Шрифт:
Марик положил девушку на скамейку, распрямился.
— Я не хочу причинять зла, — сказал он. — Но вы, блин, меня вынуждаете.
— Мне нужен Ионыч, — сказал Рыбнев, заглядывая в дверь. — Он тут?
Ответила Катя, давясь насильно всунутым в рот хашем:
— Ушел дядя Ионыч на поиски личного счастья к своим мертвым друзьям.
— В Пушкино, что ли?
— Да, дяденька.
— Он в серого оборотился?
— Да, — сказал Марик, сконфуженный холодным приказным тоном Рыбнева.
Рыбнев усмехнулся:
— Слыхал, Судорожный? Видать, и его на философию потянуло.
— Так уж люди устроены! — заявил Судорожный. — Всё смысл жизни и смерти ищут.
— Люди, м-да, — сказал Рыбнев, заходя в дом. Быстро обыскал, нашел следы драки, пятна крови и брошенное ружье; обнаружил искаженные следы на подоконнике и дальше — в грязи. На подоконнике также наткнулся на странный металлический объект, похожий на миску с лампочками: зеленой, желтой и красной. Горела желтая. Рыбнев сунул объект за пазуху — на всякий случай. Порыскал еще немного, но ничего интересного не обнаружил. Наконец, решил для себя, что девчонка не врет и вернулся во двор. Судорожный хлопотал рядом с Катей, периодически всовывая ей в рот ложку холодного хаша.
— Вот так, лапонька, вот так, родненькая. Ишь, отощала как! — Он достал фляжку. — На-ка вот, укропного соку отведай. Он для девичьего здоровья ох как полезен! — Катя приложилась к фляжке, отпила, охнула:
— Вкусно-то как, дяденька! Спасибо вам большое!
— Что ж, гражданин Судорожный, — сказал Рыбнев, прислонясь к стене, — придется мне с тобой оставшийся путь до некромассы проделать; других вариантов нет.
— Придется-то придется, — согласился Судорожный. — Но как с ребятишками поступить? Надо бы их в Лермонтовку отвезти, а там в руки властей передать.
— Девчонку-то ладно. — Рыбнев кивнул на Марика. — А мертвяка куда? Его пристрелят, как только увидят.
— Я с вами пойду! — заявила Катя. Сложила ладошки ковшиком. — Умоляю, дяденьки, возьмите меня с собой!
— Куда Катя, туда и я, — угрюмо сказал Марик.
— Зачем тебе некромасса, глупая? — ласково спросил Рыбнев.
— Успокоить ее хочу, пожалеть! — страстно сказала Катя. — Попробую уговорить, чтобы больше людей не ела!
— Думаешь, получится? — усмехнулся Рыбнев и толкнул Судорожного в бок. — Смотри, мил человек, сольешься с некромассой, а девчонка тебя пожалеет. — Он покачал головой. — И откуда вы на мою голову свалились? Что ж, хозяин-барин, идемте с нами.
— Я резко против, — заявил Судорожный, поднимаясь с полупустым ведром. — Не детская это прогулка.
— Дык, они сами хотят.
— Мало ли что хотят! — Судорожный упрямо потряс ведром. — Дети они, ничего в таких делах не смыслят!
Катя встала на дрожащие ноги, схватила Судорожного за узкое запястье:
— Мы смыслим, дяденька. Всё будет хорошо!
Судорожный снял шляпу, промокнул тряпочкой вспотевший лоб. Умоляюще взглянул на Рыбнева: тот пожал плечами. Судорожный подошел к нему вплотную, прошептал:
— Послушайте, уважаемый, это не дело: нам нужно спасти детей. Хотя бы девочку.
— Хаш у вас вкусный, — сказал Рыбнев устало. — Вот бы ложечку.
— О чем вы, черт возьми, толкуете?
— Я хочу сказать, что мне всё равно: если дети хотят, пусть идут с нами.
Судорожный закрыл глаза:
— Помните, вы о пустоте говорили, которая у вас внутри…
— Я ее уже не боюсь, — сказал Рыбнев и отпихнул Судорожного. — На сборы полчаса, — кинул он детям. — Берите всё самое необходимое: аптечку, спички и соль. Еда не нужна. — Он кивнул на лошадку, меланхолично жевавшую забор, — хаша полно. — Рыбнев взглянул на часы. — Время пошло. Ждать никого не будем.
— Ах, — вздохнул Судорожный и вновь засуетился. — Ну тогда хоть потеплее надо девочку одеть, продрогла вся, бедняжка…
Глава пятая
Катю усадили на лошадь. Рыбнев шел в авангарде, Судорожный вел лошадь. Марик держал девушку за руку и подозрительно смотрел в спины взрослых.
Катя вдруг запела:
— Ох, березка-березка моя… — закашлялась и замолчала.
Судорожный вытащил из ведра непромокаемый радиоприемник, включил.