В конце года, когда я вернулся из Мехико, Мариэ появилась у нас в воскресенье. Услышав, как жена говорит ей по телефону, что я приехал только два дня назад и все еще утомлен после долгого перелета, я попросил ее, чтобы Мариэ все же пришла, как у них было договорено заранее. В последнее время Мариэ бывала у нас дома каждое воскресенье и помогала Хикари в игре на фортепьяно и занятиях композицией. В течение трех лет он занимался музыкой с женой моего старинного друга, издателя, но прошлым летом эта преподавательница уехала на стажировку в Вену, и Мариэ заменяла ее, используя уже разработанную методику занятий.

После трагедии в Идзу Мариэ прекратила работу в женском колледже. Надеясь, что любые регулярные обязанности помогут ей как-то на них сконцентрироваться, жена попросила Мариэ давать уроки разговорного английского нашей дочке и младшему сыну, но их это не вдохновило, и они проявили себя нерадивыми учениками. Втянув Мариэ в эти занятия, чувствуя — отчасти потому, что знала об этом, — как все это ей тяжело физически и душевно, моя жена просто не понимала, как же ей следует поступить. Но в это же время она заметила, что у Хикари, видевшего, что все внимание красивой учительницы отдано брату с сестрой, исподволь нарастало чувство соперничества и, когда начинались уроки английского, он старался с усердием заниматься музыкой. Его попытки вызвали интерес Мариэ, и она с особенным удовольствием принялась помогать ему с разработкой мелодий и выбором тональности.

В отрочестве Мариэ училась в частной школе, славившейся особым вниманием к урокам музыки, и собиралась впоследствии сделать музыку своей специальностью. Но когда ее дед развернул бизнес в Америке и попросил сына стать его менеджером, а она начала заниматься в нью-йоркской школе, трудности с языком заставили забыть о фортепьяно. Узнав, что Хикари скорее всего надолго останется без уроков, Мариэ специально пришла повидаться с его учительницей музыки, уже поглощенной'сбо-рами к предстоявшему отъезду, и договорилась о том, что заменит ее на период отсутствия. И вот так Хикари удалось продолжить занятия, составлявшие главную радость его жизни, а заодно освободить брата с сестрой от разговорного английского.

Следуя неизменно терпеливым разъяснениям Мариэ, Хикари с помощью наклонных нотных знаков, больше всего напоминающих ростки бобов, записывал мелодию и аккомпанемент. И поскольку неловкие от болезни пальцы Хикари не позволяли ему достичь свободы в игре на рояле, Мариэ сама исполняла новое сочинение, попутно комментируя его и выражая свое одобрение. В тот день, когда я наконец проснулся и спустился из кабинета, урок был в разгаре, и, не сказав ни слова Мариэ, я прошел к привезенным из Мексики чемоданам (которые распаковывал уже третий день), уныло ощущая, что после всего случившегося любые слова приветствия будут звучать неуместно.

Студенты, с которыми я занимался в Мехико, подарили мне панно из плетеных ниток — работу индейцев племени уичоль, — закрепленное на фанерной основе и сложенное мною вдвое на время перевозки. Пока я подтягивал провисшие в месте сгиба нити, урок закончился, и Мариэ, выйдя из столовой, где у нас стоял рояль, избежав, как и я, любых приветствий, сказала:

— Мне очень нравятся эти цвета — обычно их называют психоделическими. Пожалуй, все, что нам кажется новым и необычным, уже имелось у народов Мексики или Южной Америки, причем давным-давно, задолго до того, как мы придумали слово «психоделический»…

— Я слышал, что, если смотреть на такую картину, приняв дозу легких наркотиков, из тех, которыми увлекались хиппи, то сочетание этих зеленых, желтых и красных пятен действительно вызывает видения…

— А разве индейцы-уичоль не выкапывают в горах кактус, дающий именно этот эффект? Поход за ним в горы — это обряд инициации. Я как-то видела передачу об этом по телевизору. А знаете, вы очень похудели, К. Ваша инициация далась вам нелегко?

— Хикари сказал: папа стал очень тонким, — вставила моя жена, и сын, всегда чувствующий, что говорят о нем, на миг отвлекся от нотных тетрадей и, подняв голову, улыбнулся.

В этот момент я впервые по-настоящему разглядел Мариэ и увидел, что «очень тонкой» стала она. Было такое впечатление, будто изрытую оспинами маску из того сна, что я видел в Мехико, вдруг сняли и глаза по-прежнему сияют чистым светом, но лицо потемнело от солнца и горестно опало. Ни словом не обмолвившись о том, что произошло, Мариэ начала расспрашивать меня о жизни в Мексике. Учась в школе в Нью-Йорке, она занималась испанским и с тех самых пор всегда хотела туда съездить. О себе рассказала только, что записалась в группу обучения при католической церкви. Вообще-то у них там две группы: для людей старшего возраста и молодежи. Находясь где-то посередине, она пока примкнула к молодым. Но в отличие от других женщин, чья цель прийти к вере, то есть, иными словами, приобрести знания, которые убедят их в факте существования Бога, она, как ей казалось… в общем стремясь к тому же, одновременно заглядывала вперед, куда-то далеко, далеко вперед…

— Долгое время читала Фланнери О'Коннор, не вдумываясь, есть Бог или нет. Ее романы дают возможность такого чтения. Но теперь у меня появилось желание приобщиться к «тайне», о которой она говорит, понять, какова она в ощущении. Просто слегка прикоснуться, чтобы потом сказать «а! вот оно что» и вернуться на круги своя. Перейти на ту сторону, чтобы пройти сквозь нее. Меня одолевает любопытство, я словно подглядываю. И мне жаль священника, который тратит себя на наставление неверующей женщины, незаконно проникшей на его территорию.