Шелби мешком рухнула на пол, и я, потеряв равновесие, спиной приложился о шкафчик.

Она была мертва. Ну или умирала, потому что ее тело содрогалось в конвульсиях. А я почему-то мог думать лишь о том, какую грязь развел на полу. Я смотрел на белые квадратики линолеума и видел кровавые разводы, оставленные моими ботинками, И один четкий красный отпечаток волчьей лапы в центре кухни, который каким-то чудом сохранился в первозданном виде.

Я не понимал, откуда так пахнет кровью, потом взглянул на свои трясущиеся руки и увидел алые потеки на запястьях и ладонях. Усилием воли я заставил себя вспомнить, что это кровь Шелби. Она была мертва. Это была ее кровь. Не моя. Ее.

Мои родители медленно досчитали от трех до одного, и из моих вен хлынула кровь.

К горлу подкатила тошнота.

Тело сковал холод.

Я...

— Нужно унести его отсюда! — разорвал тишину пронзительный девичий голос. — Перенесите его в тепло! Со мной все в порядке. Все в порядке! Я просто... Да помогите же мне перенести его!

Их голоса терзали мой слух, слишком громкие и слишком многочисленные. Они засуетились вокруг меня, перед глазами у меня все кружилось, по коже пробежала мучительная волна, но где-то в глубине души оставался один незыблемый островок.

Грейс. Я уцепился за это имя. Если я удержу его в голове, все будет хорошо.

Я весь дрожал, с меня сходила кожа.

Грейс.

Кости сминались и сплющивались под напором мышц.

Грейс.

Ее взгляд продолжал удерживать меня, даже когда я перестал чувствовать ее пальцы, сжимавшие мои локти.

— Сэм, — попросила она. — Не уходи.

— Это кем же надо быть, чтобы так поступить с ребенком? — поморщилась мама.

Не знаю, что заставило ее сморщиться: то, что я ей только что рассказала, или больничный запах мочи и дезинфекции.

Я пожала плечами и заерзала на больничной койке. Не знаю, зачем меня вообще сюда привезли. Рану у меня на руке не пришлось даже зашивать. Единственное, что мне было необходимо, — увидеть Сэма.

— Это какая же у него теперь искалеченная психика. — Мама хмуро посмотрела на экран телевизора над кроватью, хотя он был выключен. Моего ответа дожидаться она не стала. — Ну конечно же. Конечно, искалеченная. Иначе и быть не может. Такое никому даром не проходит. Бедный мальчик. У него был такой вид, как будто ему по-настоящему больно.

Я очень надеялась, что к тому моменту, когда Сэм закончит говорить с медсестрой, мама прекратит разглагольствовать на эту тему. Мне не хотелось вспоминать его изломленные плечи, неестественную форму, которую приняло его тело под воздействием холода. И еще я очень надеялась, что Сэм поймет, почему я рассказала маме о его родителях. Это было лучше, чем если бы она узнала правду о волках.

— Я же тебе говорю, мама. Эти воспоминания действительно очень для него болезненны. Естественно, что он психанул, когда увидел у себя на руках кровь. Это же классический условный рефлекс, или как его там. Можешь посмотреть в Интернете.

Мама обхватила себя руками.

— Хотя если бы его там не было...

— Ну да, я бы погибла, и все такое прочее. Но он там был. Почему все вокруг распсиховались куда больше меня?

Отметины, которые оставили на моей руке зубы Шелби, большей частью успели уже превратиться в уродливые ссадины, хотя на мне все заживало далеко не так быстро, как на Сэме, когда его подстрелили.

— Потому что ты лишена инстинкта самосохранения, Грейс. Ты прешь вперед, как танк, воображая, будто ничто на свете не может тебя остановить, пока не столкнешься с танком побольше. Ты уверена, что тебе нужно встречаться с человеком, у которого такое прошлое? — Маме, похоже, по душе пришлась ее собственная теория. — У него может случиться нервный срыв. Я читала, что они могут начаться в двадцать восемь лет. Он может быть почти нормальным, а потом внезапно слететь с катушек. Ты же знаешь, я никогда раньше не указывала тебе, как жить. Но что, если... если я попрошу тебя не встречаться с ним?

Такого я не ожидала.

— Я отвечу, что, поскольку до сих пор ты не слишком часто проявляла обо мне материнскую заботу, никакого права распоряжаться моей жизнью сейчас у тебя нет. Мы с Сэмом вместе. Это не обсуждается.

Мама вскинула руки над головой, как будто пыталась помешать танку-Грейс переехать ее гусеницами.

— Ладно. Как хочешь. Только будь осторожна, хорошо? Бог с ним. Пойду поищу чего-нибудь попить.

На этом ее родительский порыв иссяк. Она изобразила материнскую заботу: привезла нас в больницу, понаблюдала, как медсестра обрабатывает мои раны, и попыталась отговорить меня встречаться с психом — и упорхнула. Моей жизни определенно ничто не угрожало, так что она могла быть свободна.

Несколько минут спустя дверь со щелчком отворилась, и к моей постели подошел Сэм, бледный и усталый в зеленоватом больничном освещении. Бледный, но в человеческом обличье.

— Что они с тобой делали? — поинтересовалась я.

Губы его искривились в безрадостной улыбке.

— Наложили повязку на рану, которая с того момента уже успела затянуться. Как ты все ей объяснила?

Он покрутил головой в поисках мамы.

— Рассказала о твоих родителях и сказала, что это у тебя из-за психотравмы. Она поверила. Это хорошо. Ты как? Тебе... — Я сама не очень понимала, какой вопрос хочу задать. — Папа сказал, что она умерла. Шелби. Наверное, на ней раны не заживают так, как на тебе. Все случилось слишком быстро.