Слушая Януша, я одновременно пыталась рассуждать.

— Погоди. Давай по очереди. Насколько я поняла, Куба проживал в гостинице ещё до смерти Хенрика?

— Конечно, как минимум за два месяца до его кончины.

— Послушай, можно было бы все же проверить гостиницы. Не так уж их много в Болеславце. Обратить внимание на мужчин, останавливающихся на одну-две ночи. К тому же у нас есть особая примета клиента — такого могли и запомнить. Ну и проверять мужчин только одиноких и соответствующего возраста. Ну и того, который приехал из Варшавы.

— На Варшаву надеяться нельзя — Антось мог и перепутать, и соврать.

— Тогда без Варшавы. Вычислить одиноких мужчин, всех до одного. И это не очень трудно, в гостиницах для регистрации приезжих заведены компьютеры. И просмотреть! Вряд ли в Болеславец приезжают только веснушчатые. Не знаешь, сколько гостиниц в Болеславце? Мне кажется, пять — не так уж много. Тем более, приезжал он не в сезон, думаю, что справятся твои глины.

— Насколько мне известно, они уже взялись за дело.

— Так чего же ты молчал? — разозлилась я. — Я тут разоряюсь, придумываю новые способы розыска подозреваемого, а он молчит.

— Не хотел испортить тебе удовольствие. Ты ведь у нас самая догадливая.., ну не буду, молчу, молчу. Хочешь знать, что было дальше?

— Конечно хочу, глупый вопрос.

— Ты не обиделась на меня, Иоася?

— Ты же знаешь, я не только самоуверенна, но и самокритична. Продолжай, кожаный.

— Так вот, Антось решил полностью расколоться, и теперь протоколистка едва успевает записывать его показания. Нет, Куба не просил у него помощи. Кубе нужно было проникнуть в дом Вероники, чтобы отыскать нужный ему предмет. Вероника же, как утверждал Куба, с ним даже говорить не хотела. О том, чтобы проникнуть в дом незаметно, Куба Антосю не говорил, тот сам догадался. Догадаться было нетрудно: Куба интересовался образом жизни хозяйки — часто ли выходит из дому, заходят ли к ней соседи. О том, что Вероника по вечерам ходит в ресторан за едой, знали все, в том числе и Антось. Он и сказал об этом Кубе. Они договорились встретиться в доме Антося, но Куба сильно запаздывал. Антося как будто что-то кольнуло, и он отправился к дому Фялковских. Внутри горел свет, ему показалось, что там Вероника, по времени ей давно было пора вернуться из ресторана.

— Кубы он там не видел?

— Нет, он близко к дому не подходил, не хотел, чтобы его заметили соседи.

— С какой стороны он смотрел на дом?

— С фасада.

— Но Куба мог взломать заднюю дверь.

— Антоний не считает, что Куба взламывал дверь, у него могла быть при себе отмычка или поддельные ключи. Да может, там Кубы вовсе и не было. Из того, что показал Антось, у Кубы было намерение проникнуть в дом, что-то забрать и уйти, не оставив следов. Это Антосю очень хотелось поискать сокровища Вероники.

В конце концов Антоний потерял терпение, подкрался к дому сзади, и ему показалось, что дверь приоткрыта…

— Не могло ему так показаться, потому что этих дверей не видно. Дверь там сбоку. И чтобы убедиться, ему пришлось бы подойти к ней почти вплотную.

— Что он и сделал. Вошёл, увидел труп, но Кубы не было. Разумеется, парень воспользовался случаем — он не из нервных — и принялся за поиски. Тут его и застал Веслав. Это, разумеется, мы так вычислили, нам он об этом не сказал, промолчал, хотя, спасаясь от обвинения в убийстве, выболтал почти все, что знал. Но ведь должен был Веслав его там застукать, это стало ясно из дальнейшего развития событий.

— Ну хорошо, а Патрик? — нетерпеливо перебила я. — Что говорят о Патрике?

— Немало говорят, но ничего конкретного.

Антось, например, говорит, что видел его, точнее, кого-то видел, может, Патрика. В пустом доме, куда они с Весем приволокли ящики, он его уже не видел. Короче говоря, о Патрике все запутано, верить ничему нельзя, показания меняются на каждом допросе. Ведь Антось панически боится, что его обвинят в убийстве или даже в соучастии. Да мало ли ещё найдётся статей Уголовного кодекса, которые с лёгкостью можно применить в данном случае к Антосю: сокрытие от властей личности убийцы, недонесение о готовящемся преступлении, помощь в совершении преступления и так далее. И ещё он опасается мести — Веслава, Кубы, Патрика, бог знает, ещё кого. Вот и доносит на всех, а сам при этом от страха трясётся, аж зубами стучит.

Жаль, что у меня нет последнего протокола допроса Антося с умными замечаниями на полях. Не стала упрекать в этом Януша — понимаю ведь, что предоставить мне такие документы — это значит пойти по меньшей мере на служебное нарушение.

— Ну, теперь расскажи о Патрике, — попросила я, не ожидая ничего хорошего.

Януш, видимо, решил, что заслужил передышку. Выпил свой чай, потом налил себе рюмку вина и тоже выпил.

— Во рту пересохло, — счёл нужным пояснить он. — Как я уже сказал, Патрик смылся. Самым что ни на есть наглым образом. Ему велено было сидеть в гостинице, запретили выходить, так сказать, посадили под гостиничный арест, а ему плевать. Взял и смылся. Когда — неизвестно. Думаю, что сразу.

— Неужели за ним не присматривали? — удивилась я.

— Присматривали, а как же За его машиной.

Она и до сих пор стоит в целости и сохранности на гостиничной стоянке.

Статуя в образе Гражинки вдруг оживилась.

— Как же так? Тогда на чем же он.., смылся?

— Вряд ли пешком, — предположила я. — Подвернулась оказия, он и воспользовался.

— Совершенно верно. Мог проголосовать, добраться хотя бы до Вроцлава, а уж оттуда проще всего ехать в любом направлении. И на поезде, и на рейсовом автобусе, и машину арендовать. Мог и за границу рвануть…