— Это я, — сдавленным голосом произнесла Гражинка, подтверждая мои самые худшие предположения. — Это из-за меня…

Хоть я и сочувствовала несчастной, но не выдержала и накричала на неё.

— Нечего строить из себя пуп земли, все из-за неё, видите ли. Ты бы себе ещё арабских террористов приписала! Такая важная особа, вокруг неё весь мир вертится! Да ведь ты и сама замечала в Патрике склонности к неблаговидным поступкам, с тобой или без тебя, он бы все равно тётю прикончил. С твоих слов знаю: он считал, что дядюшка с тётушкой много злого сделали его мамуле, — может, хотел отомстить. Жажда мести из года в год нарастала в нем, дядюшку не успел, так хоть тётушку пришиб.

— Если бы он при этом ещё не крал…

— Тогда бы ты его простила, так ведь? Да вытри же кофе, а то страницы совсем слипнутся.

Только сейчас увидев, что натворила, девушка вскочила и принялась наводить порядок, пытаясь при этом извиниться передо мной и заверить, что страницы не слипнутся, ведь мы пили кофе без сахара. А она сейчас принесёт из кухни салфетки…

— И первым делом одежду вытри, с тебя ведь течёт. Нет, за пол не бойся, ему ничего не сделается.

Простое наведение порядка иногда очень помогает душевно успокоиться. Во всяком случае, так получилось с Гражиной. Я тем временем сварила новый кофе. Разложив по всей комнате мокрые листы бумаги сохнуть, мы вновь принялись за кофе.

Звонок Того Пана нарушил моё рабочее настроение. Якса само по себе, а вот болгарский блочек-105 оставался для меня недоступен, словно его и не было. Наследник Патрик куда-то запропастился, похоже насовсем, и тогда все имущество Фялковских переходило в пользу государства за неимением других родственников. А что государству делать с такими марками?

Будь это большая интересная коллекция, её, наверное, приобрёл бы какой-нибудь музей или устроили бы продажу с аукциона, а так… Интересно, где будет храниться эта несчастная коллекция? Наверное, в министерстве финансов имеется соответствующее помещение, куда и прячут на вечное хранение бесхозные ножи, вилки, марки… Не выбрасывают же на свалку? Впрочем, вряд ли. Тогда никаких помещений не хватило бы, и само государство, владелец таких ничейных вещей, превратилось бы в одно гигантское складское помещение. Наверняка все же кое-что распродаётся, но как?

И я стала размышлять, какой бы совершить государственный проступок, пусть даже преступление, лишь бы заполучить желанный блочек. Вот бы удалось его незаметно заменить на болгарский же блочек-106!

Не обращая внимания на Гражинку, уже минут пять пытавшуюся склонить меня к какой-то, по её мнению, необходимой запятой, я сорвалась с места и, опять уронив страницы корректуры, бросилась к книжной полке. Достала марочный каталог и отыскала в нем болгарские блочки. На блоке-105 были птицы, на 106 — голубь мира, стилизованный, но это неважно, и там и здесь орнитология. 106 был у меня в отличном состоянии. А что, если взять его и поехать в Болеславец? Там упросить полицейских дать мне ещё разок полюбоваться на блок-105 и незаметно подменить марки? А даже если и заметят, какая им разница? Марки блока-106 выпущены по случаю конференции на тему безопасности и сотрудничества в Европе, но ведь покойный Хеня не составлял тематической коллекции, он не собирал марок, посвящённых только защите окружающей среды или, скажем, «Птицы», цена одинаковая, номинал тот же.

И полиции, и тому же государству какая разница? Я ни разу не встречала у них ни одного филателиста…

— Пожалуй, так и сделаю, — вслух произнесла я. — Так и быть, вытерплю кошмарную вроцлавскую автостраду, машина разлетится на куски, ну и пусть! Легче раздолбить машину, чем потерять этот холерный блочек…

— Ничего не понимаю! — забеспокоилась Гражинка. — Я знала, так просто ты не согласишься, тебе поставить лишнюю запятую труднее, чем поле вспахать, но не до такой же степени! И при чем здесь вроцлавская автострада?

Теперь я не поняла, зачем мне поле пахать.

— Ты о чем?

— О запятой, конечно.

— Плевать мне на запятую. Нет, не согласна, она разбивает фразу.

— Но ведь так и нужно.

— Завтра утром еду в Болеславец, решено.

Хотя не мешает взглянуть на карту, может, отыщется какая-нибудь просёлочная дорога, чтобы избежать этой холерной автострады. А ещё хвастаются: автострада европейского уровня! Колдобина на колдобине.

— Зачем тебе это?

— Как зачем? Мясо с костей отваливается.

— Да нет, зачем тебе вообще сдался этот Болеславец? Про автостраду можешь мне не рассказывать. Кстати, её как раз ремонтируют.

— Да её уже пятнадцать лет ремонтируют!

Или больше. Ремонт совпал с наступлением свободы в нашем благословенном краю. И я подозреваю, что воеводой здесь сидит или неслыханный хапуга, или безмозглый кретин, или вообще ненавистник поляков, ведь во всей Польше не найдёшь таких ужасных дорог, как во вроцлавском воеводстве. Ухаб — и рытвина, ухаб — и опять яма, вся автострада только из них и состоит, а иная рытвина на целый метр потянет, просто удивительно, что человек проехал — и остался жив. Дорога там просто обязана быть усеяна сплошными трупами. Автострада европейского уровня! Такая компрометация. Да не автострада это вовсе, а железный гофрированный занавес в горизонтальной плоскости! Будь моя воля, уж я этого воеводу приговорила бы дважды вдень проезжать по этой прелести с начала и до конца. Причём на собственной машине и самому собственной персоной сидеть за рулём.

— Зачем ты хочешь туда ехать? — с подозрением поинтересовалась Гражинка.

Я рассказала ей о своём гениальном плане, и девушка не знала, что о нем думать. Больше её беспокоило, что за это мне грозит.

— Наверное, глины долго бы ломали головы, по какой статье тебя привлечь, — рассуждала она. — Конечно, если бы поймали на подлоге.

Это не кража, ведь ты подбрасываешь им то же самое взамен и за такие же деньги. Никакого вещественного доказательства твой блочек не представляет. Что же тебе вменят?