Не кончилось, когда она метнулась на кухню, смеясь, ругаясь и одергивая мини-юбку на голом заду. Когда названивала на десяток номеров, разруливая работу, ребенка и ранее назначенные встречи. Когда вы пили кофе, потом коньяк, потом водку, потом чай и опять водку, болтая обо всем на свете. Когда перебрались, наконец, в спальню, где, ехидно подкалывая друг друга, тем не менее весьма удачно все повторили. А затем валялись в обнимку перед телевизором — ее пушистый затылок точно в изгибе у твоего плеча, — с жаром обсуждая новую супругу депутата Пшибышевского; в какой-то момент Лика встала и, жемчужная на черно-синем фоне, широко распахнула окно.

Заканчивать этот вечер было никак нельзя, его следовало тянуть и длить любой ценой, будто мелодию заклинателя змей или переговоры с сумасшедшим террористом. Переключили на порнуху и смотрели весело и спокойно, как давние счастливые супруги. И когда ты все-таки положил руку на птичью гузку ее голенького лобка, и не потому, что слишком уж хотелось, а просто чтобы не дать заснуть, оборвать, прекратить, — все и произошло. Мгновенно и страшно, как любая давно ожидаемая катастрофа.

Вспышка и свист в окне, и огненный зигзаг по комнате, и пока ты смотрел, как завороженный, пытаясь сообразить — шаровая молния, сигнальная ракета? — вокруг уже задымилось, запылало в нескольких местах. И будничный в сравнении с пироэффектом дробный стук, но теперь ты реагируешь вовремя, скатываешься с кровати, увлекая за собой Лику, еще горячую, уже мертвую… Окно! Главное — прочь от окна, не оказаться на одной линии с ним. Прочь из квартиры, срывая с плеча горящую портьеру, спотыкаясь на проклятой железной дороге, лихорадочно отмыкая накаляющиеся замки. И вверх — потому что внизу, разумеется, ждут. Или даже поднимаются по лестнице навстречу.

Видимо, они сработали непрофессионально, раз тебе удалось уйти. Хотя не исключено, что так и было задумано: не покушение на убийство, а скорее психологический аргумент, информация к размышлению.

Попугай, наверное, сгорел заживо, запертый в клетке. Нам и птичек жалко, говорил отодвинутый без труда с дороги Соломенный папа Тимофей Трачук. Этим не жалко никого. Как, впрочем, и тебе самому. Ее мальчик, кстати, ровесник Сережки; вот только не надо, родной сын — и тот абстракция в твоей жизни. А Лика… Хотелось бы знать, кому она тогда звонила. И зачем открыла окно.

Трагедии не вышло, максимум небольшой боевичок, переходящий в фарс на грани фола. Звонок в произвольную дверь на последнем этаже — кто там? — конь в пальто, вернее, голый мужик на пороге. Конечно, ты предельно рисковал, ты мог нарваться на кого угодно. Однако попал на оптимальнейший вариант: маленькая девушка в очках, учительница, такая одинокая, такая романтичная, отродясь не смотревшая парламентских новостей. Кажется, до нее не дошел даже убойно-лошадиный комизм ситуации, не говоря уже о прочих не слишком приятных аспектах. В общем, она тебя впустила.

И все воскресенье ты отсиделся там, на шестнадцатом этаже, с балкона которого город казался игрушечным, вроде той железной дороги. Да, ты выходил на балкон. Ты даже стоял там на закате в обнимку с ней, заклеившей пластырем твое обожженное плечо, раздобывшей где-то мужскую одежду почти твоего размера и уже сочинившей себе невероятную сказку. А утром понедельника аккуратно вытянул руку из-под сонного тела учительницы — не такого уж легкого, кстати, — и, разрабатывая онемевшие пальцы, опять вышел под самое небо и вполне вероятные пули. Полюбовался на гроздья желтых шариков в голубой вышине.

Потом вызвал водителя, набрал Женьку и отправился на работу.

Вертолет летел неровно, болтаясь, как рыбачья лодчонка в штормовом море, то и дело проваливаясь в воздушные ямы. Женька сидел совершенно зеленый. Пилот глянул на него через плечо и, порывшись где-то внизу, под ногами, протянул скомканный пакет; мальчик, разумеется, помотал головой. Взял Виктор. Спросил, перекрикивая скрежет и гул:

— Какой двигатель?

— Термоядер, — отозвался пилот. Окончание фразы, содержавшее его эмоциональное отношение к данному факту, потонуло в шуме, пронзительном и скачущем, как сейсмограмма.

Виктор усмехнулся. Концептуально, что и говорить.

А может, оно и к лучшему. Только переформулировать, провести экстренный ребрендинг, поменять акценты. Аш-два-о — уже не мировой взрыв, подрывающий какой-никакой баланс, вымученную, а потому дорогую каждому стабильность, а совсем наоборот: разумная, сильная и единственная альтернатива термоядерному хаосу и безумию. Плохо они поработали над имиджем, и проплаченные новости вряд ли помогут, никто не забыл о катастрофах начала двадцатых, от желтеньких смайликов по-прежнему веет жутью. Все, что разыгрывают сейчас термоядеры на мировой арене — по чужому, между прочим, сценарию, бессильные придумать собственный, — не более чем подтанцовка для разогрева, антреприза, предваряющая твой выход. «Вспышка звезды», тьфу. И двигатели у них, откровенно говоря, полный отстой.

Вертолет летел над плотным слоем облаков, похожих на ненастоящий снег под пластиковой елкой в супермаркете. Ни отверстия, ни просвета — ровные пушистые холмы на километры вперед. Любопытно, где мы сейчас. И многим ли об этом известно.

…Он избрал одну из самых опасных, но и беспроигрышных тактик — имитацию нормального течения публичной жизни, в которой ты все время на виду, все твои движения предугадываемы, а намерения легко просчитываемы наперед. Все это удерживает противника от радикальных действий, одновременно расслабляя его иллюзией контроля над ситуацией, контроля над тобой. Давая тебе возможность выбрать момент для резкой смены направления и ритма, обескураживающей, застающей врасплох. Но до этого надо было еще дожить. В самом прямом смысле глагола.