— Бедный ты мой…

Высокий худощавый мужчина в надвинутой на самые глаза шапке чуть не столкнулся с ними на безлюдном тротуаре. Радван заметил его узкие, с пронизывающим взглядом глаза.

— Добрый вечер, товарищ Пивский, — сказала Аня.

…Возвращался Стефан той же дорогой. С широкой улицы Горького он свернул в узкий переулок и издали заметил стоявший у тротуара автомобиль, а через минуту высокого мужчину, который вылез из машины, быстро захлопнул за собой дверь и исчез в темных воротах. Радван узнал его: это был тот самый человек, с которым они только что встретились. Машина тронулась с места и через минуту остановилась около него.

— Садитесь, пан поручник, — услышал Стефан голос Высоконьского, — заедем ко мне на чашку чая. Конечно, — произнес он, когда Радван сел рядом с ним, — эта встреча…

Стефан молчал. Товарищ Пивский и Высоконьский! Он никогда не интересовался делами разведки, но всегда, даже работая в приемной Верховного, думал об этих делах с неприязнью. Может, поэтому капитан Н…. «Молодой, наивный друг, — говорил Н., — разведка — это нервы, сердце армии».

Люди без лица, без фамилий передавали информацию, которую необходимо было отбирать, оценивать, использовать при принятии решения… Но у Пивского лицо имелось. Столкнулся с ними на тротуаре и буркнул: «Как дела?» Неужели он работает на Высоконьского? А может, на тех и других?

— Приехали, — сказал майор. — О чем задумались, поручник?

В кабинете Высоконьского над столом висела большая карта Польши. Радвану нравилась эта карта, потому что такая же висела в кабинете отчима, и тот любил, водя по ней пальцем, путешествовать от Львова до Билгорая, к дяде Казимежу. Как-то они проехали по этой трассе на автомобиле через Жулкев, Рава-Русскую, Белжец и Томашув-Люблинский, а затем по тому роковому шоссе, которое и на этой карте было обозначено узкой черной линией. А как будет выглядеть карта Польши после войны? И вот такой Павлик готов не моргнув глазом отдать ее Украине…

Высоконьский сам разливал чай.

— В Англии, — сказал он, — вы, наверное, привыкли к хорошему чаю, мне не нравится, как они его здесь заваривают, наверное, экономят. Чай, — нравоучительно продолжал Высоконьский, — это русский напиток, и никто, если он здесь не бывал, не поймет настоящего значения кипятка и крепкой заварки. Как вы оцениваете обстановку? — спросил он, когда Радван отдал должное приготовленному чаю.

— Как трудную.

— Это точно. Советское правительство все больше осложняет деятельность наших представительств… Проводятся аресты, наши протесты остаются без ответа.

— У них сложилась тяжелая обстановка на Южном фронте.

— Что и следовало ожидать, но это не служит оправданием для них.

— Они рассчитывали на участие в боях наших дивизий.

— Вы шутите, пан поручник… Иногда, — Высоконьский поднялся, — вы начинаете беспокоить меня, но я все же верю в вашу преданность… Вы, кажется, без нашего ведома подавали какие-то рапорты?

— Нет. Писал только генералу Жыхоню, старому приятелю моего отца.

— И о чем же вы писали в том письме, разрешите вас спросить?

— Только по личному делу, пан майор.

Высоконьский молчал некоторое время.

— Ладно, — сказал он наконец, — дело не в этом. Видите ли, большевики начинают привлекать к работе польских коммунистов. И это объяснимо в нынешней ситуации, это нетрудно было предвидеть, поскольку, пан поручник, в этой игре не должно быть ни сюрпризов, ни иллюзий. Нам будут приписывать различные грязные дела, а мы, — Высоконьский внимательно поглядел на Радвана, — должны знать, чем занимаются коммунисты в своем куйбышевском центре, что это за люди, какие у них планы, какие возможности… Вы, пан поручник, находитесь в определенных отношениях с коммунистами, не так ли? Вы должны были доложить мне об этом, хотя бы чисто по-дружески.

— Эти отношения носят абсолютно личный характер, пан майор.

— Только и слышишь о личных делах. — Высоконьский вдруг рассмеялся. — Не считайте меня, пожалуйста, сотрудником контрразведки, полуинтеллигентом, которому всегда мнится черт знает что. Я знаю, что вы не передаете им никаких данных, по крайней мере сознательно, но в конце концов даже с девушкой, тем более с ее друзьями, не говоришь все время о погоде.

— Это, пан майор, обычные дискуссии, которые постоянно ведут поляки о польских делах.

— Поляки?! — Ироническая усмешка появилась на лице Высоконьского. Он прислонил развернутую газету к восточным районам Польши на большой карте. — Неужели кто-то… — многозначительна сказал он.

Радван не ответил.

— Вам, пан поручник, необходимо помочь мне.

— Пан майор, я ничего не знаю об этих людях, во всяком случае ничего такого, что могло бы касаться моих служебных обязанностей. Действительно, я должен был доложить вам об этом раньше, но я собирался обратиться к вам с просьбой позволить мне жениться.