Взгляд его был полон сострадания. Он достал из кармана и протянул мне аккуратно сложенный носовой платок.

— Извините, — сказала я, утирая слезы. — Это, наверно, последствия шока.

— Ничего удивительного.

Пока я пользовалась его платком, он смотрел в сторону оленьего парка. Небо начало темнеть. Проследив за его взглядом, я увидела мелькающие среди деревьев светлые пятна: стадо оленей уходило в лес.

— Когда вы повернули дверную ручку, я подумала, что это призрак, — сказала я. — Или ходячий скелет.

— Скелет? Я — ходячий скелет?! — Он фыркнул, и все его огромное тело затряслось от смеха.

— Но вы оказались великаном.

— Именно так! Великаном!

Отсмеявшись, он добавил:

— Здесь и правда водится призрак. По крайней мере, так говорят.

«Знаю, я ее видела», — чуть было не произнесла я, хотя мое видение не имело ничего общего с тем, на что намекал он.

— А вам он не попадался? — спросила я его.

— Нет, — вздохнул великан. — Даже тени призрака, и то не видел.

Мы замолчали, думая каждый о своем.

— Становится холодно, — заметила я.

— Как твоя нога?

— Более-менее. — Я слезла со спины кошки и попробовала опереться на больную ногу. — Да, ходить могу вполне.

— Превосходно. Чудесно.

В надвигавшихся сумерках наши голоса стали звучать приглушенно.

— А кто такая миссис Лав?

— Одна добрая женщина, которая взяла меня на воспитание. Она дала мне свое имя. Она научила меня готовить. Я обязан ей всем.

Я понимающе кивнула.

— Думаю, мне пора, — сказала я, вешая на плечо фотоаппарат. — Хочу сделать несколько снимков часовни, пока еще достаточно светло. Большое спасибо за чай.

— Я тоже собираюсь уходить. Было очень приятно с тобой повидаться, Маргарет. Ты сюда еще приедешь?

— Вы живете в этом доме? — спросила я с сомнением.

Он рассмеялся. Его смех был таким же плотным и вязким, как его фирменный кекс.

— Боже мой, конечно нет! Мой дом в тех краях. — Он махнул рукой в сторону леса. — Но сюда я наведываюсь частенько для… скажем так: для размышлений.

— Дом хотят снести. Полагаю, вы это знаете?

— Знаю. — Он рассеянно погладил каменный кошачий мех. — Обидно, правда? Я буду скучать по этому месту. Честно говоря, я сначала подумал, что ты из той компании — строительный инспектор или что-то в этом роде. Но я ошибся.

— Нет, я не инспектор. Я пишу книгу о людях, которые когда-то здесь жили.

— О девочках Анджелфилдов?

— Да.

Аврелиус задумчиво покачал головой.

— Они были двойняшками, можешь себе представить?

На мгновение взгляд его стал отрешенным.

— Ты здесь еще появишься, Маргарет? — спросил он, когда я взялась за свою сумку.

— Непременно.

Он полез в карман и вытянул оттуда визитную карточку: «Аврелиус Лав. Традиционная английская выпечка для свадеб, крестин и вечеринок». Он указал на адрес и номер телефона.

— Позвони мне, как соберешься приехать снова. Завернешь ко мне в гости, и я угощу тебя чем-нибудь вкусным.

Пожимая мою руку на прощание, Аврелиус легонько похлопал по ее тыльной стороне — этакий непринужденный старомодный жест. Затем его массивная фигура взлетела по ступеням крыльца, и тяжелая дверь затворилась, лязгнув засовом с внутренней стороны.

Медленно шагая по аллее к часовне, я размышляла о человеке, с которым только что подружилась. На меня это было совершенно не похоже. Перед входом на кладбище я вдруг подумала: «А что если он — это я сама? Вдруг он плод моего воображения? Может, после знакомства с мисс Винтер я — уже не совсем я?»

Я покинула старый дом слишком поздно; фотографировать при таком освещении не имело смысла. Посему я решила осмотреть кладбище. Оно было старым, как и сама усадьба, но небольшим ввиду скромных размеров местной общины. Я нашла могилы Джона Коупенса («Вознесен во Сады Господни» — гласила эпитафия) и женщины по имени Марта Данн («Верна во службе Господу»), которую, судя по датам на плите, можно было отождествить с Миссиз. Я переписала имена, даты и эпитафии в свой блокнот. На одной из могил я увидела свежие цветы — букет ярких оранжевых хризантем — и подошла поближе, чтобы узнать, за чьей могилой так ухаживают. Захоронение принадлежало «Незабвенной Джоан Мэри Лав».

Меня удивило отсутствие среди прочих фамилии Анджелфилдов. Но удивление длилось недолго. Как и следовало ожидать, господ не хоронили на церковном дворе за компанию с простолюдинами. Их куда более помпезные надгробия — со статуями или рельефными портретами и пространными эпитафиями — находились внутри часовни.

Там царила угрюмая полутьма. Узкие стрельчатые окна зеленоватого стекла, утопленные в кладке стен, отбрасывали тусклый свет на арки и колонны, на белые сводчатые перекрытия и черные стропила, на полированное дерево скамей. Когда мои глаза привыкли к такому освещению, я принялась один за другим осматривать надгробные памятники, сгрудившиеся в тесном пространстве часовни. Здесь были похоронены все Анджелфилды, скончавшиеся на протяжении нескольких веков, и каждому из них посвящалась хвалебная эпитафия, высеченная на плите дорогого мрамора. Я решила отложить расшифровку всех этих надписей на следующий приезд; сейчас же меня интересовали конкретные представители рода.