А что в это время происходило с близнецами?

После тяжелейшей раны, которую им нанесли Эстер и доктор, девочки были уже не те, что прежде. Шрам от нее остался у обеих на всю жизнь, ибо даже время не могло полностью излечить их от последствий того насильственного разделения. Однако полученная травма сказалась на них по-разному. Аделина, впавшая в полную прострацию сразу после того, как у нее забрали сестру, абсолютно ничего не помнила о дальнейших событиях. Для нее перерыв между утратой и повторным обретением Эммелины мог с одинаковым успехом измеряться годами или секундами. Теперь это уже не имело значения, поскольку все закончилось, и она снова вернулась к жизни.

С Эммелиной же дело обстояло иначе. Она не погружалась в спасительную амнезию и, как следствие, страдала сильнее и дольше. В первые недели разлуки каждая секунда была для нее исполнена мучительной боли. Это было сродни ощущениям человека, которому после ампутации перестали давать обезболивающие препараты, и он, терпя страшные муки, удивляется лишь одному: как его организм может переносить такое и не умереть. Но постепенно, микроскопическими шажками, она начала оправляться. И вот настал момент, когда боль покинула большую часть ее тела, угнездившись только в самом сердце. А потом дошла очередь и до сердца — время от времени Эммелина начала испытывать и другие чувства, помимо безысходного горя. Таким образом она сумела адаптироваться к отсутствию сестры. Она научилась существовать отдельно от Аделины.

Теперь они снова были вместе, однако в Эммелине произошла серьезная перемена, чего Аделина на первых порах не заметила.

Сначала была только радость воссоединения. В первые два дня близняшки не разлучались ни на минуту. Меж кустов и деревьев фигурного садика они вели нескончаемую игру в «я тебя вижу, а ты меня нет», повторявшую их недавний опыт расставания и последующей встречи. Аделине никогда не надоедала эта игра, но Эммелина вскоре начала терять к ней интерес. Возродились и былые противоречия: Эммелина хотела идти в одну сторону, Аделина — в другую, что приводило к стычкам. Как всегда, Эммелина уступала, но отныне ее собственное «я» не оставляло эти уступки без внимания и мирилось с ними лишь до поры до времени.

Прежде чуть ли не боготворившая Эстер, она теперь нисколько не скучала по пропавшей гувернантке. Ее любовь растаяла без следа еще в ходе эксперимента, когда она хоть и далеко не сразу, но осознала, что именно Эстер похитила у нее сестру. Кроме того, Эстер настолько увлеклась составлением отчетов и ежедневными консультациями с доктором Модсли, что, вероятно сама того не заметив, начала пренебрегать Эммелиной. Очутившись в непривычном одиночестве, Эммелина нашла новые способы отвлечься от своих печалей. Она научилась играть сама с собой и не собиралась отказываться от этих самостоятельных игр только потому, что Аделина снова была рядом.

И вот однажды — это было на третий день после их встречи — Эммелина внезапно прервала игру в прятки и незаметно для сестры ушла из сада в бильярдную, где у нее была припрятана колода карт. Разлегшись на зеленом сукне посреди стола, она начала играть сама с собой. Это была самая примитивная, детская разновидность пасьянса. Эммелина каждый раз выигрывала, поскольку правила данной игры не допускали возможности ее проигрыша. И каждый раз она очень радовалась своей победе.

В середине игры она подняла голову и насторожилась. Она ничего не услышала, но часть ее сознания, постоянно настроенная на сестру, сигнализировала, что та ее зовет и ищет. Эммелина проигнорировала этот призыв. Она была занята. Она увидится с Аделиной попозже, а сейчас ей нужно закончить игру.

Спустя час, когда взбешенная Аделина ворвалась в бильярдную, Эммелина, как обычно, оказалась не в состоянии себя защитить. Аделина вскочила на стол и, совершенно обезумев от ярости, накинулась на сестру.

Эммелина и не пыталась сопротивляться. Она не издала ни звука ни в момент нападения, ни в ходе самой экзекуции.

Наконец уставшая Аделина прекратила избиение и несколько минут разглядывала сестру. Зеленое сукно было забрызгано кровью, карты разлетелись по всей комнате. Эммелина лежала, сжавшись в комок; ее плечи судорожно дергались в такт неровному дыханию.

Аделина повернулась и вышла из бильярдной.

Эммелина оставалась все там же, на столе, до тех пор, пока ее не разыскал Джон-копун несколько часов спустя. Он отвел ее к Миссиз, которая промыла рану на голове, наложила компресс на подбитый глаз и обработала кровоподтеки настойкой орешника.

— Этого бы не случилось, будь здесь Эстер, — сказала она. — Когда же она наконец вернется?

— Она не вернется никогда, — сказал Джон, с трудом сдерживая раздражение. Ему, как и Миссиз, было больно смотреть на Эммелину.

— Но я не понимаю, почему она уехала так внезапно, не сказав никому ни слова. Что такое могло случиться? Наверно, что-то очень срочное. Может, какие-то неприятности в ее семье…

Джон покачал головой. Он уже в сотый раз слышал эти рассуждения Миссиз, которая продолжала надеяться на возвращение Эстер. Вся округа знала, что Эстер не вернется. Служанка семейства Модсли была свидетельницей скандала и еще много чего за ним последовавшего. Она и не думала держать это в тайне, и очень скоро в деревне не осталось ни одного человека, не слыхавшего историю о том, как дурнушка гувернантка закрутила амуры с доктором.