Шрифт:
— Ты здесь, значит, все хорошо, — сказал он.
— Мне помогла одна американка, — продолжала Тереза. — Она пишет в газетах. Ее зовут Карен Уоллес. Она очень хорошо отнеслась ко мне и все поняла. Она сказала, что знает, каково это, когда любишь человека, а его с тобой нет. Она мне понравилась. Она сказала, что я, может быть, найду тебя в Вердене.
— Я знаю мисс Уоллес, — подтвердил Иетс и мысленно улыбнулся. Да, все женщины в союзе между собой; если они твердо знают, что им нужно, куда мужчинам до них! И еще он подумал, много ли Карен рассказала о нем Терезе? Рассказала ли, что когда-то, очень давно, закатила ему пощечину, и за что?
Но если Тереза и узнала что-нибудь, она не придала этому значения.
— Тогда я пошла к месье Мантену и сказала, что мне нужно поехать в Верден повидаться с тобой. Он спросил, уверена ли я в том, что мне это нужно.
— И что ты ответила?
— Я сказала, что уверена. Я сказала, что все время думаю о тебе, а этого мало.
— Этого мало, ты права, — сказал он смиренно.
— Мантен дал мне пропуск и устроил меня на грузовик, который шел в Верден. Кроме того, он дал мне адрес людей, у которых я остановилась. Я сплю на раскладной кровати в одной комнате с двумя хозяйскими дочками.
— Все тебе помогли… — Через нее Иетс почувствовал себя частью разбросанной, но крепко спаянной семьи.
— Это потому, что война, — сказала Тереза. — Все разыскивают своих близких. Ты понимаешь?
— Понимаю.
— Мне даже из ваших кое-кто пытался помочь, — продолжала она. — Когда я сюда приехала, оказалось, что тут тысячи американских военных. У меня сначала руки опустились. Я стала расспрашивать, — никто тебя не знает. Я столько дней искала и уже стала думать, что та женщина в Париже ошиблась.
— Je t'aime, — сказал он.
— Очень было трудно. Некоторые солдаты отвечали грубо. Некоторые советовали забыть о тебе. Один сказал: «У нас здесь, красавица, больше лейтенантов, чем нужно. Вам его нипочем не найти».
— А ты все-таки нашла. Как хорошо.
— Потом кто-то послал меня к коменданту. Там сказали, что им некогда со мной разговаривать. Но я решила подождать. К концу дня они собрались уходить и увидели, что я все жду. Тогда они стали просматривать какие-то списки и наконец сказали мне, в каком доме ты живешь.
Вот как сильно она его любила. Сколько нужно было мужества и преданности, чтобы на основании одного слабого намека ринуться разыскивать его среди целой армии в походе. То, что она сделала, было так огромно, что он невольно спросил себя: где ты был до сих пор? Если такое возможно, как же плохо ты знаешь человеческое сердце. И как мало ты можешь дать ей…
— А потом ты вышел из ворот, — закончила она ликующим голосом и добавила едва слышно: — Я знала, что это ты, еще до того, как обернулась. Я чувствовала. Но я боялась обернуться, пока ты не позвал меня. Мне было страшно.
— А теперь тебе больше не страшно? Тебе хорошо?
— Да, — сказала она, — очень.
4
Голосом, который разнесся на всю огромную залу, служившую канцелярией передовой группы отдела и кабинетом Девитта и Уиллоуби, Абрамеску ответил Бингу:
— Нет, полковника Девитта здесь нет. Он уехал в штаб Матадора, к генералу Фарришу. Вернется только вечером.
Бинг попятился.
— Ладно, ладно, это несущественно.
Над заваленным бумагами столом в углу комнаты поднялось хмурое лицо Уиллоуби.
— Сержант Бинг!
— Да, сэр!
— Зачем вам нужен полковник?
— Ничего, сэр, я подожду.
— Подите сюда, сержант.
Бинг стал медленно пересекать залу. Он чувствовал себя неважно. После капитуляции гарнизона в Сен-Сюльпис они с Уиллоуби отнюдь не были в теплых отношениях. Бинг знал, какого мнения о нем держится майор; такие вещи трудно сохранить в тайне, когда люди все время друг у друга на виду, наблюдают друг за другом, сталкиваются, ссорятся и кое-как улаживают ссоры. Бинг знал, что Уиллоуби обозвал его выскочкой, всезнайкой и нахалом, а в ответ на жалобу Люмиса пообещал:
— Найдите мне работника такой же квалификации, и я в два счета переведу вашего сержанта Бинга в пехотную часть.
Иетс уже предостерегал Бинга. Однажды он сказал ему:
— Чудной вы человек. Вы многое понимаете и здраво судите о вещах, но зачем вы стараетесь обскакать самого себя, а главное — других? Зачем высказываете готовое мнение по вопросам, которые другие только начинают обдумывать? Неужели для вас не существует никаких «если» и «но»? Поверьте мне: вы с вашим острым языком наживете себе много лишних врагов.