Бинг очень много значил для Иетса. Задним числом Иетс понял, что Бинг подталкивал его вперед самым фактом своего существования, той юношеской дерзостью, которая помогла ему справиться с листовкой Четвертого июля, четким определением путаного вопроса о целях войны, трезвым мужеством, поддержавшим их всех, когда они выслушали собственный некролог, переданный в эфир Би-би-си, и не только выслушали, но и посмеялись над ним.

Сейчас Бинг нуждался в помощи или хотя бы в совете, и Иетс знал, что на войне такая помощь — долг не менее священный, чем долг санитара, который выносит тебя, раненого, с поля боя. Он отказал в такой помощи Торпу и жестоко поплатился за это.

— Бинг, что с вами? — в голосе Иетса послышалась почти нежность. — Почему бы вам не высказаться? Мы достаточно знаем друг друга. Вы видели меня в те дни, когда я был далеко не на высоте.

Бинг покачал головой. В уголках его рта залегли горькие складки — нечто новое для лица Бинга.

— Оставьте меня в покое, лейтенант. Я сам с собой справлюсь. А с Лабордом у меня все в порядке. Лаборд мне нравится. Чем больше он будет сходить с ума, тем лучше.

— Что с вами случилось? Неужели всему виной возвращение на родину? Я был так доволен, что взял вас с собой в Нейштадт! А этого, вероятно, не следовало делать.

— С Нейштадтом все в порядке, и с Лабордом, и со мной все в порядке.

— Что произошло в Нейштадте?

— Что произошло в Нейштадте… — Бинг отвернулся. — Ничего. Чудной, старинный городок — в Старом свете таких городов полным-полно.

Иетс тщательно обдумал свой следующий вопрос:

— Когда немцы ворвались туда… а Диллон остался с горсткой солдат… что там было?… Вы ничего не рассказывали.

— Еще бы рассказывать! — Бинг рассмеялся. — А разве у вас не было на войне таких случаев, о которых вам не хотелось бы говорить?

— Конечно, были. Но я все-таки говорил о них или что-то делал. И мне было легче от этого.

— А я, может, не хочу, чтобы мне было легче! Может, я хочу делать то, что я делаю, и чувствовать то, что я чувствую, и постепенно привыкать к своей поганой, убогой жизни! Может, мне так нравится! А вы, собственно, кто такой, чтобы указывать другим? Вечно суете свой нос в чужие дела! Миссионер! Крестоносец! Помню я эти пышные словеса! Я их выводил пером по бумаге, когда вам и подумать-то обо всем этом было лень. И знайте — тогда вы мне больше нравились. Тогда в вас, по крайней мере, не было этой навязчивости.

— Что ж, прошу прощения, — сказал Иетс.

Он ушел, подавленный. Почему ему не удалось помочь Бингу? Может быть, подход был неправильный? Бинг ответил на это сам: раньше он, Иетс, избегал тесного общения с людьми. Такая позиция не оправдала себя, и тогда он ударился в другую крайность. Вероятно, Бинг почувствовал это. Вероятно, поэтому он и не оттаял.

Иетс увидел самого себя — молодой человек, преисполненный доброй воли и превозносящий свои высокие идеалы. Отвратительно, И вдобавок глупо. Вот почему он не справился с Уиллоуби. Вот почему в самые решительные минуты он оказывался в одиночестве. Сэр Галахад с лейтенантскими погонами!

Надо жить среди людей, а не в стороне от них, не в оппозиции к ним. Но ведь он жалел Бинга! Да, но это ни к чему не привело. И теперь он знает, почему: у этого юноши не настолько сильна вера в него, чтобы он мог поделиться с ним своей бедой.

«Далеко мне до Троя, — думал Иетс. — Трой не станет пускаться в такие психологические дебри, и все же он пользуется гораздо большим влиянием на людей, чем я. Делить с людьми их горе, этого еще мало, заключил Иетс свои размышления. С ними надо работать рука об руку, с ними надо жить одной жизнью, даже если тебе придется немножко обкорнать ради этого свои перышки.

С танком Лаборда вечно что-нибудь случалось. Этот танк не входил в состав тех боевых групп, к которым Лаборда прикомандировали; кроме того, это был старый, видавший виды танк, ремонтировавшийся бесчисленное количество раз. В нем всегда не хватало какой-нибудь части, всегда что-нибудь требовало починки.

Лаборд вел постоянную бесславную войну с ремонтно-восстановительной ротой. Когда у его машины отказывал мотор, ее ремонтировали в последнюю очередь; когда им нужно было горючее, Бингу приходилось или вымаливать, или красть его. И танк Лаборда ходил без пестро-размалеванных сигнальных полотнищ, которыми теперь обзавелись все машины.

Только армия, имеющая абсолютное превосходство в воздухе, могла отказываться от маскировки и дерзко выставлять на своих машинах оранжевые, красные, желтые опознавательные знаки. Эти яркие пятна были особенно необходимы на танках. За последние недели войны авиация не успевала заносить на карты продвижение американских танковых войск. Танковые войска далеко проникли на территорию, которая все еще значилась как вражеская. Горький опыт американских колонн, не раз подвергавшихся обстрелу и бомбежке со своих же самолетов до того, как ошибка была обнаружена, привел к необходимости снабжать танки более заметными опознавательными знаками, чем их обычная белая звезда.