– Отец твой без акцента говорит, – заметил Павел.

– Так это мать моя из Прибалтики, а не он, – подмигнула мужу Томка. – Я ее язык раньше русского выучила. Когда мамка умерла, отец меня вообще не понимал. Я по-русски только в школе начала говорить. Имей в виду, что и ты будешь мой язык учить. Вот уж что у меня от мамы осталось, так это язык. Хочу, чтобы мои дети не только русский знали, но и родной. Вот научу тебя первым словам и буду требовать, чтобы дома со мной только на моем языке говорил!

– И ты думаешь, что напугала меня? – Павел поймал ее за талию и произнес несколько тягучих фраз. – Правильно?

– Смотри-ка! – обрадовалась Томка и перевела на русский: – «Извините, сейчас никого нет дома, но, если вы оставите сообщение, мы обязательно свяжемся с вами». Когда ты успел выучить? Я же пошутила, потом записала на русском. Зачем пугать твоих клиентов?

– Ты же знаешь… – Он прикоснулся губами к ее шее. – Клиенты не звонят мне домой.

– Тихо. – Она вырвалась из объятий, и Павел успел заметить мелькнувшую за окном тень. – Он этого не любит.

– Ну я же не его обнимаю?

Павел поднялся, взъерошил Томке волосы, подмигнул ей.

– Пойду налаживать контакт.

– Будь осторожнее. – Она шутливо зажмурилась.

Тесть стоял между кособокой банькой и домом, прижавшись спиной к неказистой беседке, попыхивал сигаретой, оглядывал огородик. Кусты смородины, крыжовника были подвязаны проволокой. Яблоньки побелены. На грядках под рукавами полиэтилена пробивалась первая зелень.

– Когда все успеваете? – спросил Павел.

Тесть обернулся, выпустил клуб дыма, медленно отчеканил:

– Мир не без добрых людей. Соседка помогает. Не забесплатно.

– Что это у вас?

В кулаке у тестя был зажат странный прибор, напоминающий миниатюрный отбойный молоток. Только рукоять его была разомкнута, да вместо хвостовика темнел раструб шириной в два пальца.

– Газоанализатор, – проворчал тесть, свернул рукоять набок и сунул прибор в карман куртки, вновь затянулся сигаретой, не сводя косого взгляда с зятя. – Почистить собрался. Что делать будешь?

– Делать? – не понял Павел. – Так уже делаю. Живу. Работаю. Хочу растить детей. Потом внуков. Ну дом хочу построить. Деревья посадить. Много деревьев. Все же просто.

– Да ну? – криво усмехнулся тесть. – Проще не бывает. А здоровья хватит?

– Не жалуюсь, – твердо сказал Павел. – Вы не одобряете выбора дочери?

– Выбора дочери? – Тесть прищурился, бросил быстрый взгляд через плечо зятя.

Павел обернулся. Томка стояла в дверях домика, и на лице ее была написана такая тревога, что он почувствовал боль в груди. Она поймала взгляд Павла, улыбнулась, но тревога не исчезла, утонула в глазах.

– Мы поехали, папа, – сказала негромко.

Тесть отбросил сигарету, пошел к забору, поднял блок штакетника и стоял с ним в выставленных перед грудью крепких руках, пока Павел и Томка не уселись в машину, не выехали на узкую улочку и не укатили по пробивающемуся сквозь известняк подорожнику прочь.

Ехали молча. Уже у самой Москвы Томка сбросила ремень безопасности, наклонилась и уткнулась носом в плечо Павла.

– Все будет хорошо, – постарался он ее успокоить.

– Не сомневаюсь, – чуть слышно прошептала она.

В какой-то момент, стоя у машины и как бы разминая несуществующую сигарету, Павел понял, что тянет время. У него уже не было мастерской, возможно, что-то стряслось с Томкой, но именно там, в квартире, должен был наступить конец его прежней жизни. Ощущение было столь явственным, что ноги отказывались нести его наверх, наливались свинцом. И тем не менее он открыл дверь подъезда. Опасности вроде бы не было, там, наверху, его ждала не опасность, а ясность, но к горлу подступала легкая тошнота, словно ему предстояло неприятное и грязное дело. К тому же не проходил звон в ушах, и пальцы казались каменными, как никогда, хотя оставались мягкими. Павел ощупал каждый и даже прикусил слегка, до боли. Тяжесть и твердость не исчезли. Он тряхнул головой, чтобы сбросить накатывающий морок, несколько раз глубоко вдохнул и ускорил шаг, прижимаясь к стене и не спуская глаз с лестничного просвета.

Дверь в квартиру была заперта. Павел не стал звонить, достал ключ, вставил в замок, медленно повернул. Запор щелкнул. Дверь ослабла, но не подалась – значит, была заперта снаружи. Звякнул второй ключ.

– Все будет в порядке, Томка, – прошептал Павел и на мгновение закрыл глаза. До сегодняшнего дня он был уверен, что может справиться с любой неприятностью, но накатывающая беда опережала его, и осознание этого вызывало глухое раздражение, перерастающее в гнев. – Спокойнее, – приказал он себе и толкнул дверь.

В квартире стояла почти полная тишина. Чуть слышно тикали часы на стене, постукивали жалюзи от сквозняка, доносился детский щебет со двора. Павел шагнул внутрь. Ни в комнате, ни в ванной, ни в кладовой никого не было, он почувствовал это сразу, но все-таки замер у входной двери. Кровать была разобрана. Даже подушка лежала на том самом месте, где Томка потягивалась с утра, мурлыча от его поцелуя. Она вставала на час позже, но никогда не оставляла постель неубранной. Все остальное находилось на первый взгляд на привычных местах. Разве только дверца в гардеробную была неплотно прикрыта да полотенце валялось на полу.