«Еще чуть-чуть…»

Она бросилась к двери, ударилась плечом о косяк, боль насквозь прошила руку. Тварь была уже рядом, ее колкая щетина, запах железа и крови касались тела девушки, впитывались в кожу от макушки до подошв ног. Она сражалась с засовом, дергала, поворачивала, тянула к себе, но он не поддавался. Она принялась колотить в дверь, не позволяя себе оглянуться через плечо, чтобы не встретить взгляд ужасных голубых глаз. Тишина сгущалась вокруг нее. Она чувствовала, как руки злобно сомкнулись вокруг шеи — мокрые, холодные, грубые. Запах моря, увлекающий в гибельную глубину.

— Мередит, Мередит! Все хорошо. Все хорошо, слышишь?

Она проснулась как от удара, жадно глотая воздух. Каждая мышца тела напряжена, каждый нерв кричит. Хлопчатое покрывало скомкано и перекручено. Пальцы свело, как в судороге. Еще мгновение она ощущала пожирающую ее ярость, словно гнев твари проник ей под кожу.

— Мередит, все в порядке! Я здесь.

Она еще пыталась вырваться, пока постепенно не осознала теплое прикосновение объятий, защищающих ее, а не несущих зло.

— Хол! — Плечи ее расслабились.

— Тебе приснился кошмар, — сказал он. — Это ничего. Все хорошо.

— Она была здесь… Она была здесь… потом… появилось это и…

— Ш-ш, все хорошо, — повторил он.

Мередит уставилась на него. Протянула руку, пальцами ощупала его лицо.

— Здесь никого нет, кроме нас с тобой. Просто кошмар. Теперь все прошло.

Мередит озиралась, словно каждую минуту ожидая, что нечто возникнет из теней комнаты. В то же время она понимала, что сон кончился. Понемногу она поддалась объятиям Хола. Его теплые сильные руки прижимали ее к себе, защищали, ей ничто не грозило у его груди. Она чувствовала, как он дышит, спокойно и ровно.

— Я видела ее, — пробормотала она, но говорила теперь сама с собой, не с Холом.

— Кого? — шепнул он.

Она не ответила.

— Все в порядке, — ласково повторил он. — Засыпай снова.

Он гладил ее по голове, откидывая кудряшки со лба, как Мэри, успокаивавшая ее после кошмаров, мучивших девочку, когда та впервые поселилась у нее.

— Она была здесь, — снова сказала Мередит.

Понемногу, под нежным настойчивым движением ладони Хола, ужас отступал. Веки отяжелели, и все тело, согреваясь и обретая чувствительность, налилось тяжестью.

Четыре часа утра.

Луну закрыло облако, и было совсем темно. Любовники, впервые познавшие друг друга, заснули, обнявшись, окутанные темной синевой раннего утра, предвещавшей новый день.

Пятница, 23 октября 1891

На следующее утро Леони проснулась с той же мыслью, что и засыпала, — о Викторе Константе.

Ей хотелось подставить лицо свежему воздуху, и, быстро одевшись, она вышла в раннее утро. Повсюду были следы, оставленные вчерашней бурей. Сломанные ветви, листья, закрученные вихрями воздуха. Теперь же все было тихо, и небо розовело ясным рассветом. Только вдали, над Пиренеями, серая гряда грозовых облаков предвещала новую непогоду.

Леони повернула к озеру, постояла немного на мыске над покрытой рябью водой и медленно пошла по лужайке к дому. Подол ее платья блестел от росы. Ноги почти не оставляли следов на мокрой траве. Она вошла в переднюю дверь, оставшуюся открытой, когда она тихонько выскальзывала на улицу. В холле она потопала ногами по мохнатому коврику для ног. Потом откинула с лица капюшон, расстегнула пряжку и повесила плащ на крюк, где он всегда висел.

Проходя по черно-красным плиткам в столовую, она подумала, что лучше бы Анатоль еще не спускался к завтраку. Несмотря на тревогу за здоровье Изольды, Леони все еще дулась из-за преждевременного и внезапного отъезда из Каркассона, и ей трудно было бы вежливо держаться с братом. Открыв дверь, она увидела, что в комнате никого нет, кроме служанки, ставившей эмалированный кофейник с красно-синим узором на металлический треножник посреди стола.

Мариета присела в легком реверансе.

— Мадомазела!

— Доброе утро!

Леони обошла стол и заняла свое обычное место лицом к двери.

Одна мысль не давала ей покоя. Если в Каркассоне буря не улеглась, то хозяин отеля не сможет передать Виктору Константу письмо на площади Гамбетты. Или концерт просто отменят из-за проливного дождя. Она ничего не могла исправить и выходила из себя, понимая, что никак нельзя узнать, получил ли мсье Констант ее послание.

«Разве что он захочет сам мне написать…»

Она вздохнула и развернула салфетку.