Шрифт:
Глава 1
Париж
Среда, 16 сентября 1891
Леони Верньер стояла на ступенях Пале Гарнье, сжимая сумочку на цепочке, и нетерпеливо притопывала ногой.
Где же он?
Сумерки словно окутали Оперу синим шелком.
Леони нахмурилась. Просто с ума сойти! Она чуть не час прождала брата на условленном месте, под бесстрастными бронзовыми взглядами статуй, украсивших крышу оперного театра. Она терпела нахальные подмигивания. Она смотрела, как подъезжают и отъезжают фиакры, частные коляски с поднятым верхом, общественные экипажи, открытые всем стихиям, извозчичьи пролетки, кабриолеты — и все высаживают своих пассажиров. Море черных шелковых цилиндров и роскошных вечерних платьев из модных домов Леоти и Чарльза Уорта. Элегантная публика премьеры, толпа знатоков, явившихся посмотреть и себя показать.
А Анатоля нет.
Однажды Леони почудилось, что она его высмотрела. Мужчина походил на Анатоля фигурой, и ростом, и даже размеренной походкой. Издали ей даже показалось, что она узнала его блестящие карие глаза и холеные черные усики. Она даже подняла было руку, чтобы помахать брату, но мужчина обернулся, и оказалось, что это не он.
Леони снова повернулась лицом к авеню Опера. Улица протянулась наискосок до самого Лувра — напоминание о временах непрочной монархии, когда король Франции пожелал иметь безопасную и прямую дорогу к вечерним развлечениям. В сумерках мигали фонари, тепло светились квадратики окон кафе и баров. Шипели и плевались газовые горелки.
Вокруг шумел вечерний город, день уступал место ночи. Entre chien et loup. [2] Звон упряжи и колес на многолюдных улицах, далекое пение птиц на бульваре Капуцинов. Резкие крики уличных торговцев и конюхов, нежные голоса девушек-цветочниц на ступенях Оперы, звонкий голос мальчишки, готового всего за одно су начистить господам ботинки.
Еще один омнибус в направлении бульвара Османа скрыл от Леони на мгновение великолепный фасад Пале Гарнье. Кондуктор на верхней площадке насвистывал, продавая билеты. Пьяный старый солдат с Тонкинской медалью на груди горланил солдатскую песню. Леони заметила клоуна с набеленным лицом под темной шапочкой-домино, в костюме, расшитом золотой мишурой.
2
Дословно французское выражение переводится: «Между собакой и волком». Имеется в виду время сумерек. — Здесь и далее примеч. ред.
«Как он может заставлять меня ждать?»
Колокола принялись призывать к вечерне, звон эхом отдавался от булыжной мостовой. У Сен-Жерве звонят или еще в какой-то из окрестных церквей?
Она передернула плечом. В глазах мелькнула досада, сменившаяся беспокойством.
Леони уже не могла ждать. Если она хочет услышать «Лоэнгрина» мсье Вагнера, надо собраться с духом и идти одной.
Но разве можно?
Сопровождающий не явился, зато билет, к счастью, у нее.
Только решится ли она?
Леони задумалась. О премьере говорил весь Париж. Почему она должна лишаться удовольствия от спектакля из-за Анатоля, который вечно опаздывает?
В театре торжественно сияли хрустальные канделябры. Все так светло и красиво — нельзя пропустить такое событие. Леони решилась. Она взбежала по ступеням, прошла за стеклянную дверь и влилась в толпу.
Прозвенел звонок. Всего через две минуты поднимут занавес.
Шурша юбками и шелковыми чулками, Леони проскочила просторный мраморный вестибюль, привлекая в равной мере одобрительные и восхищенные взгляды. В свои семнадцать лет Леони обещала стать настоящей красавицей — уже не ребенок, но в ней еще видна была недавняя девочка. Природа одарила ее той красотой, что в моде сейчас, — бело-розовой кожей и рыжими волосами, столь ценимым мсье Моро и его друзьями-прерафаэлитами.
Но внешность обманчива. Леони была скорее решительной, чем послушной, скорее смелой, чем скромной, — девица вполне современного склада, а не покорная барышня патриархальных времен. Недаром Анатоль смеялся, что по виду она точь-в-точь «Дева-избранница» Россети, а на самом деле — ее зеркальное отражение. Ее двойник, она — да не она. Из четырех стихий Леони достался огонь, но не вода, земля или воздух.
Сейчас ее алебастровые щеки раскраснелись. Тугие колечки медных волос выбились из прически и рассыпались по обнаженным плечам. Умопомрачительные зеленые глаза под каштановыми ресницами сверкали сердито и отважно.
Он же обещал, что не опоздает!
Сжимая в одной руке, подобно щиту, вечернюю сумочку, Леони летела по мраморному полу, не замечая укоризненных взглядов почтенных дам и вдов. Искусственный жемчуг и серебряные бусины, нашитые на ее подол, прозвенели по мраморным ступеням. Она проскочила мимо розовых колонн, под золочеными статуями и фризами к широкой главной лестнице. Корсет казался слишком тесным, дыхание прерывалось, сердце стучало, как быстрый метроном.
И все же Леони не замедлила шаг. Она уже видела впереди служителей, закрывающих двери в зал. Последним усилием она подлетела к входу.
— Вот! — сказала она, сунув контролеру билет. — Мой брат уже прошел…
Тот отодвинулся, пропуская ее.
После шумной и гулкой пещеры главного фойе в зале показалось особенно тихо. Приглушенный говор, приветствия, расспросы о здоровье и родных — все затихало среди ковров, тяжелых драпировок и рядов красных бархатных кресел.
Знакомые переливы настраивающихся деревянных и медных духовых инструментов, гаммы и арпеджио, отдельные такты партитуры, все громче взлетавшие из оркестровой ямы, словно клочки осеннего дыма.