– Ты так и собирался всю ночь проспать на полу в ванной в одних трусах?

– Нет.

– Тогда пошли. Я собираюсь за едой. Ты со мной или нет?

Мы оделись и спустились вниз. Служащий за гостиничной стойкой смотрел бейсбольный матч по портативному телевизору.

– Где здесь можно поесть? – спросил Джон прохожего.

– Забегаловка «Уайт Спот», через три дома на юг отсюда, – ответил тот, не поднимая глаз.

Забегаловка. Официантка лет сорока с сигаретой в руке – мертвенно-бледная кожа, обесцвеченные насмерть волосы, – замудоханная жизнью вообще и сегодняшним днем в частности. Мы глянули в меню. В нем оказалась как минимум дюжина блюд, о которых мы никогда не слышали: «ленивые» сэндвичи, бублики с мясом, сэндвичи «субмарина», хуэвос ранчерос, поэтому мы склонились в пользу чизбургеров и картошки фри, что было вполне в стиле Америки, чтоб ей пусто было. Когда принесли сэндвичи, у меня сразу же пропал аппетит, так что Джон съел свой чизбургер и половину моего, а я поклевал картошки. Мы выпили колы, Джон перекурил, и мы покинули заведение. Приятная ночь. Теперь я чувствовал себя лучше.

Мы шли по Бродвею. Впереди нас расстилался Денвер. В небе – звезды и самолеты, пересекающие громадный континент от одного берега до другого. Удивительно быть здесь. Совсем другая жизнь, не то что на нашем маленьком острове. Если в Ирландии сесть в машину, то максимальное расстояние, на которое можно удалиться от дома, – двести миль. Здесь же на машине можно упилить хоть на Аляску, хоть в джунгли Эль-Сальвадора.

Неоновые огни. Теплая ночь. Патрульные машины. Сирены. Здоровые американские тачки. Клуб, внутрь которого заходит группа молодых людей. Джон обернулся и посмотрел на меня.

– Нет-нет, даже не думай, – сказал я. – Я иду домой и собираюсь хорошенько выспаться. Никаких приключений, дружище. Забудь.

Конечно, мы туда пошли.

Ночной клуб… Девицы в баре поднимаются вверх по лестнице. Одна – рыжая, аспирантка университета Колорадо, будущий астроном. Карие глаза, этакая кошечка, притом смышленая. Джон с какой-то азиаткой в сандалиях и мини-юбке а-ля Дейзи Дьюк, толкает спич о том, что в фильме «Дикарь» Брандо водит не «харлей», а «триумф». Азиатка превосходным образом изображает заинтересованность.

Широченная улыбка Джона нас всех буквально заразила. Он подхватил брюнеточку и повлек ее на танцпол, я же остался с рыжей толковать об астрономии. Я поведал ей, что мой отец – учитель математики, на что она сказала, что астрономия на восемьдесят процентов состоит из математики.

Наконец-то, в кои-то веки разговор о математике вызвал у меня радость – через некоторое время я обнаружил себя слегка покусывающим розоватую нижнюю губу своей собеседницы. Она поцеловала меня и передвинулась со своего сиденья на мое, так что теперь ее груди сквозь футболку с названием группы «R.E.M.» касались моей груди. Мы целовались, и от нее веяло пивом и медом.

На мгновение она прервалась, чтобы перевести дыхание.

– Ты знаешь, что сегодня за день? – спросила она.

– За исключением того, что это счастливый день для меня, нет.

– Пока еще не счастливый, мистер.

– Ладно, так что за день сегодня?

– Начало солнцестояния. Знаешь, что такое?

– Самый длинный день в году.

– Правильно, – сказала она, не скрывая удивления. – Мы собираемся на рейв-дискотеку во Флэт-Айронз, под Боулдером. Ты когда-нибудь был в Боулдере?

– Мы только приехали, – ответил я.

– Денвер – отстой, чувак. Вот Боулдер – это да. Не бывал на рейверских тусовках? Тебе понадобится спальник. Попробую раздобыть тебе. Ты принимаешь экстези? Мы хотим танцевать всю ночь, до восхода.

– Зачем?

– Ты что, не слушаешь, что я говорю? Это же самая короткая ночь в году! Ночь летнего солнцестояния. Погоди, у меня есть флаерс.

Она полезла в задний карман своих облегающих джинсов. В то время рейверские тусовки были нелегальными. Они устраивались втайне, и информация распространялась от одного к другому. Рейв и экстези были новинкой для Америки. Рейв-культура здесь находилась на самой ранней стадии. Все серьезно, на подъеме. Подумать только! На флаерсе красовалась огромная строчная буква е,и ниже было написано: «Рейв-сумасшествие в середине лета. Эйсид-хаус. Танцы до восхода солнца».

– Дело серьезное, – сказал я с некоторым скепсисом.

– Не хочешь – не надо.

Я уставился на нее. Она была милая и нравилась мне. Хотелось успокоить ее. Вспомнились слова Гейне, моего любимого поэта, высказавшегося о маках.

– Как ты сказал? – не поняла она.

– Du bist wie eine Blume– дитя, как цветок, ты прекрасна [13] , – повторил я.

Она покраснела от удовольствия. Вздохнула. К моему удивлению, она не знала этой строчки, возможно, не интересовалась немецким, далеко не самым романтичным языком.

Она придвинулась ко мне, и мы вновь стали целоваться, пока не вернулся Джон со своей подругой.

– Выглядите вы серьезно, вряд ли вы обсуждали, к примеру, возвращение моды на бороды, – подмигнул мне Джон.

– Да и вы, скорее всего, не о мотоциклах разговаривали…

– Да ладно! Ты слышал про рейв, присоединяешься? – спросил Джон с надеждой в улыбке.

– Я не знаю, откуда в вас столько энергии, я бы домой пошел…

– Не-не-не, рейв-туса будет в Боулдере, нам туда завтра все равно надо, так? В офис Виктории?