Дешан притянул ее к себе за затылок. Деревенское благодушие слетело с его лица и ослепилось примитивным желанием. Блеск глаз, подрагивание губ свидетельствовало об этом настолько явно, что Мори, словно став свидетелем любовного обладания, смущенно отвернулся.

– Мне необходимо составить один рапорт, – сказал он. – Я должен вернуться.

Эрбийон, поднявшись одновременно с ним, зарылся губами в волосы на затылке девушки.

Они молча шагали по улочкам небольшого городка, оживленным штабными автомобилями. Не глядя на Эрбийона, Мори вполголоса спросил:

– Как вы можете целовать женщину, которую обнимает другой?

– Да ведь Дешан не ревнив в отношении Флоранс!

– Охотно верю. Но разве вас самого это не отталкивает?

– Почему, собственно? У нее приятная кожа.

– Которая принадлежит всем?

– В тот момент – только мне, – сказал Эрбийон.

– Но ведь, наверное, существует та женщина, которую вы любите? – спросил Мори.

– Разумеется.

Очаровательный призрак Денизы возник перед Жаном, шагавшим по грязной дороге.

– И вас это ничуть не смущает, – удивлялся Клод, – когда вы мысленно обращаетесь к ней после того, как ласкали другую?

Эрбийон подумал и воскликнул:

– Нет, ничуть не смущает!

Одно воспоминание заставило его улыбнуться. Желая, скорее, доказать искренность своих слов, чем похвастаться своими успехами, он рассказал о случае, который с ним приключился в поезде через несколько минут после того, как он расстался со своей любовницей.

Мори слушал его с изумлением, окрашенным смутной завистью. Каким неиспорченным был этот мальчик, понимавший в любви только физическое наслаждение, и как в своем наивном тщеславии по поводу этого везения он хранил гордое простодушие! Эрбийон тем временем захотел объясниться, чувствуя неодобрение своего товарища.

– Не думайте, что я способен понять лишь физическую чувственность, – сказал он. – К разным женщинам и относишься по-разному. Одни вызывают желание, другие – нежность.

– Да, – задумчиво обронил Мори. – Древний миф Платона: Афродита земная и Афродита божественная.

– Совершенно верно, и обе властвуют надо мной.

– Вот как! Нет, я не могу этого принять, – воскликнул Клод. – Вновь и вновь повторять действия, не подкрепленные глубоким чувством, – это истощать богатство истинной любви, данной нам свыше.

Он вздрогнул и внезапно тоном одержимого идеей «фикс» больного, который Эрбийон уже слышал, спросил:

– А как вы думаете, такую любовь можно ли встретить у женщины?

Не дожидаясь, пока сбитый с толку стажер ответит, он продолжил низким, монотонным и печальным голосом:

– У меня есть жена, молодая жена. Она – самая содержательная и самая большая моя книга, книга моего счастья. Она для меня – нежная подруга. Но я всегда жил за рамками своего желания. Кому-то может показаться, что способность приспосабливаться, естественный инстинкт, присущий каждому, меня подводит. Я все делаю слишком осознанно, то же самое происходит со мной и в любви. Я безнадежно ищу в любимых глазах ту искорку, тот трепет, которые могли бы меня успокоить, и не нахожу их. Чтобы их пробудить, для меня все средства хороши, даже самые нелепые.

Дорога шла в гору, ветер дул в лицо. Он остановился и заговорил быстрее:

– Только не смейтесь! Я сейчас среди вас именно по этой причине. Однажды в мой окоп зашел летчик. Он был таким чистым, его сапоги блестели, и даже в моих искушенных глазах он обладал тем таинственным престижем, который дают человеку крылья. Я подумал, что если стану таким, то у меня будет больше шансов понравиться. Но вы только на меня посмотрите. Эта элегантная форма, которая на вас сидит так естественно, на мне выглядит насмешкой. Я здесь уже две недели, а до сих пор еще не сделал ни одного вылета. Товарищи принимают меня плохо. Сегодня утром я не получил письма.

Последней фразой, выделенной им особо, Мори открывал глубокую причину своих душевных излияний, которые, несмотря на то, что с каждым днем их отношения становились все более тесными, ошеломили Эрбийона. Так вот какое банальное горе скрывалось за этим незаурядным и переполненным тончайшими мыслями лбом. К большому дружескому расположению молодого человека добавилось легкое презрение. Он был еще не способен понять, что можно страдать из-за женщины.

Они пошли дальше. Ветер расчистил небо от облаков, которые теперь внушительной когортой неслись на восток.

– Скажите, ответьте мне, – нервно спросил Мори. – Вашу любовницу можно назвать загадочной? Случается ли ей внезапно замыкаться в себе, молчать, что бывает даже хуже скандалов? Не кажется ли ее любовь слабеющей, затененной неясными мечтаниями? Приходится ли вам читать в ее глазах раскаяние или невыносимую жалость?

Тогда, словно желая отомстить за такой настойчивый допрос, за разочарование, вызванное в нем Клодом, а также лелея смутное желание продемонстрировать внимательному собеседнику всю полноту своего счастья, Эрбийон образу, нарисованному Мори, штрих за штрихом противопоставил портрет Денизы, так как он его видел.