— Ici Londres, ici Londres… «Les d'e s sont j'e tes» [17] . Повторяю: «Les d'e s sont j'e tes».

И в результате многие ничего не подозревающие немецкие часовые лишились жизни от удара ножом в спину, тела их были брошены в реки или в болота.

— Jean pense`a Rita. Jean pense`a Rita [18] .

Диктор произнес эти слова медленно, старательно, с паузами между ними.

Порта восторженно рассмеялся.

— Ну и чушь! Жан думает о какой-то там Рите… Чего там думать? Да и вообще, кто они такие, черт возьми? Что за Жан и Рита? Детская сказочка какая-то.

— Это код, — объяснил Хайде, постоянно утверждавший, что знает все. — Я когда-то был радистом. Они всегда передают такие сообщения.

— Le dimanche les enfants s'impatientent. Le dimanche les enfant s'impatientent [19] .

Это адресовалось участникам Сопротивления, ждавшим высадки воздушного десанта в Нормандии.

— Ici Londres. Передачу сообщений продолжим через час.

Перед тем как хоронить убитых, мы заворачивали их в брезентовые саваны и рядом с каждым трупом клали пустую баночку из-под пива с его личными документами. Думали, что рано или поздно, после войны, кто-то позаботится о подобающих кладбищах с настоящими могилами и рядами белых крестов, и когда это время наступит, когда будут выкапывать разлагающихся мертвецов из канав и полей, нужно будет знать личность каждого. Отсюда баночки и документы.

Нам представлялось совершенно необходимым, чтобы обе стороны имели приличные кладбища для мертвых героев. Иначе чем в будущем производить впечатление на новобранцев?

«Смотрите, ребята, это могилы наших славных покойников, павших на последней войне за свою страну… Под этим крестом лежит Пауль Шульце, скромный рядовой, у него гранатой оторвало обе ноги, но он все же оставался на своем посту и отражал противника. Этот скромный рядовой спас целый полк. Он умер в объятиях своего командира с патриотической песней на устах».

Погребения ждало столько тел, что у нас не хватало на всех баночек из-под пива. После тяжкой утренней работы в роли могильщиков нам дали полчаса на обед, а потом отправили на обнаружение мин.

Это было гораздо хуже, чем копать могилы. Жизнь каждого, кто занимается разминированием, считается чертовски краткой и отнюдь не приятной. Мины там были магнитными, взрывались при приближении малейшего кусочка металла. Поэтому мы оставили «дома» все металлические предметы, какие были у нас при себе, даже срезали пуговицы и заменили их палочками. Сапог с резиновыми подошвами нам не выдали, и пришлось обматывать ноги тряпьем, но к счастью для нашей группы, Порте, нашему «ручному падальщику», повезло найти пару американских сапог на желтой резине.

Полагаться на миноискатели было невозможно: они реагировали не только на мины, но и на мельчайшие кусочки металла; в конце концов, в зависимости от характера, мы либо выходили из себя от постоянного страха, либо становились невнимательными из-за привычности. И то, и другое сулило беду. Чтобы иметь хоть малейшую возможность уцелеть, работая с минами, нужно быть постоянно настороженным и обладать стальными нервами, действовать неизменно твердыми руками, притом с величайшей осторожностью. В месте, с виду совершенно безопасном, может таиться величайшая угроза.

Безобидного вида мины-ловушки первым стал применять Роммель и довел эту практику до высочайшего совершенства. Открываешь дверь, и происходит взрыв; обходишь стоящую на пути тачку, и у тебя под ногами разверзается земля; закрываешь брошенную распахнутой дверцу шкафа, и целый ряд домов взлетает в воздух. Потом еще почти невидимый провод, искусно спрятанный под ковром или палой листвой: идущие впереди наступают на него, и половина роты гибнет в долю секунды.

Мы узнали о минах многое, и чем больше узнавали, тем меньше нам все это нравилось. Мы сталкивались с П-2, подсоединенной к реле, которое приводит в действие один взрывной заряд за другим. И с минами, которые нужно уничтожать детонированием. И с теми — пожалуй, самыми худшими, — которые нужно разбирать со всей осторожностью, пока не доберешься до взрывателя из тончайшего стекла… Если кто-то подсознательно стремится к смерти и обладает таким складом ума, при котором можно целый час с удовольствием рассматривать в картинке-загадке один кусочек, то он — в самый раз подходящий для этого занятия человек. Но для кого-то вроде меня, потеющего от страха, с неловкими руками, это дело явно не по зубам.

Мы медленно шли в ряд один за другим, ощупывая ногами землю при каждом шаге, не особенно веселые, — даже те, кто находился в хвосте и мог считать себя в относительной безопасности. Каждые десять минут ведущие менялись. Таким образом, риску всякий раз подвергался лишь один человек, и он знал, что его период риска имеет определенные пределы. Держались мы на безопасном расстоянии друг от друга и ступали след в след. Несколько секунд все спокойно, сердце замедляет бешеный стук, потовые железы начинают работать с меньшей нагрузкой — потом передний с леденящим душу криком неистово машет рукой, и мы застываем на месте. Снова среагировал миноискатель…