Елисеич обладал поразительной способностью отключаться. Когда он читал чей-нибудь материал или писал свой собственный, он ничего не слышал и не видел. Можно было разрушить дом, унести стены и крышу — он так бы и остался сидеть и читать за своим обшарпанным столом, один посреди площади.

(— Эх, старик! — сказал Елисеич Александру, когда тот однажды спросил старого журналиста, откуда у него такая удивительная способность. — Эх, старик, это теперь у нас все есть: комната, столы, свет, бумага... Все. И еще ворчим. А ты бы видел, что было в двадцатом, двадцать первом... Я свои репортажи тогда на газетах писал, между строк, понимаешь, старик, не в переносном, а в буквальном смысле между строк. Стругал карандаш чернильный, заливал и таким вот манером чернила добывал. А уж о помещении не мечтали. Я тогда в районке работал. Где сидели, там и редакция была, где редакция, там и спали. А в войну? Да что говорить, старик... Я б на твоем месте что ни день свечку в церкви ставил за то, что имеешь. Это ж надо! Мало того, что, как журналистом станешь, все имеешь, так еще учат на журналиста! Учат! В университете. И между прочим, не порют. А нас жизнь учила. Так иной раз, так хлестала, что ту науку до седин забыть не могли. А ты спрашиваешь...)

Александр с волнением следил за выражением лица Елисеича, пока он читал его материал. Наконец Елисеич кончил читать и повернулся к затаившему дыхание Александру.

— Ну что тебе сказать, старик... Молодец! — Елисеич улыбнулся. Улыбался он крайне редко и лишь когда бывал действительно очень доволен. — Хорошо сделал очерк. Конечно, править надо еще и править, — спохватился Елисеич, не захвалит ли он молодого практиканта. — Но главное, старик, есть душа. Видно, что здорово там тебя проняло. В материале главное — душа, а уж как ее выразить — это дело наживное, это опытом дается, учебой. Неси главному спокойно. На этот раз не подкачал.

Александр как на крыльях помчался в кабинет к Лузгину. Тут пришлось поволноваться дольше. Лузгин не любил спешить. Но после обеда вызвал Александра к себе и сказал почти то же, что Елисеич:

— Материал сделан честно. Я, Луговой, доволен. Конечно, опыта у вас маловато. Но главное — увидели что надо и рассказали о чем надо. А как рассказали — это другое дело. Поправим. Сами поработаете. Оба материала пойдут.

Александр сейчас же позвонил Люсе (не из редакции конечно!) и так долго все рассказывал ей, что, в конце концов, его чуть не силой выдворили из автомата.

Тут он вспомнил про их разговор. О спорте и искусстве. А? Не написать ли ему статью на эту тему?..

Он решил посоветоваться с Елисеичем. Но потом передумал. Надо посоветоваться с Иваном Васильевичем. Лучше, чем его тренер, вряд ли кто мог дать ему совет.

И вечером он отправился в знакомую квартиру на Ленинском проспекте.

Но здесь его ждало огорчение. Ростовский болел. Опять начались головокружения, головные боли. Он лежал бледный, с мокрым полотенцем на лбу и, стиснув зубы от невыносимой мигрени, все же читал какую-то книгу, необходимую ему для диссертации.

— Входи, входи, — пригласил он Александра слабым голосом. — Ты не смотри, ничего особенного. Я уж привык. Через пару дней пройдет. Давай рассказывай, как съездил. Сейчас кофе сварю.

Но Александр не дал Ивану Васильевичу подняться.

Он просто посидел часок, рассказывая о командировке. Иван Васильевич внимательно слушал, задавал вопросы. Особенно его порадовали хорошие отзывы об Александровых очерках.

— Это ты молодец, просто здорово! Я же говорил тебе, что ты везучий. Ну, теперь, брат, давай готовься. Первенство города на носу. В смысле тренировок ты все же время потерял. Значит, надо наверстывать. Вот я управлюсь тут со своими болячками и начнем.

— Да я, знаете, Иван Васильевич, горы сейчас готов свернуть. У меня такое настроение, что, если сейчас на ковер, я бы первое место занял. Я бы...

— Тише, тише, вояка, — перебил тренер. — Настроение у тебя хорошее. А для тебя это очень важно. Имеем, так сказать, положительный психологический фактор. Но, к сожалению, брат, нужны еще и другие факторы. Твой коллега и однокашник Виктор Орлов по имеющимся у меня сведениям тоже хочет победить. Понимаешь, такое странное у него желание. Так что будем работать. И как следует!

Александр ушел от тренера с жаждой немедленно приступить к тренировкам, бодрый, в самом боевом настроении. Но все же он не мог отделаться от грусти, которую оставило у него это посещение. Иван Васильевич выглядел таким больным, таким усталым...

Глава одиннадцатая

СПОРТИВНЫЕ БУДНИ

Время шло своим чередом. У Люси приближалась зимняя сессия, а за ней каникулы и во время каникул первенство вузов, у Александра — первенство столицы. И у всех — Новый год.

Встречи стали реже. Александр, стараясь наверстать упущенное во время командировки, ходил в зал ежедневно. Люся целые дни проводила в библиотеке, на консультациях, а потом мчалась в спортзал. Она похудела, под глазами залегли тени. Стала раздражительной, и настроения ее менялись чаще, чем обычно.

Все же порой Александр вырывался к ней на тренировку. Когда, примостившись в уголке, он наблюдал за Люсиными занятиями, у него наступало ощущение покоя. Она была здесь и будет здесь еще часа два. Конечно, это было не совсем свидание, но остальные проходили в такой спешке, что Александр был рад и такому. Люся, как она выразилась, «бросила пижонить» и занималась порой в каких-то немыслимых, по мнению Александра, шерстяных рейтузах, которые к тому же были ей слегка велики и сидели гармошкой. А он так любил смотреть на ее сильные, стройные, обтянутые черным трико или обнаженные ноги. Однажды, провожая Люсю после тренировки, он заметил, как бы между прочим, что ее тренировочный костюм не очень-то красив. Но Люся тут же отчитала его.