Я совсем было уже собираюсь бежать за помощью, но решаю все же проверить и спальню тоже. Открываю дверь и тихо скрежещу зубами. Дрыхнет гад! Обняв подушку, чуть вытянув губы, с этими глубокими тенями от длинных ресниц на скулах и рассыпанными чернильно-черными волосами, он выглядит почти трогательно. Почти. Полагаю, наши дамы уже растаяли бы от этого зрелища. Но меня охватывает такой гнев, что я готов придушить недотепу. Тут такое творится, а он…

Я решительно пересекаю комнату.

— Вел! — трясу я его за плечо, — Велкалион!

Никакой реакции. Губы этого чуда причмокивают и растягиваются в блаженной улыбке, но просыпаться он не собирается.

Через пять минут, окончательно убедившись в своей беспомощности перед богатырским сном юного эльфа, я сдаюсь и решаю позвать на помощь магов. Слишком крепкий сон Велкалиона похож на полное магическое истощение, так что я ему не помощник. Мне везет, я почти сразу встречаю близнецов и, отдав распоряжение притащить Вела ко мне в кабинет во вменяемом состоянии, отправляюсь в вернисаж.

Видимо, это чудо все же не ошиблось. Зеркало никуда не делось. Оно все такое же растрескавшееся, но рама по-прежнему удерживает дробящие свет осколки стекла. А вот там, где висел портрет Энгиона — лишь блеклое пятно на стене, последнее напоминание о великом, но слишком амбициозном маге. На следующем шаге я останавливаюсь, как вкопанный. Здесь был портрет еще одного эльфа, я даже помню, что Ирэльтиль назвал его в числе предателей. Но теперь его нет. Совсем. Ничего не свидетельствует о том, что когда-то магия Серебряной леди защищала этого перворожденного. Совершенно гладкая стена — словно и не было здесь никогда портрета, а просто не слишком умный дизайнер оставил двойное расстояние между двумя картинами. Но вот же Синдин, Штред, Арианна — они никуда не делись. Значит, хоть в этом я могу доверять Велу.

Можно возвращаться обратно, но мне становится интересно, сколько еще наших недоброжелателей лишились защиты, и я иду дальше.

К своему удивлению я обнаруживаю, что далеко не все портреты эльфов-предателей уничтожены. Вот юный Барт, например, никуда не делся. Да и вон там висят подряд три портрета, возле которых во время осады всегда дежурил кто-нибудь из магов. Странно это… Хотел бы я знать, по какому принципу Марта выбирала, кого лишить защиты, а кого нет. Или это решала не она?

Я продолжаю идти вперед. Почему-то мне хочется убедиться в том, что портрета Бризы здесь больше нет. Но я не помню, где именно он должен быть, а значит, дойду до конца и успокоюсь лишь тогда, когда не найду его вовсе. К тому же, если мне не изменяет память, Бриза была в числе добровольцев, прилетевших на драконах уже во время осады. Каким же длинным стал вернисаж в то время!

Сколько исчезнувших портретов я уже прошел? Тридцать? Сорок? Не больше. Я не считал, но не думаю, что в дальнем конце найдется много предателей. Там, в основном, добровольцы. А ведь под знамена Энгиона стало около пяти сотен защищенных эльфов. Ничего не понимаю.

Вот и последний поворот. За последние локтей триста я не досчитался всего двух портретов. Похоже, один из них принадлежал Бризе. Вот и славно. Значит, все сходится, и Вел меня не обманул. Понять бы еще, откуда он все знает.

А вот уже новые портреты: Фарияр, Марк, Алена…

Это похоже на удар в солнечное сплетение. Я останавливаюсь, не в силах справиться с дыханием, и смотрю в собственные глаза. "Я не умею рисовать людей", — всегда говорила Марта. "Она тебя нарисует, и тогда…", — предрекла царственная кошка. Магия генома не действует на людей. Так считалось всегда. Так и было. Но…

Что происходит с человеком, на которого подействовала магия генома? Этот рисунок — защита. Я уверен в этом. Ведь это не лист бумаги. Оригиналы портретов Фарияра, Уме и Марка лежат у меня в столе, а здесь они все равно появились. Не зря Хан бдительно следит за тем, чтобы его единокровный брат случайно не забрел в вернисаж. Так что теперь будет со мной? И могу ли я по-прежнему считать себя человеком? Я вспоминаю, как всего полчаса назад ощутил в комнате Велкалиона магический фон, но совершенно не понял, что там за магия творилась. Чисто человеческое восприятие. Но почему я с утра чувствую себя как-то иначе?

Тысячи вопросов толпятся в моей голове, мешая друг другу, перекрикивая друг друга, сбивая с толку. И заглушая их все, в сознание врезается такая эгоистичная, но такая лакомая мысль.

Я разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов и поспешно ретируюсь от заманчивой истины. Я запрещаю себе думать о Белом Огне.

Артефактер Рен-Атар

— Это для вас слишком опасно, прекрасная Рен-Атар!

— Не настолько, как ты утверждаешь, Хан! Гномы не сходят с ума от одного вида моря! Оно завораживает их и, если позволить смотреть слишком долго, может загипнотизировать до полного безумия. Но! Во-первых, кто позволит Сину смотреть на него вообще, а во-вторых, у нас еще и инстинкт самосохранения есть! Мы сами отворачиваемся!

— Ты тоже рискуешь!

— Я бывала на море! Мне не понравилось, но я пока в своем уме! Не умерли же мы в Майями!

— А если нам придется ловить его на пляже?!

— Вот поэтому я вам и нужна! — вклинивается Алена, — Грэма вытащила, и Сина с Ренатой спасу, если понадобиться! Я уверена в этом!

— Хан, не слушай их! — гнут свое эльфы, — Вам и нас двоих хватит! Свяжем его стасисом, как только увидим и притащим сюда. А потом уже будем разбираться!

— Стасис — это магия времени, болван! На Белый Огонь он может и не подействовать! И вообще, вы нужны Гектору здесь. Вдруг Библиотеку разблокируют. Представляешь, какое здесь нашествие начнется!