— И всё? — она озабоченно посмотрела на меня. — А друзья с института, или с детского дома? Неужели ты никого не хочешь пригласить?

— Нет.

— Ну, в общем-то, — подумав, сказала она. — С моей стороны тоже будет не много гостей. Подруги, пару сокурсников, и пару девчонок с работы. В общей сложности — человек семнадцать, с моим боссом, плюс твой, и с нами получается человек двадцать. Если ты хочешь так быстро расписаться, и у нас примут заявление, то совсем не обязательно обращаться в фирму по организации праздников. Просто распишемся и устроим маленький ужин. Даже свадебное платье не нужно покупать.

— Почему не нужно? Я хочу тебя в нём увидеть.

— Глеб, это глупо. И потом, это сэкономит нам деньги.

— Не глупо. Неси справочник, выберем фирму. И на нашей свадьбе я не собираюсь экономить. В конце концов, у меня приличная зарплата, и есть сбережения.

— Ладно, давай действительно определимся с фирмой, узнаем сколько это будет стоить, а потом уже будем решать, какую свадьбу стоит планировать — с платьем и всей свадебной ерундой, или тихо отметить её в кругу друзей, как этого хочу я.

Фирму мы выбрали быстро и, запомнив её название и телефон, я удовлетворённо выдохнул. Но потом началось мучение. Таша стала расспрашивать меня о жизни в детском доме, и мне пришлось на ходу сочинять байку о моем нелёгком детстве. И чем дальше я лгал ей, тем больше сочувствия и жалости видел в её глазах. В конце концов, когда мне стало уже безмерно стыдно за своё враньё, я просто отнёс её в спальню, чтобы прекратить расспросы, и избавить себя от чувства вины за свою ложь.

Заснуть я ей позволил только в начале четвёртого ночи, и решил поспать сам, потому что не спал уже больше трёх суток.

Проснулся я от дикой боли — казалось, что к моей спине поднесли открытое пламя. Открыв глаза, я понял, в чём дело — комнату заливал солнечный свет. Вскочив с кровати, я бросился к окну и задвинул шторы.

— Глеб?! — Таша стояла у окна и испуганно смотрела на меня. — Что это было? Я раздвинула шторы, а когда повернулась, увидела, что на твоей спине появились волдыри.

"Идиот! Придурок! Надо было проснуться раньше неё! Теперь придётся рассказывать сказку о болезни и ещё неизвестно как она на это отреагирует! Она, скорее всего, откажется выходить замуж! Зачем ей больной муж?" — внутри росла злость на самого себя. Но другого выхода не было, а Таша тем временем выжидающе смотрела на меня. "Буду давить на жалость!".

— Я не всё тебе вчера рассказал, — придав своему голову нотки отчаяния, произнёс я. — Меня не просто так бросили в роддоме, а потому что у меня редкое генетическое заболевание. Оно называется порфирия. Грубо говоря, я не переношу солнечный свет.

— О боже!

— Я знаю, что не имел право это скрывать! И должен был давно тебе об этом рассказать, но я так боюсь тебя потерять! Это не заразно, поверь! И ничего страшного в этом нет, если не выходить на солнечный свет, — Таша не двигаясь, стояла у окна, и мне стало не по себе. — Ты меня теперь бросишь? — угнетенно спросил я.

— Нет! Конечно, нет! — она подошла ко мне и осторожно обняла за талию. — Мне так жаль, и ты зря боялся мне сказать об этом.

— Честно? — на душе тут же стало легче.

— Конечно, — она посмотрела на меня и улыбнулась. — Я ведь тебя люблю, и мне всё равно, чем ты болен. Ты мне только скажи, что это не смертельно, — прошептала она.

— Нет, это не смертельно, — я тоже обнял её. — Просто мне нельзя выходить на солнце, иначе на коже появляются ожоги, и надо принимать некоторые медицинские препараты.

— Сильно болит спина? — она отстранилась и с раскаянием посмотрела на меня. — Дай посмотрю.

— Не надо, — я улыбнулся. — Ожоги быстро появляются и также быстро проходят. Порфирия бывает нескольких видов и у меня самая лёгкая форма, поэтому всё уже хорошо, — кожа, скорее всего, уже успела регенерироваться на спине, и я не хотел, чтобы Таша лишний раз задумывалась над моими особенностями.

— А разве не надо смазать их какой-нибудь мазью?

— Не надо.

— Нет, дай посмотреть, — настойчиво попросила она.

— Таша, пожалуйста, не надо, — твёрдо сказал я. — Это болезненная тема для меня, и если можно, я вообще не желаю на неё говорить. Ты можешь сделать вид, что я обыкновенный человек, как и все?

Она внимательно посмотрела мне в глаза, а потом нежно произнесла:

— Тебе, наверное, нелегко пришлось в детстве. Пока все дети гуляли и резвились на улице, или купались и загорали, ты вынужден был сидеть в комнате и прятаться от солнца. Тебе, наверное, было очень одиноко, — она провела ладошкой по моей щеке. — Хорошо, давай будем делать вид, что ты такой же, как и все, — встав на цыпочки, она поцеловала меня в губы. — Хотя, это неправильно, потому что для меня ты особенный, и без этой болезни.