– Пожалуйста. Эта необыкновенная история чрезвычайно меня заинтриговала.

– Несколько лет тому назад,– начал Сойманов,– у меня был друг. Он жив до сих пор. Кто он и как его зовут – не правда ли, это не интересно? Мы долго жили с ним вместе и многим обязаны друг другу. Обстоятельства сложились так, что я спас от позора его семью тем, что внес в казну деньги, растраченные его отцом. Он мне тоже оказал одну, не менее важную услугу. Мы очень любили друг друга, и я положительно скажу, что нет жертвы, которую, если бы понадобилось, не принес он для меня или я для него.

Однажды он достал где-то скляночку синильной кислоты, так – гран пять-шесть. По этому поводу мы с ним разговорились о самоубийстве. И он и я признавали, что бывают случаи, когда оно не только простительно, но и необходимо. А надо вам сказать, что милая привычка к существованию у него еще сильнее, чем у меня. И вот мы дали друг другу клятву,– не смейтесь так преждевременно, Нина Аркадьевна,– клятву помочь друг другу, если это потребуется,– переселиться в лучший мир. Достаточно ему написать мне в письме только одно слово: «Пора» – и я должен тотчас же ехать туда, где он живет, незаметно разыскать его и оказать ему (конечно, так, чтобы он меня не видел) дружескую услугу. Тем же условием обязался и он относительно меня… С этих пор и он и я носим на часах одинаковые брелоки. Сойманов показал Нине Аркадьевне маленький золотой флакончик, прикрепленный при помощи кольца к часовой цепочке. Нина Аркадьевна рассмеялась.

– Действительно, романтическая история. Но я вас смело могу уверить, что в настоящее время и вы, и ваш друг выросли, стали благоразумнее и безопасность от полиции и суда цените выше дружеских услуг.

Сойманов побледнел.

– А я уверен в противном. По крайней мере, я бы не посмел отказаться… Вы не верите?

– Конечно, не верю,– насмешливо возразила Нина Аркадьевна. И, вставая с дивана, она прибавила: – Ну, однако, мой романтический писатель, я вас прогоняю… Теперь двенадцатый час. В этом вы можете убедиться, поглядев на свои часы с роковым брелоком.

Сойманов встал, поцеловал ее руку и пошел к дверям. Но на пороге он как будто бы пошатнулся, схватился за косяк и обернулся назад. Выражение его бледного лица Нина Аркадьевна не могла забыть потом во всю свою жизнь.

– Значит, вы хотите испробовать меня и моего друга? – спросил он с кривой усмешкой.

И странно: несмотря на то, что ее сердце на мгновение сжалось от ужаса, она отвечала, смеясь:

– Ах, да, пожалуйста – это будет очень интересно.

– Прощайте,– сказал Сойманов.

…………………………………………………………………………

Через полмесяца после этого разговора был второй день Нового года, и Нина Аркадьевна принимала визиты. Последним и особенно надоевшим ей визитером был Коко Веселаго, пустой, светский мальчуган лет пятидесяти, с лысиной и моноклем. Он славился искусством знать всегда и все ранее других столичных сплетников.

– Ну, что же, вы еще не весь ваш запас выгрузили? – спросила Нина Аркадьевна, воспользовавшись минутной паузой в потоке слов Коко.

– Ах да! – спохватился вдруг Коко.– Есть и еще одна интересная новость… Как это я раньше о ней не вспомнил!.. Вы помните этого… ну, как его?.. молодой писатель… Ах, вспомнил, вспомнил… Сойманова?..

– Отравился? – вдруг неожиданно для самой себя вскрикнула испуганно Нина Аркадьевна.

– Ах, вы уже зна-аете? – протянул Коко, разочарованный в своем удовольствии рассказать свежую новость.

Но она уже овладела собой и отвечала спокойно:

– Да. Мне об этом писали.