— Хантик, — спросил трактирщика Пустой, — ты рассказывал про сборщика, который ходил между второй и третьей пленкой к реке на рыбалку. Ну тот, который погиб. Я тебе сразу скажу, что в этой трясине тому, кто ищет смерти, ватажников разыскивать ни к чему. Если бы такая топь полосой шла, можно было бы вообще ордынцев не опасаться.

— Тогда тут посуше было, — проскрипел Хантик, — Да и ход на юг был вдоль самой пленки. Сырость нынешняя, наверное, от этих деревьев. Земля, наверное, от их тяжести прогибается! Вот уж не думал, что деревяшки на меня ужас нагонят. Они и раньше маленькими не были, ну в два раза выше дубовника, но не в десять же. И не в двадцать. А теперь-то как быть? В такой сырости и поужинать не остановишься. Мокрота кругом, в ней страсть какая-то плещется, а гнус такой крупный о стекло бьется, что не ему от птиц сберегаться, а птицам от него.

— Вотек, а люди на этой полосе есть? — спросил Пустой, чуть сбавив скорость в месиве воды, коряг и заросших тростником островков.

— С десяток деревень севернее, где посуше, — пробормотал ведун. — Но там все больные. И то сказать — за холмами край Гари. Оттуда вся пакость в этих краях.

— А я думал, что из-за реки, — встрял в разговор Рашпик. — За рекой же последние пленки? Значит, и пакость оттуда!..

— Это не пакость, — подал голос молчавший до этого Кобба. — В моей стороне растут такие деревья. Правда, листья у них другие. А в остальном такие же. Только болот вокруг них нет. Кругом чистая вода, озера, лагуны. Хорошо.

— Если так дальше пойдет, здесь тоже чистая вода будет, — буркнул Хантик, — Уже теперь почти по воде идем. Пустой, забирай к северу, с десяток миль точно пробурлили, не по себе мне так. По нужде даже отойти некуда — не отплывать же!

— Я бы потерпел пока, — усмехнулся Пустой и резко повернул рулевое колесо влево. Над зеленоватой, кажущейся в сумерках серой гладью взметнулось что-то длинное и гибкое и с силой ударило по тому месту, где через секунду должен был находиться вездеход, — Пожалуй, стоит прибавить скорость, — сквозь зубы заметил Пустой, упираясь ногой в педаль.

— Змея? — пролепетал Сишек, — Если здесь такие деревья, я представляю, какие здесь звери!

— Не змея! — испуганно заорал от заднего стекла Рашпик, — Это что-то вроде черепахи! Огромной черепахи! А то, что мелькало, — это ее хвост с какой-то шишкой на конце. Если она и не проломит им вездеход, то стекла по вышибает точно!

Коркин оглянулся и в помутневшем стекле задних дверей разглядел силуэт существа, которое явно превосходило размерами вездеход.

— Если это черепаха, то я муравей, — прошептал странно тонким голосом Хантик. — Да она гребет за нами быстрее, чем Сишек бежит к трактиру!

— Коркин! — приказал Пустой, заставив вездеход надрывно заурчать. — Перезаряди ружье, вставь обойму с пулями. Сдвинь люк, высунься до пояса и попробуй остановить это чудовище. Да захлестни ремень вокруг запястья: потерять твою стрелялку нам никак нельзя. Быстрее!

Коркин снял с плеча ладонь Ярки, поймал быстрый взгляд испуганных черных глаз и шагнул в отсек. Рашпик сдвинул люк, скорняк ступил на лестницу, высунулся и тут же и вправду чуть не уронил ружье. Вряд ли то чудовище, которое мчалось за ними, было черепахой, но панцирь оно имело таких размеров, что в нем не только можно было бы спрятать вездеход, но и разложить рядом костер. Из панциря торчала голова с парой светящихся глаз и с огромным клювом, которым тварь, похоже, намеревалась протаранить заехавших в ее владения наглецов. По бокам чудовища работали лапы-ласты, но тварь не плыла — она скользила по поверхности топи и с каждым гребком сокращала расстояние до выбранной ею добычи.

— Коркин! — закричал Пустой, но скорняк уже ловил в прицел морду чудовища. Выстрел получился не столь громким, как на крыше мастерской, но приклад так ударил в плечо скорняка, что тот чуть не провалился в люк. Чудовище зашипело, но не сбавило скорости.

— Пуля не пробивает клюв, — крикнул Коркин.

— Бей по глазам! — зарычал Пустой.

Коркин выстрелил еще. Чудовище завыло и еще сильнее заработало лапами, приближаясь к вездеходу. Скорняк почувствовал, что его охватывает жар. Если пуля и попала зверю в глаз, то уж точно не заставила его закрыться. Коркин вновь приложил ружье к плечу, но зверь с воем раскрыл клюв и закрыл им часть морды, подставив под выстрелы черную глотку. Почти сразу откуда-то сверху со свистом стеганул толстый хвост, и утолщение на его конце размером с Рашпика просвистело над головой скорняка и выбило из болота столб грязной воды. Файк что-то заорал, а Хантик надрывно завыл.

Коркин тряхнул головой, смахивая с лица вонючую тину, и уже не целясь выпустил одну за другой оставшиеся пули зверю в глотку. Чудовище заревело еще громче, рванулось вперед, почти уже настигая машину, и в то же мгновение уродливая морда зверя вспыхнула и обрушилась отвалившимся клювом в трясину. Вездеход обдало грязью, и Коркина вывернуло на крышу машины от попавшей в рот тины.

— Ну и вонь! — выругался внизу Пустой.

Мокрый скорняк сполз по лестнице и увидел, что вездеходом управляет Филя, пол отсека залит грязью, а не менее мокрый Пустой стоит у заднего люка и снимает с дробовика тину.

— Вот и поохотились, — подмигнул Коркину механик, с усмешкой окидывая взглядом заляпанных грязью перепуганных спутников. — Но добычу подбирать не будем. И что-то мне подсказывает, что рыбалка в этих краях нежелательна.

— Теперь понятно, как мы прошли пленку, — спрятал под мышки дрожащие руки Хантик, — Огнем твой дробовик плюется.

— Случается иногда, — кивнул Пустой и похлопал Филю по плечу, — Давай, приятель, потеснись, уже темнеет, и мне не хочется ночевать в луже. Коркин, закрой люк, боюсь, что тут даже гнус с мою голову! Ты хорошо стрелял, кстати. Но твои пули для этого зверька — словно мухи.