Ева. Странно! Я слышу голоса со всех сторон, а ты — лишь изнутри? Зато у меня есть свои собственные мысли, а не только те, что внушены голосами. Мысль о том, что мы не можем не быть, родилась во мне самой.

Адам (с отчаянием). И все-таки нас не станет. Мы упадем, как эта лань, и свернем себе шею. (Встает и беспокойно расхаживает взад и вперед.)Я не в силах примириться с этой мыслью. Я не желаю так думать. Повторяю тебе, этого не должно быть. Я только не знаю, как этому помешать.

Ева. У меня точно такое же чувство. Странно одно: почему именно ты заговорил об этом. Тебе не угодишь: ты так часто меняешь свое мнение!

Адам (вспыхивая). Зачем ты так говоришь? Когда это я менял свое мнение?

Ева. Ты уверяешь, что мы не можем не быть. Но ведь ты так часто жалел о том, что нам предстоит жить всегда, жить вечно. Бывают дни, когда ты целыми часами молчишь, думаешь о чем-то своем и в глубине души ненавидишь меня. Когда же я спрашиваю, чем я тебя обидела, ты отвечаешь, что думаешь не обо мне, а о том, как страшно жить вечно. Но я-то отлично знаю, что у тебя на уме: тебе страшно вечно жить здесь и со мной.

Адам. Ах вот что ты вбила себе в голову! Нет, ошибаешься. (Опять садится, мрачно.)Мне страшно всегда жить наедине с самим собой. Тебя я люблю, себя — нет. Мне хочется быть иным, лучшим, чем сейчас, хочется вновь и вновь начинать все сначала, меняясь, как змея меняет кожу. Я сам себе надоел. И тем не менее вынужден оставаться самим собой не день, не месяц, а всегда. Мысль об этом ужасает меня. Вот почему я бываю таким задумчивым, молчаливым, злым. А тебе это никогда не приходило в голову?

Ева. Нет, я не думаю о себе. Зачем? Я — то, что я есть, и этого не изменишь. Я думаю о тебе.

Адам. Вот и напрасно. Ты вечно шпионишь за мной. Не даешь мне побыть одному. Тебе вечно надо знать, чем я занят. Это невыносимо. Постарайся жить своей жизнью, а не беспокоиться о том, как живу я.

Ева. Ты сам вынуждаешь меня к этому. Ты лентяй и грязнуля, ты не следишь за собой и вечно о чем-то мечтаешь. Если я перестану присматривать за тобой и опекать тебя, ты начнешь есть всякую дрянь и дойдешь невесть до чего. Но мои заботы ни к чему не приведут: в один прекрасный день ты вот так же свалишься вниз головой и умрешь.

Адам. Умру? Что это значит?

Ева (указывая на лань). Станешь таким же, как она. Я называю это «умереть».

Адам (встает и медленно приближается к трупу). С ней происходит что-то непонятное.

Ева (следуя за ним). Ой! Она превращается в белых червячков.

Адам. Это невыносимо. Брось ее в реку.

Ева. Мне страшно к ней притронуться.

Адам. Тогда, как мне ни противно, это сделаю я. Иначе она весь воздух отравит. (Хватает лань за ноги и, стараясь держать труп подальше от себя, уносит его туда, откуда явилась Ева.)

Ева провожает его глазами, затем, вздрогнув от омерзения, садится на скалу и погружается в задумчивость. Тело Змеи становится видимым, теперь оно переливается новыми изумительными красками. Змея медленно поднимает голову из зарослей чернобыльника и с неожиданно чарующей мелодичностью шепчет Еве на ухо.

Змея. Ева!

Ева (испуганно). Кто здесь?

Змея. Это я. Я пришла показать, какой у меня красивый новый гребень. Гляди. (Распускает ослепительный аметистовый гребень.)

Ева (восхищенно). Ах! Но у кого ты научилась говорить?

Змея. У тебя и Адама. Я ползала за вами, прячась в траве, и слушала вас.

Ева. Ты поступила на редкость умно.

Змея. Еще бы! Я самая хитрая из всех полевых тварей.

Ева. Какой дивный у тебя гребень! (Гладит гребень, лаская Змею.)Прелесть моя! Ты любишь свою крестную мать Еву?

Змея. Обожаю. (Раздвоенным языком лижет ей шею.)

Ева (продолжая ласкать ее). Ах ты моя милая, моя ненаглядная змейка! Теперь Ева больше не одинока: она может разговаривать со своей змейкой.