Читать здесь совершенно нечего: нашел "Диалектику природы" Энгельса, и "Алгебру" Киселева. Энгельса уже дважды прочел, а Киселева никак не осилю.

Не люблю жаловаться, но ловлю себя на мысли, что жаловаться тебе даже очень приятно.

В другое время такому рейсу я был бы рад, ведь у меня всегда было любопытство ко всему новому. Мы увидим все побережье Чукотки, вплоть до мыса Дежнева, будем ловить рыбу, собирать грибы, отбиваться от комаров, собирать "золотой корень", бродить по тундре. Будем рядом с Аляской, наконец, мы неплохо выигрываем в материальном отношении, все это положительные стороны (кроме комаров в тундре), но есть одна отрицательная — я все дальше от тебя, и так долго ждать, когда это расстояние начнет сокращаться.

И письма, как я к ним привык, к твоим письмам, Катенька, как будто пожму твою руку, загляну в твои глаза. Разве есть на свете что-то, что может сравниться с их красотой! И разве может моя память восстановить эту красоту? Я уверен, что ты в тысячу раз красивее, чем может себе представить самое эмоциональное воображение.

И я, который только что сравнил себя с тигром, превращусь в скромного ягненка, как только увижу тебя, и не смогу связать и двух слов для приветствия, а не то, чтобы проявить сотую долю тех страстей, которые терзают меня сейчас каждую минуту. Как прекрасно складывается наша встреча для обеих сторон в моем воображении, когда я чуть ли не в Америке. Я знаю, как себя поведу, о чем буду говорить с тобой в первые минуты встречи, но я также знаю, что твой ясный голубой взгляд поразит меня, как молния, и я забуду, как меня зовут, и на каком языке привык изъясняться. И я заранее прошу прощения за этот мой шок при встрече. Ведь теперь ты знаешь меня другим, разным, впереди у нас так много времени — вся жизнь, и я успею исправиться.

Катенька, а можешь ты себе представить нашу семейную жизнь? Ну, например, самый обыкновенный день, 15 апреля, полностью все сутки. Я как-то сделал такую попытку, начал день с девяти утра, но концу дня (воображаемого), вынужден был прервать эксперимент: знать, что тебя нет рядом, и видеть тебя так отчетливо, почти чувствовать тепло твоего тела.

Катенька, я очень люблю тебя. Поверь мне, я никогда не говорил этих слов ни одному человеку, я их берег для тебя, я знал, что ты будешь в моей жизни, я ждал тебя и искал. Вглядывался во все мелькающие лица — не та, не та, не та. Теперь мой взгляд странно успокоился, он обращен внутрь, где хранится твой любимый образ, но я хочу смотреть на тебя живую, умную, нежную, красивую. И врет пословица "с глаз долой — из сердца вон".

Твоя прекрасная стройная женственная фигура на берегу моря врезалась в мою память на всю жизнь, только мне кажется, что это было не год назад, а много-много лет назад. И вся моя жизнь связана с тобой, хотя раньше я тебя и не знал.

А будущее без тебя я не представляю. Говорят, что если в конце жизни человек теряет своего друга детства, то эту утрату можно сравнить с ампутацией ноги или руки. Но если я потеряю тебя, то пусть мне ампутируют голову.

Я много раз задавал себе вопрос, почему ты так близка мне, и так необходима, ведь я могу твердо знать только три твоих качества, но для жизни трех качеств недостаточно. Просто я твердо знаю, что принести счастье могу только тебе, и получить его только от тебя. Каким-то образом я чувствую, что все наши желания и мысли будут всегда гармонировать, и нам никогда не будет скучно вдвоем. А растерянность и смущение при встрече мы сумеем преодолеть, и легко привыкнем друг к другу, правда, Катя?

Пришла радиограмма с кадров (так мы называем отдел кадров, с которым у моряков контакт более тесен, чем на других производствах). Сообщили, что мои документы выслали, и теперь я скоро стану полноправным гражданином. Недавно мы были в Анадыре, и простояли на рейде трое суток из-за меня, хотя могли стоять это время у причала. Капитан побоялся, что его опять оштрафуют на десятку.

Здесь в бухте сотни белух — северных дельфинов они мало подвижны, и не так симпатичны, как наши. А сейчас мы снова в Эгвекиноте. Ты можешь найти меня на карте. Севернее Анадыря есть залив Креста, в нем есть бухта Эгвекинот, а в ней крошечная точка — это мое судно, а если ты хорошо присмотришься, то увидишь на нем сохнущего по тебе Стрельцова в желтой рубашке.

Катенька, как ты думаешь, твои родители разрешат тебе со мной гулять, когда я приеду? Чем ты сейчас занимаешься? Я сомневаюсь, чтобы ты послушалась моего совета, и отдыхала после тяжелого учебного года. Аленка уже приехала? Наверно выросла она здорово, я не узнаю ее.

А еще знаешь, по чем я тоскую? По темноте, вернее по ночи, потому что свет или темнота на судне в моей власти, а вот ночи здесь сейчас не бывает, темнеть начнет в конце лета. Хоть бы сумерки, а то ведь все равно, что ночь, что день. Во всяком случае, фотографировать можно в два часа ночи. Так и хочется брать это слово в кавычки. А ведь я люблю ночь не меньше, чем яркое солнце. А ты любишь?

От Эгвекинота можно дойти пешком до полярного круга, здесь всего 15 миль.

Мы пришли в бухту Провидения, она находится за географической линией смены дат, так что фактически у нас сегодня воскресенье, а у вас понедельник, но согласно административным часовым поясам у нас тоже понедельник.

Только что приходили пограничники оформлять приход. На этот раз никого не штрафовали, но запретили мне сходить на берег. Так я их и послушал. Иду отправлять это письмо.

Всего тебе хорошего, каждую минуту думаю о тебе, люблю, целую, твой Стрельцов".

"Милая Катенька! Я не надеюсь, что это письмо будет интересным, потому что в предыдущих письмах я сообщил все новости, а последнее время не произошло ничего, заслуживающего внимания. Нет никакого пополнения информации, и в мыслях застой. Но мне приятно писать тебе письма, и, конечно, никогда и никому я не писал так много. Я иногда представляю себе, как твои нежные пальчики держат этот листок бумаги, и меняется выражение твоего лица в зависимости от текста. И глаза то печальные, то веселые, но не равнодушные. Наверно я буду писать тебе даже тогда, когда мы будем жить с тобой в одной комнате, хочешь? А почему бы и нет? Ведь в разговоре мысли часто упрощают, сокращают, и вот мысль уже обесцвечена.