Сверкнула молния, следом за ней последовали долгие секунды жутковатой тишины.

По небу прокатилась волна света.

Сделалось настолько светло, что на плиты дворика упали тени — и снова растворились во тьме, что словно бы ринулась в их сторону.

А затем небо наконец-то раскололось, и с него извергся грохот рущащихся небесных гор.

Через несколько месяцев после возвражения госпожи Новаки с праздника у господина Хиронобу стало ясно, что она понесла ребенка. Хотя Новаки всегда была тихой и послушной дочерью, она наотрез отказалась назвать отца ребенка, поскольку знала, что ее отец и братья наверняка убьют его. Когда они пригрозили, что устроят ей выкидыш, Новаки пообещала в таком случае покончить с собой. Господин Бандан казнил няньку дочери — за то, что недостаточно внимательно приглядывала за ней. Однако Новаки по-прежнему отказывалась говорить. Он казнил двоих собственных людей, которых подозревал в излишне теплых чувствах к дочери. Однако госпожа Новаки по-прежнему продолжала безмолвствовать.

Просто ума не приложу, — сказал господин Бандан.

В разгар этих перипетий с дочерью он наведался в замок «Воробьиная туча», чтобы просить совета у госпожи Киёми. Хотя он был ненамного старше ее, из-за того, что большую часть жизни он провел в военных походах, внешностью и поведением господин Бандан напоминал седого старого воина, принадлежащего к предыдущему поколению. Женщины его интересовали только с точки зрения зачатия, рождения и выкармливания возможных наследников, а потому он почти ничего и не знал о женщинах, за исключением основных деталей анатомии. Внезапная своенравность и упрямство дочери целиком и полностью сбили его с толку. Мать девушки умерла родами, а другой женщины, с которой он мог бы поговорить настолько откровенно, в его замке не было.

Почему бы ей просто не сказать мне, кто отец ребенка? Я же больше ничего не хочу. Неужели я прошу слишком многого?

А что вы сделаете, если она вам это скажет? — поинтересовалась госпожа Киёми.

Господин Бандан грохнул кулаком по столу; служанки тут же ринулись вперед и подхватили чашки, не позволяя им опрокинуться и выплеснуть все содержимое на циновки.

Я убъю его! — прорычал господин Бандан. — И смерть его не будет быстрой!

Госпожи Киёми прикрылась рукавом и рассмеялась.

Я что, пошутил? — Господин Бандан озадаченно нахмурился. — Я не хотел.

Господин Бандан, неужели вы действительно ожидаете, что молодая девушка откроет имя своего возлюбленного отцу, чтобы тот смог замучать его до смерти? Тогда ее ребенок осиротеет, еще не появившись на свет.

Но он обесчестил всех нас, кто бы он ни был.

Госпожа Новаки не думает о чести. Она думает о любви. Все, чего вы добиваетесь своим гневом и угрозами — вы не даете молодому человеку пойти дальше и попросить у вас запоздалого благословения.

Вы знаете, что это — молодой человек?

Я ничего не знаю. Но вашей дочери всего четырнадцать лет. Маловероятно, чтобы она влюбилась в кого-нибудь намного старше ее самой. — Лицо госпожи Киёми потемнело. — Надеюсь, это не был один из тех двух самураев, которых вы казнили.

Не был. Она плакала, когда я показал ей их головы, но не настолько сильно, как плакала бы, если бы это был один из них.

Госпожа Киёми сощурилась.

Вы показали ей головы?

Да, чтобы подтвердить свои слова. Иначе она могла бы подумать, будто я ее обманываю.

Господин Бандан, ни один человек, знающий вас, никогда не заподозрит вас в обмане. Представлять столь ужасные доказательства было совершенно излишне.

Так она мне не скажет, получается?

Нет, не скажет.

Тогда что же мне делать? Позор сделается нестерпимым. У моей дочери — ребенок, отца которого я не знаю. Во имя всех богов и будд, что за прегрешения я совершил в прошлых жизнях, чтобы заслужить подобное наказание? Хоть бери и строй храм, и молись там денно и нощно. Просто не знаю, что еще остается делать.

Возможно, это выход, — кивнула госпожа Киёми.

Теперь уже господин Бандан рассмеялся.

Вот на этот раз я пошутил. Я воин, а не священник. Я не стану молить небеса о милости. Я сам разберусь со своими трудностями. Что-нибудь да придумаю.

Вы уже все придумали. Стройте храм.

Господин Бандан нахмурился.

Если боги не сумели сберечь ее добродетель прежде, вряд ли они теперь отдадут мне виновного, даже если я построю храм — да хоть десять!

Стройте храм, но не для себя, — пояснила госпожа Киёми, — а для госпожи Новаки. Пусть она удалится в этот храм, скажем, на два года. Она сможет произвести ребенка на свет так, чтобы это не стало пищей для сплетен; у нее будет возможность восстановить душевное равновесие и привыкнуть к требованиям материнства. А когда она вернется, она не будет уже жертвой любопытства и злорадных рассуждений. К тому времени, скорее всего, отец ребенка сам даст о себе знать, — скорее всего, посредством бегства, из-за ваших угроз прикончить его самым мучительным образом. После этого вы…

…догоню его, словно собаку — да он и есть собака! — и спущу шкуру! — объявил господин Бандан.

…простите его и ее за их юношеский проступок, ибо понимаете порывистость молодости…

Простить его? Да никогда!

…и запомните, что, лишь приняв отца ребенка в семью, вы сможете окончательно оставить скандал позади, — твердо завершила мысль госпожа Киёми.

Господин Бандан уже открыл было рот, приготовившись разразиться дальнейшими протестами, но остановился, так и не произнеся ни слова. Он закрыл рот и поклонился.