Гэндзи вовсе не был похож на того угрюмого феодала, которого представлял себе Фаррингтон. Он часто и охотно улыбался. Более того, он его манеры были совершенно не воинственными, возможно даже, слегка женственными. Но больше всего лейтенанта удивило то, что Гэндзи говорил по-английски почти без акцента.

Это большое удовольствие для меня, князь Гэндзи, — сказал посол и вежливо поклонился спутнице князя. — Мисс Гибсон, рад видеть вас снова. Мы так давно не виделись.

Спасибо, сэр, — отозвалась Эмилия.

Князь Гэндзи, мисс Гибсон, позвольте вам представить лейтенанта Роберта Фаррингтона, моего нового атташе по делам военно-морского флота.

Собеседники обменялись еще некоторым количеством вежливых банальностей. Фаррингтон плохо сознавал, что он слышит, а собственные слова забывал, едва успев произнести. Видал ли он хоть когда-то столь безукоризненное воплощение женственности? Фаррингтон мог совершенно честно, не покривив душою, сказать, что нет. Но его пленила не красота Эмилии, или, по крайней мере, не только красота. Он уловил в ее открытом взгляде и робкой улыбке признак затаенной глубокой печали. И эта потаенная боль, причин которой он не ведал, глубоко тронула Фаррингтона. И с этого момента, еще до того, как они сказали друг другу хоть что-то существенное, эта женщина стала ему не безразлична.

С тех пор у него было достаточно возможностей хорошенько подумать. Стал бы он так заботиться о ее благополучии и спасении души, будь ее внешность иной? А если бы она была калекой? Или просто невзрачной, неприметной женщиной? Что тогда? Тогда ее судьба взволновала бы его настолько сильно, или нет? Если уж быть откровенным, выдержат ли его мотивы внимательное, пристальное изучение? Действительно ли его любовь более благородна, чем стремление к обладанию, которое он приписывает своему сопернику, Смиту?

Фаррингтон всегда отвечал на этот вопрос «да», поскольку знал, что именно ее печаль делает красоту Эмилии столь неотразимой для него. Он был достаточно тщеславен, чтобы решить, что сможет излечить ее уже одним тем, что будет любить ее верно и безраздельно. Любовь была величайшей надеждой, сохранившейся у него. Веру он потерял где-то посреди войны.

Фаррингтон ожидал, что Гэндзи будет чинить препятствия его сватовству, но князь не стал этого делать. Напротив, он с самого начала поддерживал Фаррингтона. Но в то же самое время он поддерживал и Чарльза Смита, хотя сперва Фаррингтон этого не знал. Но как бы то ни было, и то, и другое достаточно убедительно свидетельствовало, что Гэндзи не испытывает привязанности к Эмилии. Правда, это еще не доказывало, что их взаимоотношения можно считать добродетельными. Познакомившись с Эмилией, Фаррингтон понял, что она никогда не станет сознательно участвовать ни в чем аморальном. Но из этого еще не следовало, что ее не могут обмануть и использовать без ее ведома. Гэндзи был восточным властелином, обладающим абсолютной властью в своем княжестве и над членами своего клана. Его дворец и замок, без всякого сомнения, были пронизаны тайными ходами, тайными же комнатами и местами для незаметного наблюдения за окружающими. Гэндзи не был христианином. Для Фаррингтона это было очевидным, несмотря на то, что Эмилия уверяла, что обращает князя в истинную веру. За прошедшие несколько месяцев Гэндзи во время бесед с Фаррингтоном не раз показывал, что является последователем древней и непонятной буддийской секты, не признающей никаких правил морали, этики или приличия, а вместо этого сосредоточенной на мистическом освобождении от законов человеческих и Божеских. Такой человек способен на все.

Фаррингтон повернулся на бок и закрыл глаза. Надо спать. Если он всю ночь так и будет пялиться в небо и по сотому разу обдумывать одни и те же мысли, толку с этого все равно не выйдет. Завтра они доберутся до монастыря, увидят Эмилию, и все решится. Фаррингтон не был уверен, что все устроится, как следовало бы, в его пользу. Но даже если Эмилия выберет Смита, по крайней мере, тот увезет ее от Гэндзи. Фаррингтон боялся, что она предпочитает Смита ему. Должно быть, так оно и есть, потому что Эмилия никогда не выказывала по отношению к нему никаких знаков привязанности. Он встречал с ее стороны лишь вежливость, с какой порядочная леди общается со знакомым джентльменом. Если Эмилия не испытывает по отношению к нему никаких чувств, тогда, должно быть, ее привязанность отдана Смиту. Но если это так, отчего она так долго не объявляет о своем решении? Фаррингтон знал, что у нее очень нежная, ранимая душа. Возможно, Эмилия не хочет ранить его своим отказом и надеется, что произойдет что-нибудь такое, что можно будет не объявлять о нем. Конечно же, она не желает дуэли между ними. Возможно, она

надеется, что Фаррингтон увидит всю безнадежность своего сватовства и сам откажется от него, и ей не придется ничего говорить.

Но была и еще одна возможность. Она пришла Фаррингтону на ум, когда он уже проваливался в сон, и она была столь невыносима, что наутро, проснувшись, лейтенант начисто о ней позабыл.

Моряк едет один, опережает князя Гэндзи и второго чужеземца примерно минут на пять, если скакать галопом, — доложил разведчик князя Саэмона. — С князем Гэндзи едет господин Хидё и двадцать четыре самурая.

Двадцать четыре человека. Интересно, с чего бы вдруг? Гэндзи всегда путешествовал с минимальным сопровождением. Так отчего же на этот раз он взял с собой такой значительный отряд? Поездку от Эдо до монастыря Мусиндо нельзя назвать ни долгой, ни опасной. Неужто он что-то заподозрил? Конечно же, что бы он ни заподозрил, он не мог угадать замысел Саэмона. Самого Саэмона сопровождало всего десять вассалов. И даже в них не было необходимости. Саэмон не нуждался ни в чьей помощи для претворения своих намерений в жизнь. Поскольку он пользовался популярностью и среди тех самураев, которые терпеть не могли чужеземцев, и среди тех, кто стоял за взаимодействие с западными державами, и среди сторонников, и среди противников сёгуна, равно как среди сторонников и противников императора, в телохранителях он тоже не нуждался. Они сопровождали его исключительно из соображений приличия. Князь не путешествует в одиночку.

Саэмон знал, почему Фаррингтон и Смит не едут вместе. С тех пор, как молодые люди принялись ухаживать за Эмилией Гибсон, они превратились в злейших врагов. Саэмон находил это чрезвычайно забавным. Офицеру следовало бы сосредоточиться на своей военной карьере, а бизнесмену — на увеличении прибылей. Они же вместо этого тратили драгоценное время и силы, завоевывая в жены женщину, которая не только не имела никаких связей, но на которую ее же соотечественники смотрели с отвращением. Воистину, непостижимое поведение.