Шрифт:
— Во время взрыва он находился в замке?
— Не помню.
— Вроде контрабандиста, — сказал Молнар. Это были его первые слова. — Думаете, ему удалось спастись?
— Я никого не встречал из тех, кто был со мною в теплушке. Если жив, бояться ему, в сущности, здесь некого.
Оставался невыясненным, по крайней мере, один важный вопрос.
— Кто мог бы опознать его? — спросил Ненюков.
Русин не спешил с ответом.
Наконец он кивнул.
— Бржзовска. Он взялся спасти ее сына, но по дороге мальчика будто бы опознали. Тогда Теодор бросил его, если не хуже…
— Бржзовска? — переспросил Молнар.
— Мария.
— Что вы знаете о ней?
— Несколько лет назад она жила в Минске.
— А ее сын? Он жив?
Русин вздохнул:
— С детьми не церемонились.
Молнар снял телефонную трубку, набрал номер.
— Сервус! Минск… Да, срочно. — На междугородной его сразу узнали.
— После войны кто-то сказал мне, — Русин помолчал, его веснушчатое лицо было спокойно, — что об аресте Теодора в сорок четвертом году сообщала «Неделя» или «Русское слово».
Обитатели гостиницы и персонал наблюдали за приготовлениями к съемке с верхнего этажа. Отсюда был виден весь парк — съемочная группа, окруженная серовато-зеленым кольцом форменных шинелей, и полевые кухни жандармов, и сторожевые собаки, и те, кому предстояло сыграть узников.
Работники выставки говорили обо всем, хотя по-прежнему четко прослеживались две темы — уголовного розыска и кинематографа.
Маленький старичок администратор снова повторил суть своей теории, по которой мелкие и неудачливые мошенники, из «интеллектуалов», якобы всегда следуют по пятам более крупных и хищных, чтобы урвать кусок с их стола.
Слушали его невнимательно.
— Милиции обнаружить их трудно — вот главное! Совсем не обращают внимание на себя.
— Главный рвет и мечет! — Мацура был в курсе студийных новостей. — Съемочный план горит!
— Подкачала погода…
Кремер незаметно спустился вниз. В руке его был портфель — он шел за иконой.
— О билетах можно не беспокоиться? — Мацура обращался к Поздновой.
— Мы уезжаем завтра, — отношения их понемногу налаживались. — Рейс и места я скажу позже.
— А как вы? — спросил Мацура у Кремера.
— С вами.
— Чудесно.
Несколько белых ракет прорезало небо, в парке раздались звуки марша. На лестнице Кремер слышал голос Мацуры:
— Съемка откладывается. Вообще-то с самого начала надежды были на завтрашний день.
За конторкой администратора сидел Буторин, его ноги торчали из-под конторки.
— Как вам на новом месте? — поинтересовался Кремер.
Кроме них, никого в вестибюле не было.
— В жизни не встречал хозяйства запущеннее! — Буторин поднял полузакрытые глаза. — Удивляться не приходится — все администраторы временные.
— Теперь вы здесь?
— С выставки ушел по собственному желанию. Говорят, легко отделался. Виновен по всем пунктам: ротозейство, халатность. Еще что-то. Следы будто бы уничтожил — после кражи не отменил натирку полов… — У Буторина было выражение лица растерянно-глуповатое. — Даже следователь не поставил мне это в упрек.
— Бывает.
Поговорить им не удалось.
— А ты говорил, что тебя режут без ножа! — По лестнице спускались Мацура и старичок администратор, Мацура еще издали приветствовал Буторина. — До чего ты на месте! Чудесно смотришься!
Буторин улыбнулся.
— По выставке скучать не будете? — Старичок повернул маленькую головку подростка.
— Нет, честно говоря. — Бывший смотритель-кассир разразился неожиданной исповедью: — Икон я не знал и, признаться, не любил. — Он убрал ноги из-под конторки, обвил руками колени. — Сколько бы Ассоль ни объясняла природу шедевров, все равно не понять, почему непропорциональных размеров существо с недоразвитой головой и тяжелыми ушами — то ли осел, то ли кузнечик — вершина мастерства.
— Это же прекрасная икона! — Мацура узнал по описанию похищенный шедевр.
Буторин смутился, Кремер пошел к дверям.
Разговор с генералом был самый короткий, может, последний перед операцией, которая с этой минуты практически началась.
Спрут и его сообщник были здесь, в Клайчеве, Ненюков мог их задержать, если б существовала уверенность в том, что тайник будет найден.
— Какая требуется помощь? — спросил Холодилин.