— Господи, какой холодный!

— Конечно, холодный, он же из холодильника, — сказала бабушка.

После погребения долго не расходились, сидели на могилке и поминали.

— А это твое местечко, — обратилась к бабушке тетя Нюра и указала на невскрытый участок земли внутри нашей ограды.

— Да-а, — с кокетливой интонацией, протянув это «а-а» на терцию вверх, ответила бабушка. В углах ее рта витала улыбка.

Парни дружно копали, работали словно под счет, как заводные. В общем-то, яма была давно готова, но этого требовал ритуал — еще немного подровнять при близких. Мы стояли и смотрели на влажную коричневую глину. Могила казалась маленькой и аккуратной.

— Норка, — сказала мама. — Ну вот, тебе будет уютно, как в норке.

Никто не ответил, родственники молчали. Тишину взрезала трель — у одного из могильщиков в кармане зазвонил мобильный. Он отложил лопату.

— Да, пап, — сказал он. — Зайдешь сегодня? Давай. Спасибо, пап. Я сейчас занят, я тебе перезвоню, пап.

И снова взялся за лопату. Совсем молодой и очень сильный. Наливное яблочко. «И эти плоды сгниют…» От таких мыслей мне стало не по себе. Встряхнула головой, чтобы отогнать дурман.

Норка тем временем углублялась и удлинялась.

— Готово, — сказал один из парней. — Все попрощались? Опускаем?

— Опускайте, — ответила мама.

В четыре руки парни быстро заколотили крышку. Покачиваясь, гроб плавно опустился на дно. «Как пианино, на ремнях…» — подумала я. Парни ловко выдернули стропы обратно. В разверстую могилу полетели комья земли. Однажды мне попалось сравнение: звук падающей на крышку гроба земли напоминает стук пересыпающейся картошки. Похоже.

Еще когда мы ждали на обочине и гроб стоял возле фургона на табуретках, дядя наклонился поцеловать бабушку в лоб, а потом долго тер платком губу, как будто испачкал ее чем-то несмывающимся. Теперь этот холод останется с ним на всю жизнь, а губа обретет особую чувствительность как точка соприкосновения. А я до сих пор жалею, что не решилась тогда потрогать ее. Не поцеловать, нет, — потрогать.

Поминки были в кафе «Лагманная», собрались все соседи. После первой перемены блюд мы с мамой пошли в уборную.

— Такие дела, — сказала мама, — такие дела…

— Еще неизвестно, как мы будем помирать.

— Да, — сказала она. — Да. У нее все было.

Она не дожила одного года до 60-летия Победы. Коробка с медалями и единственным орденом хранилась в серванте, нам, внукам, разрешалось с ними играть. Еще она очень любила шить платья. Каждую осень ездила на курорт в Кисловодск. В дни хорошего настроения пекла пироги с капустой и луком. Интересно, знает ли бабушка, что она умерла?

Пасха выдалась ранняя, седьмого апреля. Я стояла у окна и смотрела, как в церковь несут святить куличи.

У нас тоже был припасен большой, залитый глазурью изюмный кекс, только не освященный, а прямо с полки супермаркета.

Звонок раздался совершенно неожиданно. Поздравлять будут, — подумала я и сняла трубку.

— Здравствуйте, техническая служба телефонной станции вас беспокоит. — Судя по голосу, молодой совсем мальчик. — Это номер ххх — хх — хх?

— Да, совершенно верно.

— У вас с аппаратом все в порядке? Вам не может дозвониться абонент.

— Все в порядке. Трубка лежит на базе… А какой абонент? Скажите кто, а мы перезвоним.

— Сейчас… — на том конце провода зашелестели бумаги. — Вот. Валентина Ивановна.

Единственная Валентина Ивановна, которую я знала в жизни, была моя бабушка.

— Конечно, не может дозвониться, — сказала я, — она же уже умерла.

И, не дожидаясь ответа, повесила трубку.

— Что ты людей пугаешь!

Это Богдан услышал из своей комнаты разговор.

— Я не пугаю, я говорю как есть.

Такой вот пасхальный звонок. Бабушка, если хочешь, приходи ко мне ночью во сне, я всегда рада тебя видеть.

…Бабушка стояла у плиты и жарила макароны с докторской колбасой. Я сидела за столом, на своем любимом месте слева от окна. На подоконнике выстроились чайные стаканы с прорастающим луком, в блюдце лежал начатый лимон. У порога из миски ела рыбное варево кошка Фроська. Бабушка сняла с плиты сковородку, поставила на стол, подложив под низ старую газету. За чем-то вышла в терраску, вернулась.