Таким образом, наша тассилийская экспедиция терпела все трудности, какие только могут выпасть на долю человека в этих местах. Ведь приходилось не только помогать измученным животным при переходе через перевалы. Уже расположившись на месте, мы почти ежедневно таскали на себе столы для рисования за сотни метров, а иногда, как было в Тамрите, почти за два километра.

В остальном наша жизнь, жизнь пещерных людей, текла нормально. Нам то холодно, то очень жарко, иногда мы голодны, но все это входит в нашу программу. Во всяком случае нам не приходилось оплакивать погибших от невзгод, чьи имена часто служат поводом для рекламы той или иной экспедиции. Тем лучше для нас. Правда, нельзя сказать, что у нас в лагере всегда все было спокойно.

У Клода Гишара, помимо других обязанностей, есть еще одна — почти каждое утро обнаруживать под своим спальным мешком скорпиона. Я не знаю, что привлекает к нему этих малосимпатичных насекомых. Он приносит их мне. Они самой различной величины, черные и белые — целая коллекция, которой мог бы позавидовать любой энтомолог. Может быть, ему присущ какой-то особый запах? Злые языки утверждают, что всему виной его борода. Я уже было подумал, что он выплачивает туарегам за собранных скорпионов премиальные с целью поразить потом всех баснословным количеством этих тварей, но вскоре отбросил эту мысль: Клод — серьезный малый, не способный на такую мистификацию. Я очень доволен, что нам ни разу не пришлось прибегнуть к антискорпионной сыворотке, имевшейся в наших индивидуальных пакетах. Это тем более отрадно, что врач в Джанете предупредил нас, что сыворотка причиняет больше страданий, чем сам укус!

Что же касается випер [19] , то мы их здесь видели в огромном количестве. Тассили просто кишит ими. Они обитают среди скал в вади или в пещерах, зарываясь днем в горячий песок и выползая оттуда по ночам. Их жертвами становятся ящерицы, гекконы и неосторожные птицы, слишком близко подошедшие к кучке песка, под которой они скрываются. Человек — самый большой враг випер. Туарег беспощаден к этому виду пресмыкающихся, уже хорошо описанному в литературе. Пожалуй, нет ни одного автора, писавшего о Сахаре, который бы не упоминал о рогатой гадюке как об отвратительном, страшном животном со "смертоносным дыханием". Не она ли та "гидра", о которой рассказывали в древности? Какая ерунда! Если змею не трогать, она самое добродушное и даже трусливое существо на свете. Судите сами: на стоянке в Тимензузин в двух метрах от моего спального мешка много дней жил великолепный экземпляр такой гидры длиной 80 сантиметров. Мы все проходили в 30 сантиметрах от нее, ни разу ее не заметив. Бедная гидра никогда не шевелилась. Больше того, она проявляла исключительную скромность. Я обнаружил ее однажды утром. Она свернулась около большого камня, из песка торчала часть ее головы. Тем не менее во избежание какого-либо несчастного случая мне пришлось прервать наше мирное сосуществование. Джебрин ликовал. Эти пресмыкающиеся внушают ему ужас с того злополучного дня, когда одно из них укусило его ногу. С тех пор прошло много времени, но тем не менее нога по-прежнему слегка парализована, что служит ему прекрасным поводом — пусть это останется между нами — не соблюдать рамадан [20] .

Честно говоря, Джебрин — человек довольно любопытный. Он отличается своеобразным и даже оригинальным умом. И хотя ему теперь около шестидесяти лет (правда, он не очень-то твердо знает, когда родился), он слывет самым отчаянным ловеласом Тассили. У Джебрина две жены — старая и молодая и по меньшей мере с дюжину детей. Помимо всего у него рыжие волосы, что среди туарегов редкость. Это вызывает у земляков Джебрина подозрение, что он сын джинна. И в самом деле, у туарегов обычно волосы цвета воронова крыла, и потому объяснением рыжего цвета волос может служить только вмешательство дьявола. Как говорят, мать Джебрина стала игрушкой в руках одного из десятков тысяч зловредных существ, которыми наивное суеверие туарегов населяет родные горы.

Но все эти россказни нисколько не мешают Джебрину быть веселым и жизнерадостным, несмотря на ревматизм. Я никогда не скучаю в его обществе. Он неистощимый рассказчик. К тому же он хорошо изучил мои привычки и, когда мы бок о бок шагаем по тропе, предупреждает мои желания, прежде чем я успеваю их выразить.

В 1934 и 1935 годах мы вместе исходили весь район Тамрита. Джебрина забавляло, как я обшаривал пещеры и впадины. Он равнодушно следил за моими поисками, считая, по-видимому, что мной руководит простая причуда, одна из многих причуд, свойственных французам. В глазах туарегов ботаник, собирающий растения, биолог, копошащийся с сачком в болоте, — все это люди, которым нечего делать.

Всякий раз, когда я подзывал Джебрина, чтобы поделиться с ним очередным открытием, он выказывал предельное равнодушие. Наскальные рисунки ему ровно ничего не говорили. Подумаешь, боевая колесница, запряженная лошадьми! Что это могло значить для него, никогда не видавшего ничего, кроме верблюдов, ослов и коз? Прошлое?.. Какое прошлое? Ведь память о стычках между враждующими племенами жила самое большее век-другой. Далекое прошлое тоже не могло входить в круг интересов туарегов: постоянно пустые желудки доставляли им достаточно хлопот в настоящем.

При взгляде на изображения каких-то рогов в лучшем случае ему было ясно, что они принадлежат быку или антилопе — животным, которых он имел случай видеть во время своих странствований по Судану. Однажды, обнаружив роспись с изображением слона, я попытался ему разъяснить, как выглядит это могучее животное:

— Вот тут, Джебрин, голова. Тут хобот, а вот клыки, видишь?

Но Джебрин ничего не понял, хотя изображение и было очень четким. Он, правда, слышал о существовании толстокожих — слоны до сих пор фигурируют в туарегском фольклоре, — однако не имел никакого представления об их виде.

Все же постепенно Джебрин увлекся этой игрой и уже с известным интересом стал следить за охотой на "тсуйра" (арабское слово "изображение", которым он именует наскальные росписи). Он тоже включился в поиски, и у него вошло в привычку обследовать все встречающиеся на пути углубления в скалах.

Я знаю, что еще не сделал Джебрина своим последователем и его пока не тянет стать членом Французского доисторического общества. Не стремится он и опубликовать свои открытия, тем более что все значение наскальных росписей продолжает от него ускользать. Однако у него другая цель. Быть может, однажды какой-нибудь турист, набравшись храбрости, рискнет проникнуть в его владения, и тогда Джебрин покажет ему свои находки и подзаработает на этом.