Одна ночь и вся жизнь

Аннотация

   Софи переживает нелегкое время. Она только что похоронила свою мать, а тут является незнакомец и уговаривает ее поехать с ним на Крит. Там его ждет маленькая больная дочь, спасти которую может только Софи.

 

ГЛАВА ПЕРВАЯ Костас выключил зажигание и внимательно посмотрел на дом, в поисках которого исходил мир. Бунгало из красного кирпича в пригороде Сиднея. Дом выглядел довольно прочным, но весьма запущенным. Почтовый ящик был переполнен рекламными проспектами, газон зарос. Нахмурившись, Костас открыл дверцу и вышел из машины. Довольно высокого роста, только вне тесного салона автомобиля он, наконец, смог потянуться. Несмотря на то, что в почтовый ящик давненько не заглядывали, он знал, что она дома. Или была дома тридцать часов назад, перед его отъездом из Афин. Ему не хотелось думать, что ее тут нет. Слишком многое было поставлено на карту, чтобы он мог смириться с неудачей. Как обычно, Костас летел сюда первым классом, но так и не смог заснуть. Из-за нервного напряжения он вот уже три дня не спал, почти ничего не ел. И не отдохнет до тех пор, пока не получит от этой женщины то, что ему нужно. Перейдя на другую сторону тихой улицы, он вошел в низкие ворота и приблизился к парадной двери. Позвонив в дверь, окинул взглядом маленький, не подметенный, внутренний дворик, увидел паутину в углах окна. Итак, домашняя хозяйка из нее весьма посредственная. Он цинично усмехнулся. Почему это его не удивляет? Он снова позвонил в дверь. С него достаточно эгоизма этой женщины! Теперь она узнает, с кем имеет дело. Костас звонил в течение нескольких минут. Наконец, он услышал, как внутри дома хлопнула дверь. Потом кто-то начал отпирать замок. Когда они окажутся лицом к лицу, она сделает то, что он от нее хочет. У нее просто не будет выбора. Дверь открыла какая-то женщина. Очевидно, не та, с которой он приехал повидаться, но... Он замер. У него заколотилось сердце, на лбу выступили капельки пота. Костас пристально смотрел на... призрака. Те же классически правильные черты лица. Те же широко открытые глаза, изящный нос и стройная шея... На миг или два он был увлечен иллюзией. Потом к нему вернулся здравый смысл. Его не тревожило привидение из прошлого — эта женщина была из плоти и крови. Теперь он заметил, что у нее немного другая внешность. Ее блестящие глаза были медово-золотистыми, а не темными. Губы оказались полнее губ Фотини. У нее были темные волосы с рыжеватым оттенком. Очевидно, она только что встала с кровати, на щеке виднелись следы от подушки. На женщине были мятая блузка и темная юбка. Наверное, вчера вечером, после вечеринки в конце недели, она так и завалилась спать, не раздевшись. При виде ее бледного лица и темных кругов под глазами он спросил себя, что именно она предпочитала. Наркотики или просто старомодный алкоголь? —Я ищу Кристину Лиакос, — сказал он. Женщина, моргая, уставилась на него. Он нахмурился. Достаточно ли она трезвая, чтобы понять? —Kyria Liakos? — спросил он на своем родном языке. Она сузила глаза. —Я приехал, чтобы повидать Кристину Лиакос, — медленно заговорил он по-английски. — Пожалуйста, скажите ей, что у нее гость. Она открыла рот, но не произнесла, ни слова. Попыталась что-то сказать, потом закрыла рот и судорожно проглотила слюну. —О боже! — хрипло прошептала она. А потом зашагала прочь по коридору. Костас не стал колебаться. Спустя секунду он шагнул в узкий коридор и захлопнул за собой дверь. Молодая женщина, шатаясь, вошла в какую-то комнату, как оказалось — ванную. Она шагала, ссутулившись, прижимая руку ко рту. Вероятно, из-за того, что слишком много позволила себе вчера вечером, сделал он вывод. Казалось, что в доме пусто. Он уже чувствовал: тут нет никого, кроме него и этой девушки с похмелья. Но он должен был убедиться в этом наверняка. Костас осмотрел весь дом всего за пару минут, он был таким маленьким! Здесь оказалось даже уютно и довольно чисто, если не считать беспорядка в гостиной, где он увидел бутылки, стаканы и тарелки с едой. И если не считать кухни, где кто-то только что начал мыть гору посуды. Наверное, вечеринка была хоть куда, решил Костас при виде многочисленных блюд, остатков еды на столе и стаканов в раковине. И он все еще не нашел женщину, ради которой совершил такое долгое путешествие. Женщину, державшую в руках его будущее. Но один человек точно знал, где находится Кристина Лиакос. Он повернулся и зашагал в ванную, но внезапно остановился. Женщина наклонилась над унитазом, ее рвало. На него подействовал вид ее красивой круглой попки в тесной черной юбке. И стройных ног в черных чулках «паутинка». Это нелепо! Ни одна женщина не могла бы выглядеть волнующе, когда ее рвало над унитазом. Даже такая красивая женщина. Софи ловила ртом воздух. У нее болело горло, а из глаз текли слезы. Ее так трясло, что она чуть не падала. — Вот. Она открыла глаза и увидела, что ей протягивают мокрое полотенце. Полотенце держала мужская рука. Большая, широкая рука с длинными пальцами. Оливковая кожа. Несколько шелковистых темных волосков. Рукав прекрасно сшитого костюма. Белоснежная манжета. Изящная золотая запонка. Вот все, что она видела. У нее не было сил даже протянуть руку. —Я... не могу, — прохрипела она. Он принялся ругаться на непонятном ей языке. Может быть, греческом? Потом обхватил ее рукой за талию, заставил выпрямиться и прижал к себе. Провел мокрым полотенцем по ее лбу, щекам, губам и подбородку, и Софи про себя поблагодарила этого человека, кем бы он ни был. Наконец, она подняла глаза и увидела его каменное лицо. Темные глаза, сверкавшие, как гагат. Мужчина едва сдерживал гнев. Он был совершенно незнаком Софи. Ни одна женщина не забыла бы мужчину вроде него: сурового, высокомерного и сексуального. Она устало прижалась головой к его груди и широко зевнула. Как только он уйдет, она снова ляжет в постель, подумала она. Но он схватил Софи за плечо. Его пальцы так вцепились в ее нежную кожу, что она вздрогнула. Он встряхнул ее. —Я спросил, что ты приняла? — Он говорил низким голосом, с еле заметным акцентом. — Скажи мне! Она плохо соображала. Он почти касался губами ее уха, она чувствовала его горячее дыхание на своей коже. Софи снова закрыла глаза. —Что ты приняла? — Он говорил медленно и терпеливо, но резким тоном. — Это были наркотики? Таблетки? Таблетки, да. Она приняла две таблетки. Или три? Софи была уверена, что они сказали, будто таблеток только две. —Таблетки, — кивая, сказала она. — Снотворное. Он снова принялся ругаться. Она попыталась высвободиться. —Ты можешь удержаться на ногах? — спросил он. —Конечно. Но когда он убрал руку, Софи пришлось схватиться за раковину, чтобы не упасть. Он шагнул в сторону, и она испытала облегчение. Через несколько минут она соберется с силами, а потом заставит его уйти. Ей показалось, что она слышит, как течет вода. Софи повернулась, и у нее закружилась голова. Он принялся расстегивать пуговицы на ее блузке, потом расстегнул молнию на юбке. Она оттолкнула его обеими руками и вдруг обнаружила, что прикоснулась не к шерсти и не к бумажной ткани, а к теплой коже мужской груди. Что за?.. Она снова оттолкнула его — напрасно. Перед ней словно высилась кирпичная стена. —Оставь меня в покое! — Она задыхалась, у нее дрожал голос. — Сейчас же убирайся, или я вызову полицию. Не обращая на нее внимания, мужчина наклонился и принялся снимать с нее чулки. —Я не собираюсь тебя обижать. Он поднял ее и перекинул через плечо. Комната закружилась у нее перед глазами. Потом, без предупреждения, он поставил ее на ноги. Прямо под струю воды, лившуюся из душа. —Что?.. Пряди мокрых волос падали ей на лицо. Он держал ее за плечи, не давая упасть. Она пошатнулась, и он еще крепче сжал плечи Софи, держа ее так, что она находилась от него на расстоянии вытянутой руки. Она не могла понять выражения его горящих глаз. Его лицо было суровым. Чувствуя, что ее тело постепенно возвращается к жизни, Софи обмякла. У нее подкашивались ноги, она наклонила голову. Этот незнакомец с мрачным лицом думает, будто ей нужно протрезвиться. Может быть, даже думает, что она близка к передозировке. С какой еще стати они оба находятся в душе, раздевшись до белья? В другое время, в другой жизни она могла бы счесть эту сцену забавной или неловкой. Или даже пикантной. Она в белом кружевном лифчике и в трусиках. А перед ней греческий бог с загадочным взглядом и великолепным телом, на котором были лишь черные трусы. Но не сегодня. Сегодня была суббота, поняла Софи. Ее ум полностью прояснился, и воспоминания причинили ей острую боль. Неудивительно, что она ужасно себя чувствовала. Вчера был самый плохой день в ее жизни. —Теперь со мной все в порядке, — пробормотала она. — Ты можешь уйти. Тишина. —Я сказала, что со мной все в порядке. Она подняла голову и взглянула ему в глаза. Если бы не теплый душ, она бы вздрогнула, таким ледяным взглядом он смотрел на нее. —Не похоже, что с тобой все в порядке. Ты выглядишь так, будто тебе нужна помощь врача. Я отвезу тебя в больницу, и они смогут... —Что? Прочистить мне желудок? — Она глядела на него, моргая, чувствуя, как в ее душе гнев борется с изнеможением. — Послушай, я приняла пару таблеток снотворного, и, очевидно, от них мне стало плохо. Это все. —Сколько именно таблеток? —Две, — сказала она. — Может быть, три... —А что еще ты приняла с таблетками? Его голос звучал резко, осуждающе. —Ничего. Я не принимаю наркотики. Софи пожала плечами, и он отпустил ее. Но не отошел в сторону, а продолжал стоять, подбоченясь, загораживая выход. Она пошатнулась. Потом сосчитала до десяти, собралась с силами, повернулась и закрыла краны. Внезапно наступила тишина. Она слышала, как он дышит. И как громко бьется ее пульс. —Я больше ничего не принимала, — повторила она. — Никаких наркотиков, никакого алкоголя. Это просто реакция на таблетки. И на жестокий стресс последних нескольких недель. Она медленно повернулась к нему. —Извини за беспокойство, — сказала она, отбрасывая с лица пряди волос. Она посмотрелась в зеркало поверх его плеча. — И спасибо за помощь. Но со мной все в порядке. Секунду ей казалось, что он ей не верит. Мужчина медленно окинул ее взглядом, наконец, кивнул и вышел из-под душа. Подошел к шкафу и вытащил оттуда пару чистых полотенец. Софи наблюдала за ним. Широкие плечи, мускулистое тело. Он повернулся и бросил ей полотенце. — Я переоденусь в другой комнате. В его жестком низком голосе не чувствовалось никаких эмоций. Она смотрела, как он выходит за дверь. Было ли хоть что-нибудь мягкое в этом мужчине? Нет, тут же решила она. Конечно, он оказался достаточно гуманен, чтобы помочь ей. Но инстинктивно Софи чувствовала, что причиной тому была не доброта. Просто это, по его мнению, было необходимо. Он сделал то, что должно, было, быть сделано: не давал Софи потерять сознание до тех пор, пока ей не окажут медицинскую помощь. Софи вышла из душевой кабины, завернулась в одно полотенце, а другим обмотала волосы, и ускользнула в спальню. Спустя десять минут, надев старые джинсы и удобную, просторную рубашку, она отправилась искать незнакомца, который вторгся в ее дом. Костас пил на кухне крепкий черный кофе. Ему хотелось успокоиться после встречи с девушкой, которая так сильно напоминала Фотини. Сначала сходство показалось ему поразительным. Даже сейчас оно было удивительным, несмотря на очевидные различия. Эта девушка была хрупкого сложения, а также более стройной. У нее было не такое круглое лицо и не настолько резко очерченные скулы. Когда она открыла ему дверь, он был потрясен ее сходством с Фотини. А вспоминая, как она выглядела под душем, ее соблазнительные формы, узкую талию, чувственные очертания бедер, и вовсе почувствовал, что испытывает желание. Конечно, Костас слишком долго обходился без женщины. Когда он стоял под душем, ему хотелось, чтобы обстоятельства полностью изменились, всего на час или два. Чтобы успеть забыться в сладком искушении, которое вызывала у него эта девушка. Забыть о своих обязанностях и тревогах в том счастье, которое он мог обрести благодаря ее телу сирены... Услышав шаги, он повернулся. Она стояла в дверях. В этой простой одежде, с падающими на плечи волосами, она выглядела как шестнадцатилетний подросток. И лишь ее глаза и лиловые тени под ними противоречили этой иллюзии. —Вот кофе. Он указал на дымящуюся кружку на столе. Не глядя на него, Софи опустилась на стул и медленно взяла кружку обеими руками. —Спасибо, — сказала она. —Мне нужно немедленно видеть Кристину Лиакос. Как мне с ней связаться? —Ты не сможешь с ней связаться. И ее больше не зовут Лиакос, — резко добавила она. — Ее фамилия — Пэтерсон. Их взгляды встретились, и он снова испытал желание. —Кто ты? — спросила Софи. —Меня зовут Костас Паламидис. Я должен обсудить с мисс Пэтерсон срочное дело. —Паламидис, — пробормотала девушка. — Я знаю это имя. Она сдвинула брови. —Я только что прилетел из Афин. Мне необходимо немедленно поговорить с мисс Пэтерсон. Он не стал добавлять, что это вопрос жизни и смерти. Слишком личный, и слишком конфиденциальный, чтобы сообщать о нем незнакомым людям. —Афины? — Она сузила глаза. — Это ты звонил. — Он увидел, как ее замешательство сменилось гневом. Она поставила на стол кружку кофе. — Ты оставлял сообщения на автоответчике. Он кивнул. —Сообщения, на которые я не получил ответа... —Ты, ублюдок... — прошипела она, так быстро вскочив на ноги, что перевернула стул. — Теперь я знаю, кто ты! Ты можешь сейчас же уйти. Я хочу, чтобы ты отсюда убрался! —Я никуда не уйду. Я приехал, чтобы поговорить с Кристиной Лиакос или Пэтерсон. И я не уйду до тех пор, пока не поговорю с ней. На лице девушки появилось выражение боли. У нее вырвался истерический смешок. —Что ж, если вы не ясновидящий, вам придется долго ждать, мистер Паламидис. Вчера я похоронила мою мать. ГЛАВА ВТОРАЯ Софи свирепо смотрела на него. Ее глаза наполнились слезами. Черт возьми! Если бы она знала, кто он, когда открыла дверь, то захлопнула бы ее перед носом этого красавца! Как он посмел прийти сюда на следующий день после похорон ее матери и расположиться, как дома? Софи пристально посмотрела на кружку, которую он держал в руке. Ей захотелось выбить у него эту кружку. Она представила, как горячий кофе выплеснется на его белоснежную рубашку, представила его гневное лицо... Жаль, что все ее силы уходили на то, чтобы держаться прямо. Софи в ярости заморгала. Она не позволит ему увидеть, как плачет. Встретившись с ним взглядом, девушка увидела, что он широко раскрыл черные глаза и удивленно поднял брови. Нет, не удивленно. Он был явно потрясен. Выглядел так, будто ему стало плохо: его лицо внезапно исказилось, он побледнел. Сделал вдох, как будто в его легких не осталось воздуха, и он только сейчас вспомнил, что должен дышать. В его взгляде промелькнуло что-то настолько неистовое, что она едва не отшатнулась. —Мне жаль, — наконец, проговорил он. — Если бы я знал... Если бы я знал, то не стал бы навязываться сегодня в гости. —Я никогда не была бы тебе рада. —Прошу прощения? Он нахмурил широкий лоб, как будто не совсем понял, что именно она сказала. —Мне не нужны твои извинения. Мне ничего от тебя не нужно. —Я понимаю, ты страдаешь. Я … —Ты ничего не понимаешь. Я хочу, чтобы ты убрался из моего дома! Не хочу тебя больше видеть! Никогда! Он, молча, глядел на нее, сдвинув брови. —Если бы я мог, то сейчас же ушел бы. Но я не могу. Я приехал сюда по важному делу. Семейному делу. — Семейному делу? У меня нет семьи. — Нет ни братьев, ни сестер. Нет отца. А теперь и матери... —Конечно, у тебя есть семья. — Он подошел поближе. — У тебя есть семья в Греции. Семья в Греции. Сколько лет она это слышала? Упорная мантра ее матери, женщины, которая жила в другой стране, вдали от дома. Женщины, которая не испугалась даже того, что ее отвергнет родной отец. В течение четверти века ее мама ждала подтверждения этих слов. Теперь, всего через несколько дней после ее смерти, их, наконец, произнесли, словно это был талисман для ее дочери Софи. —Перестань! Он схватил девушку за плечи, заставив прекратить истерический смех. Софи пожала плечами, пытаясь высвободиться. Наконец он отпустил ее. —У меня нет семьи, — повторила она, пристально глядя в его глаза. —У тебя есть дедушка и... —Как ты смеешь?! — резко спросила она. — Ты имеешь наглость упоминать о нем в этом доме? Софи сумела продержаться последние несколько дней только потому, что отказывалась вспоминать о том, чего она не могла изменить. Только потому, что говорила себе, будто это не имеет значения… Все равно теперь все кончено. Больше никто не сможет обидеть ее мать. А теперь приехал сторонник этой семьи и вернул ей боль, сожаление и ненависть. Она задрожала. Но на этот раз не от слабости. —Ты думаешь, что в моей жизни найдется место человеку, который отрекся от своей дочери? — прошипела она. — Который все эти годы делал вид, что ее не существует? — У Софи руки дрожали от еле сдерживаемой ярости. — Которому не хватило сострадания связаться с ней, когда она умирала? На лице мужчины не отразилось никаких эмоций. Но в его глазах промелькнуло удивление, которое он не смог скрыть. Значит, это было для него новостью. И неприятной новостью, судя по тому, как он сдвинул брови. —Тем не менее, мы должны поговорить. Я приехал не от имени твоего дедушки. Я приехал не по его, а по своему делу. Софи в замешательстве покачала головой. Его дело? Должна ли она ему верить, или это какая-то хитрость? —Но твои телефонные звонки... Они начались всего через несколько дней после того, как я связалась с моим дедушкой. Я тогда оставила сообщение и попросила, чтобы он перезвонил. Умоляла, чтобы он позвонил и поговорил с ее матерью... Софи собралась с силами, вспоминая те безнадежные дни. Вспоминая, как врач сказал, что они больше ничего не могут сделать, чтобы вылечить ее мать. Вспоминая, как она сама поступилась самолюбием, и нашла номер телефона Петроса Лиакоса, тирана, который отрекся от своей дочери, матери Софи. Но старик так и не позвонил. —Я знал о твоей матери, но не знал, где она находится и как с ней связаться. Мне срочно нужно было с ней поговорить. Я смог узнать номер твоего телефона только после твоего звонка Петросу Лиакосу. Я звонил всю эту неделю. Но Софи не отвечала на сообщения от какого-то незнакомого грека, которые слышала на автоответчике. Они начались в тот день, когда она уже готовилась к похоронам. Слишком поздно... —Кто ты? — прошептала она. — Чего ты хочешь? Костас пристально посмотрел в беспокойные глаза девушки. Он жалел, что не может оставить ее в покое и позволить ей остаться наедине со своим горем. Но он не мог уйти. Ему была нужна эта женщина. Она была его единственной надеждой предотвратить чудовищное несчастье. Но теперь, к его ужасу, дело этим не ограничивалось. Костас едва мог в это верить. Но именно она вызывала у него такое сильное влечение, на которое он не мог не обращать внимания. Именно она! Только этого не хватало! У него не было времени на вожделение. Особенно, если его вызывала, убитая горем девушка. Особенно, если эта девушка из семьи Лиакосов. Но он не мог не смотреть на нее вожделенным взглядом. При виде ее изящной фигуры у него захватывало дух. Эти широко раскрытые медово-золотистые глаза, эти сочные губы... Под хлопчатобумажной рубашкой он видел высокую грудь. А эти старые джинсы облегали ее, как вторая кожа, подчеркивая длинные, стройные ноги. Где же его честь? Его уважение к чужому горю? Его чувство самосохранения, наконец? —Кто ты? — снова прошептала она, и он понял, что она его боится. —Меня зовут Костас Вассилис Паламидис, — быстро сказал он. — Я бизнесмен, живу на Крите. У меня к тебе разговор. Мы можем поговорить где-нибудь еще? — Он обвел взглядом комнату. — Может быть, снаружи? Он указал в направлении заднего двора. Где угодно, но не в атмосфере траура, которая чувствовалась в этом доме. Она недоверчиво смотрела на него. —После долгой поездки я хотел бы подышать свежим воздухом. Мне нужно немного времени, чтобы объяснить... В конце концов, она медленно кивнула. —Здесь рядом парк. Мы пойдем туда. Она казалась такой хрупкой, что он сомневался, дойдет ли она до парадной двери, не говоря уже об улице. —Наверное, это слишком тяжело для вас. Мы можем... —Это вы захотели поговорить, мистер Паламидис. Ее щеки покрылись еле заметным румянцем. Он кивнул. Если она упадет и ему придется нести ее обратно, пусть так и будет. —Конечно, мисс Пэтерсон. Спустя пять минут, Софи откинулась на спинку скамейки в парке, еле сдерживая стон. Он был прав. Ей следовало остаться дома, а не притворяться, что у нее полно энергии. Но, во всяком случае, здесь они в общественном месте. И еще ей приятно было дышать свежим осенним воздухом. Она тайком бросила взгляд на своего спутника, который стоял в нескольких метрах от нее и разговаривал по мобильному телефону. Грек производил впечатление явно богатого человека. Вот он резко повернул голову, и их взгляды встретились. Ее щеки запылали. А вот грек никак не отреагировал, во всяком случае, Софи ничего не уловила в выражении его лица, не заметила никакого чувства. Его лицо было словно высечено из скалы. Почему у нее учащенно забился пульс? —Мои извинения, мисс Пэтерсон, — сказал он, после того, как закончил разговор по телефону и уселся на скамейку. — Я должен был ответить на этот звонок. Софи кивнула, спрашивая себя, почему ей так не по себе, когда он сидит почти в метре от нее. —Меня зовут Софи, — быстро сказала она. — Я предпочитаю, чтобы меня называли Софи, а не мисс Пэтерсон. Он наклонил голову. —А я, как ты знаешь, Костас. —Ты мне не ответил. Кто ты? У него было суровое, но на редкость красивое лицо. Почему грек приехал сюда? Она и ее мать вели обычную жизнь с тех пор, как та поселилась в Австралии. —Ты знала, что у твоей матери была сестра? —Да. Она и моя мама были сестрами-близнецами. —У твоей тети была одна дочь, Фотини. — Что-то в его тоне заставило ее пристально на него посмотреть. Он сжал губы. Его взгляд помрачнел. — Несколько лет назад мы с Фотини поженились. Из-за этой женитьбы ты и я породнились. —Твоя жена Фотини приехала с тобой в Сидней? —В прошлом году моя жена погибла в автокатастрофе. Теперь она понимала, откуда на его лице выражение боли. Он все еще горевал... —Мне жаль, — прошептала она. — Спасибо. — Спустя секунду он добавил: — У нас есть маленькая девочка. Элени. В его голосе прозвучала нежность. Выражение лица стало спокойнее, на губах промелькнула улыбка. Суровость исчезла. Теперь его лицо было не просто привлекательным, оно было неотразимым. На такое лицо женщина могла смотреть часами, представляя себе замечательные, чувственные вещи... Софи вздохнула и отвела взгляд. —Итак, у тебя есть семья в Греции, — сказал он. — Есть троюродные братья и сестры. Есть маленькая Элени. И я... Нет! Неважно, что говорил этот мужчина, Софи никогда не сможет думать о нем как о родственнике. —И есть твой дедушка Петрос Лиакос. —Я не хочу о нем говорить! —Хочешь ты разговаривать о нем или нет, тебе нужно знать, — сказал Костас, — что твой дедушка болен. —Вот почему ты приехал! — От гнева у нее сжалось в груди. — Потому что этот старик заболел и ему, наконец-то, понадобилась его семья! — Она покачала головой. — С какой стати мне заботиться о человеке, который своим эгоизмом разбил сердце моей матери? Вы зря совершили столь далекое путешествие, мистер Паламидис. —Костас, — поправил он ее. — В конце концов, мы — семья, даже если мы с тобой не в кровном родстве. Она промолчала. —Нет, я здесь не поэтому! Но твой дедушка серьезно болен. У него был удар. Он в больнице. Софи удивило, что она испытала потрясение, услышав его слова. Испытала... сожаление. Неужели это могло быть? Сожаление из-за человека, который столько лет назад обидел ее мать? Она не позволит себе жалеть его. Он этого не заслуживал. —Ты понимаешь? — спросил Костас. —Конечно, я понимаю, — резко сказала она. — Что ты от меня хочешь? Чтобы я полетела в Грецию и подержала его за руку? — Она повернулась к Костасу. Ее гнев, поддерживали ярость и отчаяние, которые она чувствовала последние несколько недель. — Это больше того, что он сделал для моей матери. Последние двадцать пять лет этот старик жил так, как будто ее не существует. Все потому, что ей хватило безрассудной смелости выйти замуж по любви, вместо того, чтобы вступить в брак, который предпочитал ее отец! Ты можешь этому поверить? — Она свирепо посмотрела на него. — Он перестал с ней общаться. Не смягчился и тогда, когда узнал, что она вышла замуж. Ему было все равно, что у него родилась внучка. Вероятно, он был разочарован, что это всего лишь девочка... А когда его дочь умирала, он отказался позвонить и поговорить с ней. У тебя есть хоть какое-то представление о том, как много могло бы значить для моей матери их примирение? Что отец ее, наконец, простил? Словно она совершила какое-то преступление... — пробормотала Софи. —Твой дедушка — приверженец традиций, — пожал плечами Костас. — Он верит в старые обычаи: неограниченную власть главы семьи, пользу брака, одобренного обеими семьями; считает важным, чтобы дети были послушными... —Именно так ты и породнился с семьей Лиакосов? — не без ехидства спросила она. — Кланы Паламидисов и Лиакосов решили, что объединение пойдет им на пользу? —Этот брак благословили обе семьи, — произнес он невыразительным голосом. — Фотини никуда не сбегала. Он не ответил на ее вопрос. Софи пристально посмотрела ему в лицо и поняла, что этот сильный мужчина старается не потерять самообладание. Софи могла поверить, что ее очаровательная, двоюродная сестра Фотини, действительно, влюбилась в дерзкого, потрясающе мужественного Костаса. —Спасибо за то, что ты отправился так далеко, чтобы сообщить мне свою новость, — наконец, сказала она, — но, как видишь, мне... Неужели ей все равно? Нет, Софи не могла лгать. В глубине души она жалела старика. Она сочувствовала ему, ведь он глядел смерти в лицо и слишком поздно решил, что ошибся, так поступив со своей дочерью... —Слишком поздно строить мосты, — быстро сказала она. — Я никогда не была частью семьи Лиакосов, и нет смысла притворяться, будто это не так. Но в ту же минуту ей захотелось прижаться к этому незнакомцу и плакать до тех пор, пока боль не уйдет. Захотелось, чтобы он помог ей своей силой. Что с ней происходит? Эта слабость пройдет. Она должна пройти, решила Софи, прикусив дрожащую нижнюю губу. —Ты ясно дала мне понять, какие именно чувства испытываешь. Но порвать со своей семьей не так уж просто. —Что ты имеешь в виду? Она повернулась к нему. —Не нужно принимать такой вид. Я не кусаюсь. Ей тут же пришла в голову нелепая мысль. Она представила себе, как он наклоняет к ней гордую голову и слегка задевает сильными белыми зубами чувствительную кожу ее шеи... У нее заколотилось сердце. Она зажмурилась. —София... —Софи, — машинально поправила она. Она отказалась от первоначального варианта своего имени, когда поняла, что оно принадлежит миру той далекой семьи, которая так ужасно обошлась с ее матерью. —Софи... Я приехал, чтобы найти твою мать, потому что мне казалось, что она — единственный человек, который сможет мне помочь. —Почему она? —Потому что она — кровная родственница. — Он вздохнул и провел рукой по волосам. — Моя дочь очень больна. — Теперь его голос звучал резко. — Ей нужна пересадка костного мозга. Я надеялся, что твоя мать сможет дать то, что нужно Элени. Софи пришла в ужас. Если бы он сам мог помочь своей малышке, его бы здесь не было... —И никто в твоей семье?.. —Никто в семье Паламидисов не годится в доноры. И никто из твоих родственников. Он глубоко вздохнул. Должно быть, он чувствовал себя ужасно беспомощным. У нее упало сердце. Если родной отец девочки не мог быть донором, насколько вероятно, что им сможет быть она? Возможно, он понял, о чем она думает, потому что мрачно продолжил: —И нам не удалось найти донора в базе данных. Но твоя мать и ее сестра были однояйцовыми близнецами. Итак, есть возможность... —Ты думаешь, что я смогу быть донором костного мозга? —Вот почему я здесь. Сейчас, ничто другое не заставило бы меня покинуть Элени. Софи предчувствовала, что он будет разочарован. В каком отчаянии он, наверное, был, раз полетел в Австралию, даже не зная, здесь ли и вообще жива ли еще Кристина! И в каком смятении, когда она, Софи, не пожелала с ним разговаривать по телефону! Она вздрогнула и обхватила себя руками. Теперь он ожидал от нее помощи. Она была ему нужна. ГЛАВА ТРЕТЬЯ Костас заставил себя принять спокойный вид. Он ждал, когда девушка, сидящая рядом с ним, осмыслит новости. Он отдал бы все что угодно, чтобы спасти свою дочь. Сделал бы все, что угодно. Не колеблясь ни секунды, согласился бы заболеть этой болезнью вместо нее, если бы только это было возможно. Лишь бы спасти Элени. Если верить врачам, эта девушка, сидящая рядом с ним, была единственной надеждой, оставшейся у его дочери. Почему Софи Пэтерсон молчит? О чем она думает? Частное детективное агентство только что сообщило ему по телефону данные о ней и ее матери. Жаль, что они не рассказали ему об этом раньше, до того, как он приехал в Австралию. Он вздрогнул, вспоминая, как потребовал встречи с Кристиной Лиакос. Двадцатитрехлетняя София Димитрия Пэтерсон только что получила диплом педагога-логопеда и была единственным ребенком у своей матери, Кристины Пэтерсон. Ей было пять лет, когда ее отец погиб в результате несчастного случая на производстве. Кристине пришлось наняться в уборщицы. Он спросил себя, что почувствовал бы Петрос Лиакос, если бы узнал, что дочь, которую он когда-то любил, в течение нескольких лет работала по две смены ради того, чтобы на столе была хоть какая-то еда. Как это не похоже на изнеженную жизнь, которую она вела в Греции! Софи выросла, пошла учиться, подрабатывая официанткой. Девушке нравилось ходить на вечеринки. Она была общительной и пользовалась большой популярностью у молодых людей. Образованная, но без денег. Софи Пэтерсон унаследовала от матери лишь долги. Почему она ничего не говорит, черт возьми?! Неужели она не понимает, чего он от нее хочет? Не в силах сдерживать напряжение, он вскочил на ноги. Она посмотрела ему в глаза. Потом быстро отвела взгляд. — Мы заплатим тебе крупную сумму. Она пристально взглянула на него. Словно еще не знала, как богата семья Лиакосов. А Костас был гораздо богаче, чем Лиакосы. При мысли о том, что ее можно купить, ему стало дурно. —Твой дедушка выделил Элени наследство. Деньги и акции компании. Если ты годишься в доноры и пройдешь через эту процедуру, — продолжал он, — я приму меры, чтобы это наследство досталось тебе. Твой дедушка не станет спорить. Эта сумма выражается семизначным числом. Молчание. Без сомнения, Софи сейчас прикидывает, что именно она сможет сделать с несколькими миллионами долларов. —Это все? —Что? — Он повернулся. Она стояла рядом с ним, ее голова едва достигала его плеча. Ее скулы и стройная шея порозовели. Глаза сверкали. —Это последнее из твоих предложений? — спросила она. —Ты согласишься пройти тест, а также на мои условия? —Я ни на что не соглашусь! Он пристально посмотрел на нее. Она была в ярости и, судя по ее виду, хотела выцарапать ему глаза. Неужели он ошибся? —Что дает тебе право считать меня каким-то бессердечным, жадным чудовищем? — Она ткнула его в грудь указательным пальцем. — Которое возьмет деньги, — она ткнула его пальцем в грудь, — чтобы помочь больному ребенку? Могу поспорить, ты не предлагал денег никому из своих родственников в Греции, не так ли? Он открыл рот, собираясь возразить. Но она права. Они были его родственниками. Такое предложение смертельно бы их обидело. Но Софи Пэтерсон... Да, она была родственницей Элени, но о существовании девочки узнала только сейчас. Костас не стал спрашивать себя, почему он старается не считать ее частью своей семьи. —Конечно, ты этого не предлагал. Ты не стал бы обижать настоящую семью своей дочери. Ее глаза наполнились слезами. Ему стало стыдно. Как это ужасно... Он не привык испытывать подобное, и ему не нравилось чувствовать себя виноватым. —Хватит. Он накрыл ладонью руку Софи и прижал ее ладонь к своей рубашке. Когда он до нее дотронулся, у него екнуло сердце. Ему захотелось схватить Софи в объятия и прижаться губами к ее губам, чтобы заставить замолчать. Коснуться ее языком. Она была бы сладкой, как мед. Горячей, как пламя. При одной мысли об этом ему стало жарко... Гнев. Чувство вины — все прошло. Теперь наступил черед вожделения. Костаса охватило желание, подобного которому ему никогда не доводилось испытывать. Во что он себя втравил, черт возьми? Софи моргнула, глядя в сверкающие черные глаза. Она почувствовала, что ее ярость проходит. —Хватит, — повторил он. — Извини. — Она хотела заговорить, но он с решительным видом покачал головой. — Оказавшись в тяжелом положении, я сделал неверный вывод. Я неправильно истолковал твое молчание. Он глубоко вздохнул, что его грудь почти коснулась груди Софи. —Я, сожалею, что обидел тебя... Софи казалось, что его глаза смотрят прямо ей в душу. —Я принимаю твое извинение, — кивнула она. — Мне было обидно, что ты подумал... — Она покачала головой. Какое это теперь имело значение? — Будем считать это недоразумением. —Спасибо, Софи, — тихо сказал он. А потом он сделал нечто совершенно неожиданное. Он взял ее руку, поднес к губам и, продолжая смотреть на Софи, прижался губами к тыльной стороне ее руки. Ее охватило волнение. Она широко раскрыла глаза. Испугавшись собственного потрясения, девушка отдернула руку. Он шагнул назад, и Софи выдохнула, только сейчас поняв, что задержала дыхание. Впервые она посмотрела, на самом деле, посмотрела на Костаса Паламидиса, пытаясь увидеть его настоящего, а не тот стереотип, в соответствии с которым она его себе представляла. Софи не могла просто уйти от него. Только не теперь, когда она поняла, почему он здесь. Она медленно вздохнула. У нее появилась еще одна проблема. —Теперь мы понимаем друг друга... — тихо сказал он. Она кивнула в ответ. —И ты поможешь?.. —Конечно, я сделаю, что смогу, — твердо произнесла она. — Я не могу не попытаться спасти ребенка. Его улыбка была натянутой. По взгляду Костаса она поняла, что он уже планировал свой следующий ход. —Но не забудь, — предупредила она, — нет никакой гарантии, что это сработает. —Это должно сработать. Другой возможности нет. Софи слишком хорошо понимала, с каким отчаянием наблюдаешь, как любимый человек угасает у тебя на глазах. Когда ее мать лежала в больнице, Софи ничего не могла поделать с болезнью, из-за которой та так рано умерла. И теперь Костас Паламидис испытывал то же самое... Должно быть, именно поэтому она, внезапно, ощутила тесную связь с этим греком. У Софи вырвался вздох облегчения. Конечно, этому нашлось рациональное объяснение. Она сочувствовала человеку, переживающему психологическую травму, которую уже пережила она. Софи взглянула в его суровое лицо и сказала себе, что все будет в порядке. Ей больше незачем беспокоиться о непонятных волнении и страхе, которые он у нее вызывает. В конце концов, этому нашлось объяснение. —Я все подготовлю, — сказал Костас, и в первый раз она увидела одобрение в его взгляде. Ей стало жарко. Она кивнула, стараясь не обращать внимания на то, как отреагировала на его взгляд. —Ты можешь приготовиться к завтрашнему дню? — спросил он. —Конечно. — Чем скорее, тем лучше. —Хорошо. — Он взял ее за локоть и повел обратно к ее дому. Сквозь рукав рубашки Софи чувствовала, какая жаркая у него рука. У нее в груди все сжалось. —Мы вылетим завтрашним рейсом, — сказал Костас. Софи остановилась. —Извини?.. —Вылетим завтрашним рейсом. — Он бросил на нее беспокойный взгляд и снова повел ее к дому. — Потом я расскажу тебе подробнее и отвезу в аэропорт. —Я не понимаю. — Она нахмурилась. — Это только медицинский тест, не так ли? Анализ крови или что-то в этом роде? —Верно. Анализ крови, и, если ткани окажутся совместимыми, врач возьмет образец костного мозга. —Подожди! — Когда она остановилась, ему пришлось тоже остановиться и повернуться к ней. — Почему я должна лететь? Эти тесты, наверняка, можно сделать в Сиднее! Он сдвинул темные брови. —Их можно сделать где угодно. Но ты будешь рядом, если врачи скажут, что мы можем продолжать с пересадкой. —Было бы правильнее, если бы я приехала в Грецию после того, как мы узнаем, оказались ли успешными результаты. Она еще успеет встретиться с родственниками своей матери. При одной мысли об этом ей становилось не по себе. Он еще крепче сжал ее локоть и привлек девушку к себе. Она пристально посмотрела на него. У него был такой неумолимый и решительный вид, что у Софи перехватило дыхание. Внезапно ей пришло в голову, что он ее уже не отпустит. Никогда. Глядя в темно-медовые глаза, Костас велел себе успокоиться и быть терпеливым. И прежде всего не обращать внимания на то, как ему приятно прикасаться к ней... Костас выпустил ее локоть и шагнул в сторону. Софи вздохнула, и по выражению ее лица он заметил, что вызывает у нее ответную реакцию. Нет. Дело не в том, чего он хотел от нее. Этого никогда не будет. Дело в том, что от нее было нужно Элени. —Так будет проще и быстрее, — сказал он. Он не стал рассказывать о суеверном страхе. Что если он расстанется с Софи, покинет Австралию без нее, то может лишиться этой возможности спасти Элени. Что Софи что-нибудь помешает приехать в Грецию. —. Я могу пойти в клинику здесь, в Сиднее... —Мы можем через день приехать в Афины, — перебил ее он. — Я позвоню врачам заранее, и они будут тебя ждать. Ты можешь сдать первый анализ крови на следующий день. — Он глядел ей в глаза, моля бога, чтобы она согласилась. Потом заставил себя сказать то, о чем не говорил до сих пор: — Это последний шанс моей дочери. Костас отвел взгляд и уставился вдаль. Но он не видел, ни незнакомый ему австралийский пейзаж, ни эту стройную женщину. Он вспоминал свою маленькую Элени, такую храбрую и ни на что не жалующуюся. Такую невинную. Что она сделала, чтобы ее так наказала судьба?! Неужели Софи не может понять, что ему важно сделать это сейчас? Как можно скорее... Она так внезапно прикоснулась к нему, что он вздрогнул. Взглянув на нее, увидел, что она смотрит на него с сочувствием, словно понимая, в каком он отчаянии. —Я согласна, — хрипло сказала Софи. — И обещаю, что, если мои анализы подойдут, я вылечу в Афины первым же рейсом. —Нет! Нет. Ты поедешь сейчас. Я займусь приготовлениями. И если... — он заставил себя продолжать, — твои анализы окажутся положительными, ты ничего не потеряешь. Конечно, ты будешь моей гостьей... —Я сама заплачу за себя! Она вздернула подбородок. —Ты поедешь в Грецию, чтобы помочь моей дочери. Я буду рад, если ты остановишься у нас. Эта девушка была такой гордячкой! Он знал, что она не может себе позволить купить даже самый дешевый авиабилет на рейс в Афины, что ей придется взять взаймы, чтобы заплатить за свою поездку. —Это не деньги Лиакосов, — добавил он. — Ты не будешь обязана своему дедушке. Она пристально посмотрела ему в глаза. Потом кивнула. — Хорошо. Я приеду в Грецию. И буду молиться, чтобы результаты тестов оказались такими, какими надо. В ее голосе чувствовалась глубокая печаль. Взгляд помрачнел, и он догадался, что она вспоминает о своей матери. О том, как она не смогла ее спасти... Он взял Софи за локоть. Медленно зашагал, не сжимая ее руку, зная, как ей, наверное, больно... Она никогда не догадается, какой внезапный всплеск адреналина вызвали у него ее слова. Это сработает. Они спасут Элени! ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ Софи вышла из дверей аэропорта. Она была на Крите. Глубоко вздохнув, Софи спросила себя, как воздух в Греции может быть таким же, как дома, но при этом все-таки отличаться от него. Это ее взволновало. Софи прикусила губу. Нет, она не собиралась плакать. Не то чтобы это место что-нибудь значило для нее, но оно так много значило для ее мамы! Несмотря на мучительные воспоминания, ее мать была оптимисткой. Она собиралась привезти сюда Софи. Хотела отложить деньги на поездку. И если они не смогут навестить родственников, то хотя бы увидят Крит, ее родину. От яркого света Софи быстро заморгала. Она собиралась сделать маме сюрприз и сама купить им билеты. Оставалось лишь накопить достаточно денег. Теперь этого уже не случится... Никогда в жизни Софи не чувствовала себя такой одинокой. — У тебя все в порядке? Костас коснулся ее локтя, повел вперед. Услышав его низкий голос, почувствовав прикосновение теплой руки, Софи вздрогнула. Она сделала вдох и постаралась принять спокойный вид. После их разговора в сиднейском парке, Костас ни разу не прикасался к ней. Он вел себя сдержанно. И Софи убедила себя в том, что она все выдумала по поводу своей реакции на него. — У меня все хорошо, — сказала она. — Может быть, я немного устала. — Ты сможешь отдохнуть, когда мы приедем домой. — Он перестал к ней прикасаться, и Софи почувствовала себя так, будто с ее груди убрали тяжесть. Она снова могла свободно дышать. — До моего дома не так уж далеко, если ехать по побережью. Костас указал на припаркованный перед ними лимузин — длинный, темный и блестящий. Она явно оказалась в другом мире: мире богатства и привилегий. Благодаря Костасу они летели вдвоем в салоне первого класса. Впрочем, он был владельцем этой авиакомпании. Неужели это был мир, от которого ее мать отказалась ради любви? Неудивительно, что Петроса Лиакоса поразило то, что она выбрала в мужья бедного австралийца. Софи медленно направилась к лимузину. При мысли о том, что ожидало ее в конце этого путешествия, она внезапно пришла в ужас. Сумеет ли она оправдать ожидания Костаса Паламидиса? Что, если она не сможет помочь? Но она не смогла ему отказать. Софи почти не сомневалась в том, что, если бы не согласилась покинуть Сидней, Костас взял бы ее на руки и привез сюда насильно. Но она согласилась приехать, когда увидела, как он уязвим, несмотря на свой решительный вид. Софи поняла это по его взгляду, когда он говорил об Элени. Она знала, что в глубине души Костас очень трепетен. Он любит свою дочь и боится за нее. —Вот, пожалуйста. Костас указал ей на заднюю дверцу машины. Молодой человек в униформе с улыбкой держал эту дверцу открытой для Софи. Зазвонил телефон, и Костас остановился. Увидев номер, он нахмурился. —Извини, — сказал он. — Это звонок из дома. Мне лучше ответить. Софи почувствовала, как он напрягся, отходя в сторону. Он мрачно сжал губы, поднося телефон к уху. Костас явно ожидал плохих новостей. Софи не могла не наблюдать за ним. Насколько плохими могли оказаться новости? Потом она увидела, что он улыбается. На его лице появилось выражение нежности, и у Софи захватило дух. —Элени, — сказал он. И то, что она услышала в его голосе, заставило ее снова повернуться к машине и ожидавшему их шоферу. Нельзя быть настолько любопытной! То, что Костас быстро разговаривал по-гречески, а она плохо понимала, не имело значения. Разговор был слишком личным... Костас пристально смотрел на ярко-синее небо, слышал, как его маленькая девочка болтает с ним по телефону, и благодарил Бога за то, что он, наконец-то, снова был дома. И с такими отличными новостями! Он слушал, как Элени рассказывает ему о котятах, которых видела накануне, и о том, какой полезной была бы кошка, ведь тогда не завелись бы мыши. Он чуть не рассмеялся, поняв ее тактику. Широко улыбаясь, Костас еще раз пообещал, что вскоре будет дома, и попрощался. А потом повернулся к машине. Там была Софи, воплощение их последней надежды. Он зашагал быстрее. Она не сидела в машине, а стояла и разговаривала с Йоргосом. Шофер темпераментно что-то ей говорил, жестикулируя при этом. Софи улыбнулась, потом рассмеялась. Костас увидел ее такой, какой она, наверное, была до болезни своей матери. Беззаботная, счастливая и... потрясающе красивая. Йоргос что-то сказал еще, и Софи снова рассмеялась, весело и признательно, глядя на своего собеседника. Костас почувствовал дискомфорт. Раздражение. Ревность? Нет. Невозможно. Он едва знал эту женщину. Его не интересовали личные отношения. Он положил в карман сотовый и подошел к машине. — Готова? Его голос звучал резко. Софи перестала улыбаться и отвела взгляд. Костас почувствовал разочарование. Чего еще он хотел? Он получил то, к чему стремился: шанс спасти Элени. Кроме этого ничто не имело значение. Больше он ни в чем не нуждался. Ни в улыбках этой женщины, ни в ее обществе. Он подождал, пока Софи сядет в машину, потом тоже уселся на широкое заднее сиденье, в другом углу. Стараясь не встречаться с Софи взглядом, он принялся объяснять ей, где они находятся, рассказывать о Гераклионе. Подробно, содержательно и бесстрастно. Это помогало ему сооружать барьеры, которые, впрочем, ослабевали каждый раз, когда он смотрел на нее. Барьеры, которые понадобятся ему для того, чтобы пережить следующие несколько дней. Софи откинулась на спинку сиденья, слушая, как Костас описывает порт Гераклион, историю и традиции города. Он очень любил здешние края. Но она чувствовала, что в нем произошла перемена. Он старался не глядеть ей в глаза. Неужели она чем-то его обидела? Она не могла понять, чем именно. Минут через двадцать они подъехали к огромному, современному дому. Он не был похож на те дома, которые Софи доводилось видеть. Взглянув на здание, она лишний раз убедилась в том, что Костас Паламидис очень богатый человек. Машина остановилась, открылись большие парадные двери, и из дома вышла женщина. Высокая, седая женщина, которая держала на руках маленького ребенка. Костас распахнул дверцу и вышел из машины. Софи наблюдала, как он подошел к женщине и взял на руки ребенка. Девочке, наверное, было всего три или четыре года, решила Софи. У нее заболело сердце, когда она увидела бледное личико и ее лысую головку, свидетельство ее лечения. Она заморгала, пытаясь не расплакаться. Дверца с ее стороны открылась. Она подняла глаза и увидела улыбающееся лицо Йоргоса, шофера. Софи глубоко вздохнула, вышла из машины и зашагала к дому. Ей не хотелось мешать встрече родственников. Проходя мимо, она невольно скосила глаза на Костаса с дочкой. Вот он ей что-то прошептал, и девочка рассмеялась в ответ. Потом он повернулся, и Софи невольно остановилась — настолько поразила ее перемена, которая с ним произошла. Когда он обнимал свою дочку, в его глазах было выражение любви. Он выглядел моложе, более волнующе, казался более живым. Широкая улыбка придавала ему вид человека, который мог бы привести Софи в смятение даже на расстоянии десяти метров. Элени пошевелилась в его объятиях, и Софи посмотрела на маленькую, хрупкую девочку. Увидела ее огромные темные глаза, которые так сильно напоминали глаза ее отца. Малышка долго глядела на нее. Потом протянула к Софи руки. — Мама, — позвала она. ГЛАВА ПЯТАЯ Софи с удовольствием пила кофе. Слишком сладкий на ее вкус, но сейчас именно такой ей и был нужен. Кофе постепенно согревал ее, все еще дрожащую от пережитого. Она слышала удаляющийся стук высоких каблуков по гладкому полу холла. Слышала, как мать Костаса быстро говорит с сыном по-гречески. Впервые Софи пожалела, что недостаточно хорошо знает этот язык. Она отказалась ходить на уроки греческого языка, когда поняла, что отношения ее матери и семьи в Греции вконец разорваны. Но теперь она многое отдала бы за то, чтобы понять, о чем миссис Паламидис говорит своему сыну. И еще больше — за то, чтобы узнать, какой ответ он ей дал. Миссис Паламидис повела себя с Софии очень приветливо. Она была такой понимающей, так ей посочувствовала, извинившись за потрясение, которое испытала Софи, когда Элени назвала ее мамой... Миссис Паламидис проводила Софи сюда, в элегантную гостиную, чтобы та смогла отдохнуть. Но теперь она удалилась, и Софи окажется наедине с Костасом. А потом — и с маленькой Элени. Костас пошел укладывать дочку спать. Тот миг, когда Элени взглянула на нее с таким волнением и назвала ее mama, не изгладится из ее памяти никогда. Софи вздрогнула. Она пришла в ужас. Почувствовала себя так, будто оказалась на месте своей покойной двоюродной сестры. Она ошеломленно перевела взгляд с девочки на Костаса и увидела на его лице такое страдальческое выражение, что поняла: он вспоминает о своей жене. И когда она это поняла, ей показалось, что у нее в груди поворачивают нож. Почему он не сказал, что между ней и ее двоюродной сестрой есть сходство? Неужели боялся, что она откажется приехать в Грецию? При мысли о собственной матери, глаза Софи наполнились слезами. Как бы ей, наверное, захотелось снова встретиться с семьей, которую она покинула много лет назад!.. Ее мама сочла бы как само собой разумеющееся, что при подобных обстоятельствах Софи вылетит в Грецию первым же рейсом. Несмотря на незатихающую боль, она позволила бы снова открыться старым семейным ранам, если бы это только помогло ребенку... Софи не могла не подумать и о своем дедушке, который выздоравливал после удара где-то на этом же острове. Впрочем, здесь ее сочувствие не распространялось так далеко. Она считала, что человек, который отрекся от ее матери, мог бы жить и на другой планете, и ее это совсем бы не тревожило. Заметив какое-то движение в дальнем конце огромной гостиной, Софи подняла глаза. В дверях стоял Костас, буквально заполняя дверной проем своими широкими плечами. Она гордо выпрямила спину. —Твоя мать ушла? —Да. Мои родители живут в нескольких километрах отсюда. Итак, они остались наедине. Она и Костас Паламидис. Но почему Софи так встревожилась при этой мысли? Он пересек комнату и остановился возле дивана, на котором она сидела. Уселся на длинный кожаный диван напротив нее. —Извини, — сказал Костас, — что твой приезд вызвал такие... сложности. Если бы я заранее подумал о подобной реакции Элени, я предупредил бы мою мать, попросил бы ее объяснить девочке все. Его сожаление явно было искренним. —Все в порядке, — прошептала Софи. — Это не причинило мне никакого вреда. Просто несколько неожиданно... —Я уверен, что это было более, чем просто неожиданно. Ты побледнела как полотно. Я должен был... —Это уже закончилось, — перебила она его. — Ты объяснил дочери, не так ли? Она не думает?.. —Нет. Я объяснил, что ты похожа на ее мать, потому что вы — двоюродные сестры. Теперь Элени понимает, что ты — особенная гостья, которая пересекла мир, чтобы повидать ее. Удивительно, что дочь быстро заснула: ведь она так разволновалась! Ей не терпится поиграть со своей, давно пропавшей, двоюродной тетей. —Но, конечно... — начала Софи. —Ты не откажешься провести с ней немного времени, не так ли? Она — единственный ребенок в семье, и ей очень одиноко. Из-за тяжелого лечения Элени лишена самого простого и необходимого — общения с другими детьми. И, конечно, ты вызываешь у нее вполне естественное любопытство. —Я просто собиралась сказать, что, может быть, не останусь здесь надолго... — смутилась Софи. — Поэтому, наверное, мне лучше не вмешиваться в ее распорядок... Но дело было не только в этом, призналась себе Софи. Ей почему-то не хотелось сближаться с этой семьей, с Элени и ее отцом. Вероятно, из-за суеверного желания не искушать судьбу, думая, будто она, действительно, может помочь ребенку? Или, возможно, из-за примитивного страха занять место покойной женщины, пусть и ненадолго? И это тут же заставило ее подумать о Костасе, а не об Элени. Софи бросила на него быстрый взгляд из-под ресниц и обнаружила, что он внимательно смотрит на нее. Ее влекла к нему какая-то непреодолимая сила, сводя на нет, все предпринимаемые Софи, усилия не поддаваться его очарованию. Это влечение не на шутку пугало Софи, ведь она совсем не была готова справиться с ним. —Я уверен, что небольшое изменение в распорядке не повредит Элени. Мы должны, как можно полнее, воспользоваться тем, что ты здесь. Он перевел взгляд на ее губы и задержал его, прежде чем снова посмотреть ей в глаза. У Софи перехватило дыхание, а потом бешено заколотилось сердце. Она резко подалась вперед и поставила чашку на журнальный столик. Ее рука заметно дрожала. И оттого, как он на нее смотрел, рука задрожала еще сильнее. Наконец Софи вскочила на ноги. —У тебя великолепный дом, — сказала она, чтобы хоть что-то сказать и тем самым нарушить ту атмосферу интимности, которая возникла между ними. —Я рад, что ты его одобряешь, Софи. —Мне никогда не доводилось видеть ничего подобного. — Она словно задыхалась. — Дом такой современный, и, в то же время, вполне соответствует местной архитектуре. —Его проектировал один мой друг, — объяснил Костас, — с которым я учился в школе. Он знает меня и то, чего я хотел, поэтому ему было проще работать. Из окна открывался вид на серебристо-зеленую аллею. На старую оливковую рощу, обнесенную каменной стеной, которая спускалась к морю. За ней блестели воды небольшой бухты, по обе стороны которой, располагались два мыса. Там было так спокойно, так заманчиво... Эта бухта и берег выглядели, подобным образом, уже несколько сотен лет, неожиданно подумала Софи. Возможно, даже несколько тысяч. И было не похоже, чтобы там жили. Впрочем, если ты был так же богат, как Костас Паламидис, то не захотел выделиться этой частью земного рая с соседями. —Ты тяжело дышишь. Плохо себя чувствуешь? —Нет. Просто устала. —Конечно. У нас было долгое путешествие. Пойдем со мной, я покажу тебе твою комнату. Они, молча, пошли по роскошным апартаментам. —Почему ты не сказал мне, что я похожа на мою двоюродную сестру? — выпалила она, когда они начали подниматься по мраморной лестнице. Он пожал широкими плечами. —Это было не важно. Не важно?! Софи остановилась, сжимая рукой перила. Не важно, что она так похожа на его покойную жену, что даже родная дочка этой женщины обозналась? Костас, который шел впереди Софи, остановился, повернулся и посмотрел на нее сверху вниз. —Конечно, я должен был тебе сказать. Но, как я объяснил, мне не пришло в голову, что это так подействует на Элени. Я могу только еще раз извиниться. Внезапно Софи спросила себя, как это подействовало на него самого, когда он увидел ее в первый раз. Неужели он сразу подумал о своей покойной жене? Конечно, он, наверняка, о ней подумал. И, может быть, именно поэтому пребывал в такой ярости в тот первый день. Встреча лицом к лицу с женщиной, так сильно напоминающей ту, которую он любил и потерял, должна была стать ужасным потрясением... —Все в порядке, — солгала она. Она убрала руку с перил и продолжала подниматься по лестнице. Поднялась на ступеньку, где ее ждал Костас. Она не могла понять выражение его глаз. —Значит, мы так похожи? Фотини и я? Его глаза засверкали. Возможно, ей не следовало спрашивать, необходимо уважать горе, которое он испытывал. Но она должна была знать. Он покачал головой. —Нет, — резко сказал он. — На первый взгляд есть кажущееся сходство, но различия гораздо сильнее. Странно, но, узнав о том, что она уникальна и не выглядит как Фотини, Софи не успокоилась. Она полагала, что в глазах Костаса никто не мог сравниться с женщиной, которую он раньше любил. Софи медленно сделала вдох и снова начала подниматься по лестнице, шагая рядом с ним. Чего она хотела? Чтобы он глядел на нее и видел свою жену? Чтобы реагировал на нее так же, как на Фотини? Как будто она была той женщиной, которую он любил?.. Нет! Конечно, нет. —Мне не приходило в голову, что Элени так хорошо помнит, как выглядела ее мать, — сказала она. — Впрочем, я мало знаю о маленьких детях. Если прошел год с тех пор, как... —Десять месяцев, — сказал он, когда они поднялись наверх. — Около десяти месяцев после катастрофы. Софи прокляла собственный язык, когда услышала в его тоне сдерживаемый гнев. Ей захотелось потянуться к нему и... И что? Облегчить его боль? Ведь она едва могла сдержать свое собственное горе. — В комнате Элени есть фотография ее матери, — сказал он, прерывая ее мысли. — Я поставил ее туда, когда Фотини умерла. Казалось, что она помогает Элени, когда та скучает по матери. Вот, пожалуйста. — Он отошел в сторону и указал на пару дверей. — Это твои апартаменты. Вещи уже распаковали. — С натянутой улыбкой он добавил: — Я оставлю тебя, чтобы ты смогла отдохнуть и устроиться на новом месте. Потом он повернулся и ушел. Его движения казались скованными. Из-за того, что он был ею недоволен, или из-за боли, которую Костас до сих пор испытывал? Да, но почему это так важно для Софи? Почему ей хочется побежать за ним и постараться его утешить? Впрочем, этого она не сделает. У нее было слишком много здравого смысла. Остаток вечера Софи провела как в тумане. Она надеялась, что это из-за долгого полета. К тому времени, когда она приняла душ, переоделась и съела ужин, который, как настоял Костас, принесли к ней в комнату на подносе, она была в изнеможении. Горничная поспешно вышла, пожелав ей спокойной ночи. И Софи даже рассмешило то, что ей пришло в голову, будто она окажется здесь наедине с Костасом. Она не понимала самого очевидного: в доме такого размера должен находиться персонал, занятый полный рабочий день. Ее комната по размерам не уступала половине ее дома в Сиднее. А ванная! Настоящий кошмар для уборщицы — со всем этим сверкающим мрамором и огромными зеркалами на двух стенах. Она накинула на плечи шаль и зашагала по толстому ковру к стеклянным дверям. Она только еще раз посмотрит на этот великолепный вид, а потом ляжет спать. Софи вышла на балкон. Как тихо... Софи вдохнула свежий ночной воздух. Подойдя к углу длинного балкона, она резко остановилась: чья-то темная фигура загородила ей дорогу. —Разве ты не можешь заснуть, Софи? Ей казалось, что его голос скользит по ее коже, как тяжелый шелк. И ей стало жарко. Костас сунул руки в карманы. Вдохнув ее нежный аромат, он почувствовал, что они сжались в кулаки. Он пришел сюда, чтобы подумать, чтобы собраться с силами, готовясь к очередному дню отчаянной надежды и невыразимого страха. Он начал находить утешение в безмолвной темноте. А потом появилась она, лишив его самообладания... Подобное искушение было пыткой. Ее тело могло привести его в восторг, но у него другая миссия: он должен был оберегать и защищать эту женщину, даже от самого себя. —Я просто собиралась подышать свежим воздухом, — объяснила Софи, таким высоким и чувственным голосом, что он понял: она тоже чувствует ту силу, которая влечет их друг к другу. Софи повернулась, словно собираясь уйти. —Оставайся. Я не буду тебе мешать. Я как раз собирался уходить. —Нет! Тебе незачем уходить. Это я не хочу мешать твоему уединению. И снова она с трудом произносит слова, словно задыхается. Ему вспомнилось, как мать предупреждала его сегодня утром: «Ее можно так легко обидеть, Коста. Обращайся с ней хорошо». —Все в порядке, Софи. Я все равно собирался войти в дом и проверить, как дела у Элени. Он прошел мимо нее — так близко, что почувствовал тепло ее тела. Вдохнул ее соблазнительный аромат и крепче сжал кулаки. Почувствовал, как напряглись его шея и плечи. Не сводя глаз с двери в комнату Элени, которая находилась дальше, он продолжал идти. —Наслаждайся покоем. Потом ложись спать и хорошенько выспись. Перед завтрашним днем ей надо хорошенько отдохнуть. Да, вот на чем ему нужно было сосредоточиться: на анализе крови, на возможностях для лечения Элени. На долгом обсуждении, которое у него завтра будет с врачами. На чем угодно, но только не на гибком теле Софи, теплом и соблазнительном, всего в нескольких метрах от него... —Спокойной ночи, — еле слышно прошептала она, и он споткнулся. Потом втянул голову в плечи и зашагал дальше. ГЛАВА ШЕСТАЯ Софи проснулась поздно утром. Голова была тяжелой — ночью ее мучили тревожные сны. К счастью для своего душевного покоя, она не могла их вспомнить. Но она подозревала, что в них фигурировала пара внимательных черных глаз. Завтракала Софи в одиночестве, в солнечной маленькой гостиной. Еще одна горничная объяснила ей, что kyrios, хозяин, совещается с врачом своей дочери. После завтрака Софи воспользовалась возможностью получше осмотреть место, где она оказалась. Балконные двери на этой стороне дома вели на широкую террасу, а оттуда — на безукоризненный газон. Она зашагала по газону, чувствуя, как ее лицо освещают теплые лучи солнца. Внимание Софи привлек чей-то смех. Элени ехала на ярко-оранжевом трехколесном велосипеде по дорожке в конце сада. За ней шла молодая женщина, заботясь о том, чтобы девочка сохраняла равновесие. Софи наблюдала за ними. Элени подняла глаза и увидела ее. Софи ощутила что-то вроде чувства вины. Как будто ей, сильной и здоровой, не следовало здесь находиться, когда такой маленький ребенок борется со своей страшной болезнью. Как будто это она окажется виноватой, если нельзя будет сделать пересадку... Элени перестала смеяться и широко раскрыла глаза. Потом остановилась и поставила ноги по обе стороны велосипеда. Она сказала с серьезным видом: —Kalimera sas. — Доброе утро. — Kalimera, Eleni. Девочка повеселела и наклонила голову набок, словно для того, чтобы лучше разглядеть свою новую, двоюродную тетю. Потом быстро заговорила по-гречески. —Siga, parakalo, — с улыбкой сказала Софи. Медленно, пожалуйста. — Then katalaveno. — Я не понимаю. Элени от удивления открыла рот. Девушка, которая стояла рядом с ней, наклонилась и объяснила, что Софи не понимает по-гречески. —Я немного говорю по-гречески, — сказала Софи. — Но я давно на нем не разговаривала. —К сожалению, Элени не говорит по-английски, — сказала девушка, которая представилась ее няней. Элени слезла с велосипеда и зашагала прямо к Софи. Подойдя к ней, взяла ее за руку. Софи почувствовала прикосновение маленьких теплых пальчиков. Она взглянула в бледное, серьезное лицо и в темные глаза Элени, и почувствовала, что какой-то холодный узел, образовавшийся внутри нее, начал таять. Неудивительно, что Костас так настаивал на том, чтобы она приехала в Грецию. Жизнь была слишком драгоценна, чтобы проводить ее бесцельно. И, глядя сверху на это худое маленькое личико, Софи получила, пусть и отдаленное, представление о любви и желании защитить, которые он, должно быть, испытывал к своей дочери. И ощутила силу отчаяния, с которой он искал способ спасти ребенка. —Ela, — настойчиво сказала Элени, потянув ее за руку. Иди сюда. Вышла из дома в сад, сказали ему. Но куда именно? Костас окинул взглядом бассейн, газон и окрестности дома. Врач ждал ее в доме, готовый взять у Софи анализ крови для первого теста на совместимость. Костас прошел мимо английского сада и направился к дорожке, видневшейся посреди плодовых деревьев, которая вела в оливковую рощу, а оттуда — на пляж. Врач подождет, это не было проблемой. Но он, Костас, хотел, чтобы это сделали сейчас. Он должен был знать, успешным ли окажется результат. Он должен был... Услышав смех, Костас резко поднял голову. Он обошел изгородь и резко остановился. Элени и Софи. Они сидели на траве в старом фруктовом саду, скрестив ноги и наклонившись над чем-то. —Жук, — сказала Элени по-гречески. —Жук, — повторила Софи. —Зеленый жук. —Зеленый жук, — подражая, послушно произнесла Софи. Его дочь учила Софи греческому языку! Позади них на каменной стене, сидела ее няня и плела венок из маргариток. —Hoc. Элени дотронулась пальцем носа Софи. —Нос. Софи сделала то же самое, а потом слегка ущипнула Элени за нос в форме пуговки, и та захихикала. У Костаса в горле образовался ком, и он с трудом проглотил слюну. Последние несколько месяцев, он так редко слышал смех своей малышки! Должно быть, он пошевелился. Что-то заставило Элени и Софи поднять глаза. Элени тут же поднялась, подбежала к нему и обняла его ноги. —Papa! Он нагнулся, поднял ее на руки и кружил в объятиях до тех пор, пока она не завизжала от радости. Потом прижал девочку к себе. И через плечо Элени взглянул в глаза Софи. Софи перестала смеяться, и он увидел, что ее охватило волнение. Ему стало жарко — она его понимает. Это столько обещало! Но и грозило тем, что он потеряет выдержку... —Иди сюда, — сказал он, резко отворачиваясь. — Кое-кто хочет тебя видеть. Стоя на ступеньках у парадного входа, Костас смотрел, как машина врача едет прочь по подъездной аллее. Его лицо освещали теплые лучи солнца, морской ветерок легко касался воротника рубашки. Он замечал лишь это, и все... Кроме этого, он ничего не чувствовал. Ни волнения, ни горячей надежды, которую испытывал вчера. Или он лгал самому себе? Делал вид, что ничего не чувствует, чтобы избежать страха? Страха, что результат теста окажется отрицательным. —Костас? — тихо и неуверенно, произнесла Софи. Он понял, что никогда не слышал, чтобы она произносила его имя. И ему понравилось, как оно звучит. —Костас, все ли в порядке? Голос Софи теперь раздавался ближе, она подошла к нему и дотронулась до его рукава. От ее прикосновения у него закипела кровь. Он сжал кулаки, чтобы инстинктивно не накрыть ее руку своей. Он повернулся и увидел, что Софи смотрит на него. Лучи солнца падали ей на лицо, освещая классически прекрасные черты. Ее глаза с золотыми крапинками глядели на него так искренне и с таким сочувствием, что ему показалось, будто она его ласкает. Как он мог, даже на мгновение, подумать, что она выглядит как зеркальное отражение Фотини?! Фотини была такой энергичной, страстной, но в ней почти не было великодушия. Между ней и Костасом никогда не возникало той связи, которая возникла между ним и Софи, благодаря этому искреннему взгляду. Нет! Софи его не понимала. Разве ей под силу это? Он сам едва понимал собственные чувства. Связи не было. Он отогнал желание утешиться в объятиях Софи. —Да, все хорошо, — сказал Костас. Он шагнул назад, почувствовал, что она опустила руку, и понял, что так лучше. — Врач сказал, что он постарается как можно скорее позвонить и сообщить результаты, — сказала она. — Долго ждать не придется. Что он будет делать, если новости окажутся плохими? Если пересадка невозможна? Как он сможет оказаться лицом к лицу с Элени? Внезапно Костас решил, что ему нужно найти себе какое-нибудь занятие на ближайшие несколько часов. Если он будет здесь ожидать новостей, это доведет его до безумия. —Скоро Элени должны подать ленч. Потом она будет отдыхать. Ты хотела бы осмотреть достопримечательности? Или слишком устала после поездки? Он внимательно смотрел на Софи, ожидая ее ответа. Ему очень хотелось провести время в обществе этой девушки. Что-то влекло его к ней. И это было не только плотское влечение... Возможно, если он познакомится с Софи получше, то сможет понять, что это такое — неясное нечто, отличающее эту девушку от других женщин, с которыми он был знаком раньше. —Спасибо, — сказала она, стараясь не встречаться с ним взглядом. — Мне бы этого хотелось. Если у тебя есть время. —Конечно. — Сегодня утром Костас уже поработал несколько часов. Если он отдохнет после полудня, это пойдет ему только на пользу. — Мне доставит удовольствие... Спустя час, когда Элени заснула, он вышел из дома. Он просто повезет Софи осматривать достопримечательности, сказал он себе. Обычная экскурсия, без осложнений. Но он предвкушал эту поездку, вспоминая добрый взгляд Софи. Вспоминая, какой соблазн вызывало у него ее тело, когда она стояла рядом... Надев солнцезащитные очки, он повернул к гаражам. Странно, что Йоргос не подъехал на лимузине к парадной двери, как ему было приказано. Еще издали услышав голос Софи, Костас машинально зашагал быстрее. Конечно, она была там и увлеченно разговаривала с его шофером. Они рассматривали карту, разложенную на капоте лимузина. Йоргос водил пальцем по карте, показывая какой-то маршрут и придвинувшись к стоящей рядом женщине ближе, чем это было необходимо. Но Софи не возражала. Она смеялась, перебрасывая через плечо волосы жестом, благодаря которому, явно хотела привлечь внимание шофера. Со стороны сцена выглядела так, будто в тени гаража стояла Фотини и флиртовала с шофером. Эта улыбка сирены, то, как соблазнительно она наклонила голову, серебристый смех... В этот миг обе женщины были так похожи! После их брака Фотини никогда не заходила дальше флирта, когда общалась с мужчинами... уж Костас об этом позаботился! Но, поддавшись настроению, она всегда находила какое-то порочное удовольствие в том, чтобы рисоваться перед другими. Она дразнила Костаса, показывая, что делит с кем угодно — но не с ним! — эмоциональную близость. —Ты готова ехать? Услышав его голос, Йоргос подпрыгнул — явное доказательство того, что он чувствовал себя виноватым, — и сделал несколько шагов в сторону от Софи. Софи повернулась, неуверенно улыбаясь. Она выглядела так, будто была ему рада. Но она его не обманула. —Я думаю, что сегодня мы поедем не на лимузине. — Он указал на одну из других машин. — Мы поедем на «ягуаре». Тебе незачем нас везти, — бросил он через плечо Йоргосу. Спустя несколько минут они ехали по дороге вдоль побережья. Костас рассказывал ей о местных достопримечательностях. Это должно было отвлечь его от неблагоразумного разочарования, которое овладело им, когда он увидел, как приятно Софи проводит время с Йоргосом. А почему, собственно, он так задет этим? Наверное, для нее было второй натурой — как и для Фотини — искать мужского внимания. Разве частный детектив не сообщил ему, что Софи пользуется популярностью у противоположного пола? Поскольку Костас уже знал об этом, ему легче сопротивляться искушению, которое вызывала у него Софи. Тем более, что он не делился своими женщинами! Но Софи вызывала у него сильное желание. И это приводило его в ярость. —Ты не против поехать со мной? — спросил Костас. — Мне следовало спросить, не предпочитаешь ли ты лимузин с водителем... —Нет, все прекрасно. Это красивая машина. — Софи провела рукой по сиденью, ей никогда еще не доводилось трогать такую мягкую кожу. —Я доволен, что она тебе нравится. Некоторые женщины предпочитают не оставаться наедине с мужчиной, который не является ни близким другом, ни членом семьи. Софи нахмурилась, услышав его резкий тон. Он показывал ей местные виды, против чего тут можно было возражать? —В Австралии никто ничего бы даже не подумал... —У нас по-прежнему сильна традиция, согласно которой, мы защищаем наших женщин. — В Австралии мы независимы. Женщины сами о себе заботятся. —Ты никогда не чувствовала, что тебе нужна защита? Даже от нежелательного мужского внимания? Откуда этот внезапный интерес? Костас же не думал становиться ее опекуном, не так ли? —Когда вокруг много друзей, я чувствую себя в безопасности. —Значит, у тебя много друзей-мужчин? Разве это не осложняет твою жизнь? Софи нахмурилась. —Вовсе нет. Общаться только с одним парнем... Единственный бой-френд, с которым у нее были серьезные отношения, разочаровал ее. И после этого опыта Софи не спешила заводить роман. Взглянув на Костаса, Софи заметила, что он помрачнел. Он явно не одобрял ее поведение. Еще совсем недавно Софи казалось, что они с Костасом начинают понимать друг друга, а сейчас... Она пришла в смятение, когда обнаружила, как сильно переживает из-за того, что он с ней не согласен. С какой стати это должно иметь для нее такое большое значение? ГЛАВА СЕДЬМАЯ Софи прислонилась спиной к старой сосне и почувствовала, как расслабляется ее тело, мускул за мускулом. Здесь было так мирно, так тихо. Ей не хотелось шевелиться. Она была бы просто счастлива, если бы не присутствие Костаса, который находился так близко и вызывал у нее искушение... Он молчал, погруженный в мрачные мысли, пристально глядя на покрытые снегом вершины гор, туда, где облака скрывали гору Ида. Он не видел, как жадно Софи смотрела на его профиль, резко очерченный на фоне неба, на его губы и широкие плечи. Если бы только он... что? Повернулся и заговорил с ней? Поделился своими мыслями? Или снова посмотрел на нее так, как иногда смотрел на нее... так, чтобы у нее от волнения пересохло во рту?.. Ей нужно было взять себя в руки, несколько отдалиться от этого человека. Вот что говорил ей здравый смысл. Но если быть честной, стоит признать, что здравый смысл имел весьма отдаленное отношение к тем чувствам, которые вызывал у Софи Костас Паламидис. И самое ужасное — эти чувства становились все сильнее и сильнее. Она видела, как он борется со страхом и отчаянием. Она помнит его восторг, когда первый тест оказался положительным, и она поехала в больницу, чтобы у нее взяли образец костного мозга. Теперь, спустя несколько дней, он ожидал известий, и его одолевали сомнения. Софи видела, как ласково он обращался с Элени, и не могла не желать, чтобы он и с нею поделился этой нежностью. Конечно, она не имела права хотеть большего от мужчины, который недавно потерял жену. Но она все же хотела. Последние несколько дней, которые Софи провела на Крите, она начала надеяться, что их с Костасом отношения стали... более значительными. Каждый день, когда Элени спала, она и Костас совершали поездки на машине по окрестностям. Софи втайне их предвкушала и все же бывала разочарована. Иногда она чувствовала себя так, будто между нею и Костасом возникла связь, которой у нее никогда ни с кем не было. А потом, в следующее мгновение, эта связь исчезала... Вот если бы ее мать была здесь! Она, наверняка, дала бы ей совет! Поделилась бы своим опытом и мудростью. Но Софи одна. Она резко отвернулась. Может быть, если она пристально посмотрит на руины, то сможет представить, будто это процветающий город. Все что угодно, лишь бы перестать думать о Костасе. Но древний Фестос оставался лишь собранием старинных каменных фундаментов. — Ты думала о своем дедушке? — спросил Костас так резко, что Софи вздрогнула. Она повернулась, встретилась с ним взглядом и широко раскрыла глаза. Конечно, она думала о нем. Как она могла не думать, когда знала, что дед так близко, на этом же острове? Она кивнула. —Но ты не согласна забыть о вражде? —Помни: эта вражда была с его стороны, а не с моей! — Она пришла в ярость. — Это он должен был прекратить вражду! И я пыталась, помнишь? Я звонила ему, но так и не получила ответа. Софи увидела, что Костас смотрит на нее с состраданием и еще с каким-то чувством, от которого у нее встали дыбом волоски на затылке. —Почему ты спрашиваешь? —Я думаю, что, может быть, он хочет прекратить вражду. —Что ты имеешь в виду? Она сузила глаза, у нее возникло подозрение. —Я узнал то, что может изменить твое мнение. Домработница Петроса Лиакоса утверждает, что он собирался позвонить твоей матери. Она испытала какое-то потрясение. Шок? Недоверие? —Это он теперь так говорит? Костас помрачнел. —Нет. Он не говорил об этом. Когда домработница сказала ему о твоем звонке, он попросил ее принести письмо от твоей матери. Очевидно, когда она написала ему в первый раз, он приказал своему персоналу откладывать ее письма и не доставлять их ему. —Бесчувственный ублюдок, — прошипела Софи. У нее сжалось сердце при воспоминании о том, как ее мать вкладывала фотографию в письмо, которое отправляла Петросу Лиакосу каждый год в день именин ее дочери. —Дело в том, что он не осознавал, что она постоянно писала ему. Очевидно, он был потрясен, когда обнаружил, как много было писем. Софи ничего не сказала. Она не желала сочувствовать этому старику. —Домработница оставила его в кабинете. Когда она вернулась, то увидела, что он лежит головой на письменном столе. По полу были разбросаны письма и фотографии, а он протягивал руку к телефону. —Ты думаешь, что эта новость спровоцировала удар? —Я и представления об этом не имею, — пожал плечами Костас. — Но считал, что ты должна знать. —Я... Спасибо. Софи покачала головой, пытаясь прийти в себя. Она была в смятении. Если ее дедушка и вправду пытался позвонить им, то какая трагедия, что это ему не удалось! Какая трагедия для ее матери и для него! Софи вскочила на ноги и, пошатываясь, сделала несколько шагов в сторону. Она глубоко дышала, чтобы прийти в себя от того потрясения, которое она испытала, узнав эту новость. —Ты предпочла бы, чтобы я тебе не рассказывал? —Нет. Ты все сделал правильно. У Софи затуманилось зрение, сжималось горло. —Но боль все еще острая, — прошептал он. Его шепот звучал прямо у нее за спиной. Она повернулась, машинально шагнув назад, и оказалась на расстоянии вытянутой руки от Костаса. Ей захотелось, чтобы он прикоснулся к ней. —Ты сильная, Софи. Сильнее, чем ты думаешь. В конце концов, твоя боль ослабнет. Какими бы ни были ошибки твоего дедушки, они в прошлом. Он просто хочет ее ободрить? Или чувствует то же самое, что и она: что они понимают друг друга все лучше и лучше? Она шагнула к Костасу, и подняла голову. Их губы оказались почти рядом, и у нее учащенно забилось сердце. Софи испытывала предвкушение. Ей хотелось, чтобы он потянулся к ней, сказал, что чувствует то же самое... что им нужно быть вместе. Именно этого она хотела — не так ли? Положить конец этой тревоге ожидания. Последние несколько дней она так часто представляла себя в его объятиях! Но он стоял неподвижно, глядя на нее, слегка приоткрыв губы. Она сможет поцеловать его, если прижмется губами к его губам. Судя по блеску в его глазах, он тоже этого хочет. Почему же он ждет, чтобы она сделала первый шаг? Потом она поняла. Между ними стояла тень из прошлого. Костас глядел на Софи, но, как она поняла, именно ее не видел. Она привлекала его, потому что напоминала ему о женщине, которую он любил и потерял всего десять месяцев назад. О ее двоюродной сестре, Фотини. Софи отступила, в ужасе от того, что чуть, было, не сделала. Ее охватило разочарование. —В чем дело? Он шагнул вперед, и она подняла руку, чтобы остановить его. Мягкое льняное полотно его рубашки слегка коснулось ее ладони, и она опустила руку, словно обожглась. Она не могла дотрагиваться до Костаса. Не сейчас. —Это Фотини, не так ли? — прошептала Софи. — Ты так на меня смотришь, потому что думаешь о ней. Костас увидел ее ошеломленный, обиженный взгляд и почувствовал себя так, словно у него под ногами разверзлась земля. Если бы не боль в глазах Софи, не обида, от которой у нее дрожали губы, эта нелепая мысль могла бы его рассмешить. Он пытался сдержать желание, которое вызывала у него Софи, и чувствовал, как от этих попыток у него болит тело. Он изо всех сил старался не следовать своему инстинкту и не зацеловывать ее до бесчувствия, как ему хотелось с тех пор, как она уселась на эти сосновые иголки. Он живо представлял себя и Софи на этом мягком ковре. Эта картина так захватила Костаса, что он не мог на нее глядеть... он отвернулся и принялся смотреть вдаль. Ему тосковать по Фотини! По женщине, из-за которой он перестал верить, что брак может быть счастливым. Женщине, рассматривавшей их свадьбу просто как средство получить богатство, которое она сможет промотать. Которая жестоко отвергла свою собственную дочь, и научила его не доверять женщинам. В особенности красивым женщинам. Если бы только Софи не была так уязвима после смерти своей матери, он предложил бы ей временную связь для их взаимного удовольствия. Это было все, что он может предложить женщине. —Ты неправильно это поняла. —Вот как? Я видела фотографию твоей жены в комнате Элени. Я знаю, как мы похожи. —Нет! На первый взгляд — да, есть сходство. Но спустя минуту оно исчезает. Фотини всегда будет занимать важное место, как мать моей дочери. Но наш брак не был браком по любви. Поженившись, мы думали, что со временем полюбим друг друга. — Это могло бы произойти, если бы Фотини была другой женщиной. — Но поверь мне, Софи, — он взглянул в ее золотисто-карие глаза, — когда я смотрю на тебя, я вижу только тебя. Могу тебя заверить, что не ищу замену Фотини. И никогда не буду искать. ГЛАВА ВОСЬМАЯ Софи тяжело дышала, шагая по дорожке к дому. Прогулка была долгой и утомительной, но не принесла ей спокойствия, которого она страстно желала. Она продолжала вспоминать ту сцену в Фестосе. Она едва не поставила себя в глупое положение! Стремилась в объятия Костаса... Софи споткнулась, вспоминая его слова... его горячность, когда он заявил, что ему не нужна замена Фотини. Другими словами, Костасу не нужна была другая женщина. И Софи ему не нужна. Он сказал, что их брак с Фотини не был браком по любви, но потом сказал, что никто не может заменить его жену... Как же так? Софи уже ничего не понимала. Она знала лишь одно — с каждым днем ей все тяжелее бороться со своими чувствами к Костасу. Когда она вошла в дом, уже темнело, но до обеда еще оставалось некоторое время. Она направилась к лестнице. Оказавшись в коридоре на втором этаже, Софи услышала какой-то приглушенный звук. Он донесся из другого крыла, где находились комнаты Костаса и Элени. Софи с минуту колебалась, потом повернула туда. Если Элени уже легла спать, может быть, ей снился дурной сон? Софи остановилась в дверях комнаты Элени. Девочка лежала в кровати, с плюшевым медвежонком под мышкой, и еле заметно улыбалась. В углу уже горел ночник. Внимание Софи привлекло какое-то движение. Она повернула голову и увидела, что в кресле за дверью, ссутулившись, сидит Костас. Он оперся локтями о колени и обхватил руками голову. Чувствовалось, что он в отчаянии. Он выглядел как человек, потерпевший крах. Потерявший надежду. Она шагнула к нему, потом сделала еще один шаг. Положила руку ему на плечо. Он резко поднял голову. Его лицо выражало такую сильную боль! Она провела рукой по его широкому плечу, словно могла облегчить напряжение. Открыла рот, собираясь заговорить, но он прижал палец к губам. Софи взглянула на Элени, которая крепко спала. В тот же миг Костас пошевелился, накрыл ее руку ладонью и поднялся с места. Он повел Софи к двери, и они вышли в темный коридор. Костас остановился, только когда они дошли до поворота, откуда можно было направиться к ее комнате. Он стоял, молча глядя на нее сверху вниз. Его глаза сверкали, но она не могла понять выражение его лица. —У тебя все в порядке? — спросила она. — Я могу тебе чем-то помочь? Она шагнула к нему. Чем она могла ему помочь? Как чашка кофе или даже глоток спиртного помогут человеку, который видит, как его маленькая дочь отчаянно борется за свою жизнь, а он бессилен? Ей пора было уходить. Софи попыталась высвободить руку. Но он так и не разжал пальцы. —Забудь, что я... —Да, кое-что есть, — прошептал он. Софи пристально посмотрела на него и увидела, что его глаза засияли. Выражение его лица изменилось, на губах появилась свирепая улыбка. Софи испытала что-то вроде страха. —Что... —Вот это. Он поцеловал ее в губы. Огонь. Вспыхнувшее желание. В глубине души она поняла: это и было тем, что она от него хотела. Эта пугающая, неистовая страсть. Он обхватил ладонями ее лицо и прижался губами к ее губам. Софи ответила на его поцелуй, в котором, кроме дерзости, чувствовалась и нежность. От прикосновения Костаса ее охватило волнение. Он поцеловал ее в щеку, потом — ниже уха, и она вздохнула. Софи провела руками вверх по его груди, и когда ее пальцы коснулись затылка Костаса, она снова поцеловала его в губы, испытывая нестерпимое желание. Он шагнул к ней ближе, прижал ее спиной к стене. Софи почувствовала страсть, какой ей еще никогда не доводилось испытывать. Ее дыхание стало учащенным Костас сжал ее в объятиях и поднял повыше, прижимаясь возбужденной плотью к ее животу. Страстно целуя Софи в губы, он обхватил руками ее груди. Когда Костас оторвался от ее губ и поцеловал ее шею, она принялась ловить ртом воздух. Он ущипнул ее за мочку уха, и Софи вздрогнула. —Тебе это нравится, Софи? Сквозь хлопчатобумажную ткань рубашки он ущипнул ее за сосок. —Да, — выдохнула она, сжимая его мускулистые плечи, такие широкие и такие напряженные. Он пристально посмотрел на нее. Его глаза сверкали от волнения. —Хорошо. Потому что это и есть то, что ты можешь мне дать, Софи. Он провел рукой вниз по ее телу, к талии, ниже и ниже, пока она не вздрогнула. Глядя на него, она увидела, что его лицо не выражает ни мягкости, ни доброты. Только вожделение. —Секс, Софи, — выдохнул он. Его темные, как грех, глаза глядели в глаза Софи. — Это и есть то, чего я хочу. Это и есть все, чего я хочу от тебя. Она смотрела, как шевелятся его губы, слышала эти слова, но не могла их понять. Если она искала в Костасе что-то другое, нежность, более глубокое чувство, она была обречена на разочарование. Его глаза не выражали ничего, кроме вожделения. Он испытывал к ней чисто физическое желание, ничего более!.. А чего еще она ожидала? Софи тяжело опустилась, все еще держась за его плечи, чтобы не упасть. Он позволил ей плавно соскользнуть по стене, и она встала на ноги. Но если бы он ее не держал, она бы упала. —Нечего сказать, Софи? На его губах появилась невеселая улыбка. Внезапно у нее исчезло желание. Она была дурой! Слепой, легкомысленной дурой! —Мне не нужно твое сочувствие, — сказал он. — Для этого нет места в моей жизни. Но я возьму твое тело, Софи. Каждый его великолепный сантиметр. Я хочу затеряться в твоей нежности. Хочу на час забыть об окружающем мире. На одну-единственную ночь. Но это все. Хочу забыться, Софи. Бурный восторг и простое, плотское удовольствие. Ничего больше. Ни чувств, ни нежности. Никаких взаимоотношений. Никакого будущего. Он ударил большим пальцем по ее соску, снова вызвав у нее невольное желание. До чего слабо и грешно ее тело! Она все еще желала Костаса, все еще отвечала ему, даже, несмотря на то, что он ясно дал ей понять, что она не нужна ему. Что сейчас его удовлетворит любое теплое, страстное женское тело. Боже, как стыдно! Она так легкомысленно вела себя! Софи буквально накрыла волна негодования и возмущения из-за собственного поведения. —Итак, Софи. Ты дашь мне то, чего я страстно желал с тех самых пор, как тебя увидел? Ты дашь мне сладкое забытье? Софи открыла рот. Попыталась найти слова. Любые слова, которые это прекратят. Но у нее ничего не получалось. По крайней мере, Костас был честен. Ей следовало быть благодарной за то, что он точно объяснил ей это все сейчас, раньше, чем ее увлекли бы его страсть и ее сильное желание. Сильное желание любви, как она теперь поняла. Софи отвернулась, не в силах взглянуть в его проницательные глаза. Костас сжал ее в объятиях. —Это отказ? — протяжно спросил он. Но в его тоне чувствовалось не только презрение, но и настойчивость. Софи оттолкнула его изо всех сил. Она должна была убежать. Сию же минуту! Несколько секунд он не шевелился. Потом резко шагнул назад. Его глаза потемнели, она не могла понять их выражения. Софи не помнила, как добежала по коридору до своей комнаты, как заперла дверь, разделась и встала под душ, такой горячий, что он, наверняка, должен был очистить ее от всякой скверны. Все, что она знала, — это то, что она забыла о чувстве собственного достоинства с Костасом Паламидисом. ГЛАВА ДЕВЯТАЯ Костас ходил взад и вперед по гостиной. Он в очередной раз нетерпеливо посмотрел на часы. Где Софи? Солнце уже садилось, а она до сих пор не вернулась. Софи ушла ранним утром. Наверняка уже должна вернуться? После завтрака она вышла из дома, сказав домработнице, что собирается уйти на весь день. И она взяла с собой Йоргоса. Костас теперь уже и не знал, то ли ему радоваться, что девушка не в одиночестве, то ли приходить в ярость от ревности. Она избегала его. Удивительно, что Софи не скрылась насовсем, а не просто ушла на день. После того, как он с ней поступил... Он пересек огромную комнату, преодолел коридор и вышел из дома. Стоя на каменных ступеньках, Костас тяжело дышал, словно только что пробежал несколько километров. Со вчерашнего вечера его преследовало чувство вины. С тех пор, как он поцеловал Софи... Он использовал в своих интересах ее тревогу и сочувствие, поддавшись своим эгоистичным желаниям! Костас зашагал по дорожке, словно мог убежать от сознания собственной вины. Но, конечно, это было невозможно. Черт возьми! Даже теперь он помнил горе во взгляде Софи. Как она в ужасе отшатнулась, когда он сказал, чего именно хочет от нее. Увы, и теперь желание обладать Софи никуда не исчезло. Он зашагал через чащу, поднялся на вершину мыса и остановился на краю утеса, откуда открывался вид на бухту. Здесь ему всегда хорошо думалось. Здесь никого не было, лишь доносился шум волн да на губах ощущался вкус соли. Он стремился думать спокойно и логично. Софи была его женщиной не больше, чем он был мужчиной ее грез. Он был привязан только к своей дочери. В его жизни не находилось времени для кого-нибудь еще. Тем более для девушки, у которой была своя жизнь где-то там, в Австралии. Для девушки, которая горевала по своей матери, которой причиняли боль воспоминания о семейном конфликте и о том, что ее отвергли. Для страстной и независимой девушки. Они были незнакомцами, которых сблизили обстоятельства. Это было все. Вот почему он был так жестоко искренен с ней вчера вечером. Он хотел, чтобы она его остерегалась. Ни один порядочный мужчина, тем более грек, не обольстил бы гостью в своем доме, молодую женщину, боровшуюся со своей болью с силой, которая должна была внушать уважение. И все же он овладел бы ею вчера вечером, даже ненавидя собственную слабость! Ему нет прощения. Костас с тревогой посмотрел на часы. Ее отсутствие было еще хуже, чем мучение, которое он испытывал, когда она находилась рядом. * * * —Теперь недалеко, — с улыбкой сказал Йоргос. Его слова подействовали на Софи как холодный душ. Вскоре они вернутся на виллу Паламидиса, и ей придется оказаться лицом к лицу с Костасом. Она кусала губы, спрашивая себя, как ей выкрутиться. Как она сможет снова, увидеть его после того, что произошло вчера вечером? Теперь он знал, как она слаба. Он целовал ее, держал в объятиях, и она потеряла самообладание. Предложила ему себя, там, в коридоре, не подумав. Только его слова, в конце концов, привели ее в чувство. Но даже тогда она едва заставила себя с ним расстаться. Несмотря на его слова, несмотря на боль, которую они ей причинили, она все еще его желала! —Thespinis? У вас все в порядке? Она повернулась к Йоргосу и заметила в его блестящих глазах неподдельное беспокойство. Он был приятным спутником, даже, несмотря на то, что Софи так и не смогла убедить его обращаться к ней по имени. Боссу это не понравится, сказал Йоргос. И это, конечно, решило вопрос. Очевидно, босс получал все, что хотел. Кроме нее. —У меня все хорошо, — сказала она, растягивая губы в улыбке. — Может быть, просто немного устала. Тогда он широко улыбнулся и бросил на нее озорной взгляд. —Я не понимаю, как вы могли устать. В конце концов, вы посетили только рынки. А потом археологический музей. И Кносский дворец. И... —Это был замечательный день! Спасибо. —Это доставило мне удовольствие. В любое время. Вы просто попросите, и я повезу вас, куда вы захотите поехать. Йоргос действительно был удивительно красив. Даже великолепен, благодаря этим большим, смеющимся глазам. И он был практически ее ровесник, так что Софи могла расслабиться в его обществе, с охотой откликаясь на его шутки. Тогда почему он совсем ее не привлекал? Почему его красивое лицо оставляло ее равнодушной, а при одном воспоминании о суровой внешности Костаса и его темных внимательных глазах она приходила в волнение? И почему, когда ей предстояло снова увидеть сурового хозяина виллы, она стремилась к этой встрече и при этом тревожилась? Йоргос принялся рассказывать очередную свою историю, отвлекая Софи от мыслей, которых она предпочитала избегать. И вскоре она так смеялась, что даже не заметила, как они въехали в ворота. Только когда Софи увидела дом, она поняла, что они вернулись. И что их ждал Костас. Он стоял, подбоченясь, на верхней ступеньке. Софи перестала смеяться. Он спустился по ступенькам и открыл дверцу со стороны пассажирского сиденья. —Где ты была? Он взял ее за локоть и заставил встать, как только она расстегнула ремень безопасности. —Осматривала достопримечательности, — сказала она, глядя ему в глаза. Судя по его хмурому виду, он был в ярости. Костас свирепо сдвинул брови и сдавил ее локоть. Она пожала плечами, но он по-прежнему держал ее за локоть. Нагнувшись к открытой дверце машины, Костас что-то резко сказал Йоргасу по-гречески. Слишком быстро, чтобы она могла понять, но, судя по тому, как Йоргос внезапно помрачнел, он услышал весьма неприятные слова. В чем заключалась проблема Костаса? —Извини, — перебила она, — я не знала, что сегодня тебе нужна машина. Костас выпрямился и смутил ее пристальным взглядом. —Она не была мне нужна. И, к твоему сведению, у меня есть еще автомобили, если мне понадобится куда-то ехать. Но я был бы тебе признателен, если бы ты сказала, где была. Я ожидал, что ты вернешься несколько часов назад. Что? Он беспокоился о ней? Конечно, нет! Ведь он смотрел на нее так неодобрительно... —Я не знала, что должна рассказывать о своих перемещениях. —Почему ты отключила сотовый телефон? Чем ты занималась все это время? —Сегодня днем мы ездили в горы, Kyrie Palamidis, — сказал Йоргос, оставаясь в машине. — Мы потеряли там сигнал. —И ты всегда мог оставить сообщение, — перебила его Софи, — если это было что-нибудь важное. Костас взглянул на нее, потом сказал Йоргосу несколько слов и захлопнул дверцу машины. Йоргос поехал к гаражам. Костас по-прежнему сжимал локоть Софи. —Ты знала, что Йоргос помолвлен? — тихо спросил он. Она нахмурилась. Причем здесь его помолвка? —Ты знала?! Он так сильно сжал ее локоть, что она поморщилась. Он немедленно ослабил хватку, но не отпустил ее. —Нет, я не знала. Софи свирепо посмотрела на него, спрашивая себя, что, черт возьми, происходит? Он кивнул. —Тогда, может быть, я должен тебе сказать, что его невеста — собственница и очень ревнивая молодая женщина. Несколько секунд Софи пристально смотрела на Костаса. Когда она поняла, на что тот намекает, аж задохнулась от возмущения. Он предупреждал ее, чтобы она держалась подальше от Йоргоса?! За кого он ее принимает? За соблазнительницу, которая перешла от босса к шоферу? Софи почувствовала себя так, словно он только что ее ударил. В этот миг она поняла, какой женщиной ее считал Костас. —Убери от меня свои руки! — прошипела она. Удивительно, но на этот раз он подчинился. Софи быстро поднялась по лестнице — она спешила уединиться. * * * Костас наблюдал, как она бросилась в дом, как будто за ней гнался сам пес из Гадеса. Sto Diavolo! Он не смог бы добиться худших результатов, даже если бы постарался! [1] 1 В древнегреческой мифологии трехголовый свирепый пес, охраняющий Гадес - Царство мертвых. — Прим. ред. Инстинкт говорил ему, чтобы он помчался за Софи, остановил и обнял, но Костас не собирался этого делать. После того как он снова ее обидел, оскорбил ее из одной только ревности? Нет! Он покачал головой. Ему следовало приберечь свой гнев для Йоргоса. Черт возьми, этот парень был опытным бабником! Но вот только теперь он, Костас, будет возить Софи повсюду, куда ей захочется поехать. Костас принялся медленно подниматься по ступенькам. Как бы там ни было, он должен был извиниться. В конце концов, он нашел Софи. Она выходила из ванной комнаты на нижнем этаже. Девушка шла, ссутулила плечи, стараясь не встречаться с ним взглядом. —Софи... Он потянулся к ее руке, но она отшатнулась. Костас опустил руку. —Чего ты хочешь? — устало спросила она. —Мне нужно извиниться. Она взглянула ему в глаза и от удивления открыла рот. —Я рассердился на моего шофера, а не на тебя, — сказал Костас. — Ему следовало знать, что он должен поставить меня в известность. Тебе нужно будет только попросить, и я отвезу тебя, куда ты пожелаешь поехать. Молчание. —Мне жаль, если ты подумала, что я намекаю... —На что? На то, что я — проститутка? Она встретилась с ним взглядом. Он увидел страдание, потрясение и ярость, и испытал угрызения совести. Софи поспешно продолжала, прежде чем он успел ответить: —На то, что, поскольку я решила не ложиться с тобой в постель вчера вечером, я, должно быть, стремлюсь повеселиться и поиграть с кем-нибудь еще? — Она говорила страдальческим шепотом. —Софи, я... —Держись от меня подальше! Она отшвырнула руку, которую он протянул ей, даже сам того не замечая. Ее глаза наполнились слезами, а нижняя губа задрожала. При виде ее страданий ему стало больно. Больше всего ему сейчас хотелось осыпать Софи поцелуями, чтобы облегчить обиду. —Я сказала, держись подальше! — прошипела она, увидев, что он приближается к ней. —В этом и заключается проблема, Софи. Я не могу вести себя с тобой сдержанно. Разве ты не понимаешь? Он пристально посмотрел в ее широко раскрытые, ошеломленные глаза и понял, что погиб. —Как ты думаешь, почему я так обозлился на Йоргоса? —Потому что ты думал, что я его обольщаю. Он покачал головой. Она бросила взгляд поверх его плеча. —Мне нужно идти и... —Почему, Софи? — спросил Костас. Она медленно подняла глаза, и их взгляды встретились. У нее был невероятно усталый вид. —Потому что ты не хочешь со мной расставаться, — медленно прошептала она, после чего отвела взгляд. Он кивнул. —А почему я этого не хочу? — прошептал он, глядя, как она кусает нижнюю губу. —Потому что я — единственный человек, который может помочь Элени. —Неверно. Она снова подняла глаза. —Это потому, что я ревную, — признался Костас. — Я ревную к любому, с кем ты общаешься в мое отсутствие. Она широко раскрыла глаза. Ему захотелось поцеловать ее соблазнительные губы. Он дрожал всем телом, от едва сдерживаемого желания. —Ты понимаешь, Софи? Я ревновал тебя к моему шоферу, потому что он провел этот день наедине с тобой. И ни на минуту не подумал, что ты можешь его обольщать. Просто мне хотелось, чтобы ты обольщала... меня. Он увидел, как она залилась румянцем. Ее дыхание стало учащенным. Ему нужно было только поднять руку, прижать ладонь к ее лицу, шагнуть к ней и... —Kyrie Palamidis, — послышался тихий голос его домработницы. Он моргнул, а потом повернулся. В конце коридора, возле комнаты для слуг, стояла домработница. Она держала в руках радиотелефон, широко раскрыв глаза от удивления. Домработница поспешно отвела взгляд. На протяжении всех лет, что у него работала, она никогда не видела хозяина ни с одной женщиной, кроме Фотини. Даже до женитьбы Костас не имел обыкновения обольщать гостий у себя дома. —Звонят из больницы, — объяснила она. Когда Костас услышал ее слова, ему показалось, что его сердце подпрыгнуло прямо к горлу. Он подошел к домработнице, поблагодарил ее и взял телефон. Потом повернулся и взглянул на Софи. Их взгляды встретились. —Это Костас Паламидис, — сказал он, машинально переходя на греческий язык. —Мы получили результат, сэр. — Он узнал голос врача Элени. — Мы бы хотели, чтобы вы как можно скорее привезли свою дочь на лечение. Думаем, что донор, которого вы нашли, совместим. Мы будем продолжать делать пересадку. ГЛАВА ДЕСЯТАЯ Костас пристально посмотрел сквозь стеклянную, стенную панель и почувствовал себя так, будто у него в груди образовался ком. Он с трудом проглотил слюну, пытаясь успокоиться. Он справился со своими эмоциями, переживая процедуру пересадки и, последовавшие за ней, тяжелые дни. Он оставался с Элени, когда она испытывала недомогание. Когда дочка уставала, когда плакала и расстраивалась... Он сделал то, что должен был делать. Сдерживал свои чувства. Упрашивал, ободрял, утешал. Его поразили сила и решительность маленькой девочки. Почему же теперь, при виде своей дочери, он почувствовал такое сильное потрясение, что ему показалось, будто кто-то схватил его за сердце и постарался его вырвать? Даже сейчас никто не знал, спасет ли эта пересадка Элени. Он снова окинул взглядом больничную палату своей дочери. Элени прислонилась к подушкам, она выглядела трогательно худенькой. Но она улыбалась уголками губ. Элени посмотрела на огромную книжку с картинками и сказала что-то, чего он не смог услышать. Должно быть, это была шутка. Даже сквозь стекло он услышал, как женщина возле нее рассмеялась в ответ. Софи. Софи и Элени. Элени и Софи. Он покачал головой, как будто пытался избавиться от смятения. Раньше он уже видел их вместе. Софи каждый день навещала Элени. За эти дни они сблизились еще сильнее. Это было очевидно, даже несмотря на то, что Софи старалась с ним не встречаться. Впрочем, он не мог ее винить. Они ни разу не оказались вместе наедине с того дня, когда он ревниво и гневно разговаривал с ней. Удивительно, что после этого Софи не уехала. И не приняла его предложение, когда он сказал ей о ее возможном отъезде в Сидней. Софи осталась. Ради Элени. —Коста? Он повернулся — к нему по коридору быстро шла его мать. —Что-нибудь случилось? Ты выглядишь таким... —Ничего не случилось, — успокоил он ее. Он повернулся спиной к стеклянной стене. — Нет никаких изменений. Кажется, у нее все довольно хорошо. Он обнял мать и крепко поцеловал в обе щеки. Она взглянула сквозь стеклянную стену и улыбнулась. —Приятно видеть их вместе. Они так сблизились... На первый взгляд эта девушка очень похожа на Фотини, что удивительно. Но, несмотря на внешнее сходство, они очень отличаются друг от друга. —Мы не станем говорить об этом. Костас повернулся к стеклянной панели и увидел, что Софи закрыла книгу и подняла глаза, после чего обнаружила, что он за ней наблюдает. Костас замер. Они так долго смотрели в глаза друг другу, что он почти забыл о своей матери, которая стояла рядом с ним. —Прячась от правды, ты не заставишь ее уйти. Он наблюдал, как Софи положила книгу рядом с кроватью, а потом повернулась и начала разговаривать с Элени. —Верь мне. Я ни от чего не прячусь. —Вот как? Но ты мрачнеешь всякий раз, когда смотришь на Софи. И ты все еще не желаешь разговаривать о Фотини. Он повернулся к матери и пристально посмотрел на нее. —Это неподходящее время и неподходящее место. —Когда же наступит это подходящее время? Ты избегаешь разговоров о Фотини с тех самых пор, как произошел несчастный случай. —Здесь нечего обсуждать. Но не беспокойся, я понимаю, как отличается Софи от своей двоюродной сестры. Софи — не избалованная богатая наследница, и она не пустая, и не эгоистичная. —Коста! Это не то, что я имела в виду. И такая грубость не в твоем характере. Тем более после того, как ты поддерживал Фотини. Ты делал все, что мог делать муж, чтобы ей помочь. Больше того, что сделали бы многие мужчины. И чего он добился? Несмотря на свою бдительность, несмотря на свое неизменное терпение, он не спас ее от нее самой. Костас почувствовал знакомый ему беспомощный гнев. Может быть, если бы он испытывал к ней истинную любовь... —У нее была тяжелая послеродовая депрессия, — сказала его мать. — И не было ничьей вины, когда ее положение обострилось настолько, что все вышло из-под контроля. —Я с этим не согласен. Моя жена не обращала внимания на советы врача и сторонилась своей семьи. Если бы она не пыталась бороться с болезнью с помощью выпивки и вечеринок, она не потеряла бы самообладание и не разбилась бы. Если бы только Костас был с ней в тот вечер! Он не должен был обращать внимание на легкий жар Элени, не должен был предоставить няне позаботиться о дочке. Мог бы отложить последнюю телеконференцию с Сингапуром. Он должен был... —Не было ничьей вины, сынок. Это произошло не из-за тебя. —И в том, что заболела Элени, тоже нет ничьей вины. Но в глубине души Костас чувствовал себя виноватым. Именно он подвел свою дочь! —Не вини себя, Коста. Тебе нужно время, чтобы освободиться от этого. Чтобы снова научиться доверять. Он резко поднял голову. Итак, они снова заговорили о Софи ... Костас спросил себя, что сказала бы его мать, если бы точно знала, как ему хочется довериться Софи Пэтерсон. Насколько сильную связь с нею он чувствует. Но Костас хорошо усвоил последний урок. Доверие — иллюзия, без которой он мог обойтись. Несмотря на то, что у него было сильное искушение поверить... После смерти жены ему меньше всего был нужен новый роман. Особенно с еще одной девушкой из дома Лиакосов. Его мать покачала головой, потом стала готовиться к визиту в палату Элени — мыть руки и надевать маску и халат. Костас смотрел, как его мать входит в палату. Он собирался пойти поговорить с врачом. До сих пор медики вели себя довольно оптимистично, но соблюдали осторожность. О выздоровлении Элени они говорили уклончиво. Это доводило Костаса до безумия. Ему требовалось нечто более конкретное. Когда он зашагал по коридору, то услышал, как у него за спиной открылась дверь. Услышал, что кто-то тихо разговаривает, потом — чьи-то шаги. Это была Софи. Он остановился. Софи сняла маску и халат, стараясь не глядеть на Костаса, который пристально смотрел на нее. Это заняло всего несколько секунд. Она жалела, что не дольше... Все что угодно, лишь бы отсрочить их неизбежный разговор! Она и так знала, что трусиха. Софи спросила себя, о чем думает Костас Паламидис. Она заметила его задумчивый взгляд, когда он обнаружил, что она сидит с Элени. Ей следовало злиться на него за то, как он с ней обошелся. Она действительно злилась. И при этом чувствовала на редкость сильное желание! Господи, спаси! — Привет, Софи. —Костас! Кажется, сегодня днем Элени немного повеселела. Она смеялась, а на ее щеках появился румянец. Он кивнул, задумчиво глядя на нее. —Я собираюсь пойти и проверить, не получены ли результаты последних тестов, — сказал он. Ей хотелось вызваться пойти с ним. Поддержать его, когда он узнает новости, какими бы они ни оказались. Но этот человек не хотел, ни ее помощи, ни ее сочувствия. Он ясно дал ей понять, что ему ничего от нее не нужно, разве что овладеть ее телом. И все равно Софи не могла не сочувствовать ему. Ночь за ночью она лежала без сна, спрашивая себя, было ли это настоящей причиной, по которой она осталась на Крите. Не только из-за маленькой Элени. Но потому, что Костас Паламидис в ком-то нуждался. Нуждался в ней. Она покачала головой. Нуждаться в такой, обычной девушке, как она... —Софи? Нам нужно поговорить. Я ... —Я спрашивала себя, не поможешь ли ты мне? — воскликнула она, прежде чем он успел продолжить. Все, что угодно, лишь бы остановить его. Что бы он ни собирался сказать, ей не хотелось слышать ни банальное извинение, ни объяснение. — Мне нужно найти еще одну палату, — быстро сказала она. — И уговорить медицинский персонал впустить туда меня. —Твой дедушка. Это не было вопросом. Да, ее дедушка. Человек, которого она поклялась никогда не прощать. —Значит, ты все-таки решила с ним повидаться? Она пожала плечами. —Это показалось мне уместным. Софи не собиралась прощать старика. Но она не могла быть такой же безжалостной, каким был он. Может быть, он не захочет, чтобы она его навестила? Это не удивило бы Софи. Но если он этого захочет, она проглотит свое негодование и повидается с ним. —Софи? Она подняла глаза. Не прослушала ли она что-нибудь из того, что сказал Костас? —Ты готова? — тихо спросил он. — Я могу показать тебе дорогу. Я навещал старика и был у него в палате. Конечно. Она забыла, что Петрос Лиакос также был дедушкой его жены. Костас, наверняка, серьезно относился к таким семейным обязанностям, даже после смерти Фотини. —Да. Спасибо. Сейчас Софи была даже рада обществу Костаса. После того, как она столь долго его избегала, пыталась не думать о нем, она чувствовала себя лучше, благодаря одному его присутствию. Ведь через несколько минут она окажется лицом к лицу с человеком, которого ненавидела. Костас повел Софи на другой этаж. Они повернули за угол и остановились возле палаты Петроса Лиакоса. Софи почти не прислушивалась к разговору Костаса и медсестры. — Софи? — Костас пристально посмотрел на нее. — К нему должны впускать по одному посетителю, но я войду с тобой. —Нет! — Она покачала головой. — Нет, все в порядке. Я предпочла бы повидаться с ним наедине. Она даже не могла себе представить, что одновременно окажется лицом к лицу и с Петросом Лиакосом, и с Костасом. Ее нервы этого не вынесут! И эта встреча с дедом была слишком личным делом, чтобы она с кем-то его делила. —Со мной там будет легче, — настаивал Костас. — Удар... он повлиял на его речь. Она кивнула. —Ты забываешь, что я — специалист по патологии речи. Я привыкла работать с дефектами речи. И... — поспешно продолжала Софи, прежде чем он успел ее перебить, — если он будет говорить медленно, я пойму несложные греческие слова. —Тебе это не понадобится. Твой дедушка говорит по-английски. — Kyrie Liakos может сейчас повидаться с вами, — сказала медсестра, выходя из палаты. Она пристально смотрела на Костаса и даже не взглянула на Софи. —Спасибо, — сказала Софи. Она сделала шаг к двери палаты. —Софи... Судя по голосу Костаса, ему хотелось сказать что-то еще. —Увидимся позже, — сказала она, прежде чем он успел продолжить, и тихо вошла в палату. За ней закрылась дверь. * * * Несмотря на богатство Петроса Лиакоса, он был так же бессилен против болезни, как была бессильна ее мать. Софи медленно пошла к кровати. Нелепо, что она так нервничает. В конце концов, ей нечего стыдиться! Софи разглядела под одеялом очертания ступней, длинных ног, худого тела. Она подошла поближе и увидела его, Петроса Лиакоса, отца ее матери. Человека, который отрекся от своей плоти и крови, потому что не захотел ослабить контроль над жизнью своей дочери. Сверкающие темные глаза взглянули в глаза Софи, и она почувствовала, какая у него сильная воля. Старик свирепо нахмурил брови. Его нос напоминал выступающий вперед клюв. Внимание Софи привлекло какое-то движение. Неуклюжий, резкий жест сжатой в кулак руки, лежавшей поверх одеяла. Она услышала, что он сделал вдох. Софи снова перевела взгляд на его лицо. На этот раз она увидела признаки слабости. У старика были впалые щеки. Его рот исказился в болезненной гримасе. Она посочувствовала ему. —Приехала, чтобы... злорадствовать. Ему было трудно говорить. Ей пришлось податься вперед, чтобы слышать его голос. —Нет. Она пристально посмотрела ему в глаза. Казалось, что только глаза у него и остались живыми. —Приехала... за моими... деньгами. —Нет! — Она выпрямилась, чувствуя, как гнев вытесняет невольное сочувствие. Она свирепо посмотрела на него. У нее учащенно бился пульс. — Мне было любопытно, — сумела произнести она, наконец, когда смогла контролировать собственный голос. —Ближе, — прошептал он. — Подойди ближе. Софи подошла к изголовью кровати, глядя на своего дедушку. Его глаза сверкали, и она поняла, что это от слез. Ее ошеломила мысль о том, что этот человек плачет. Должно быть, старик увидел, что она потрясена, потому что он моргнул и отвернулся к окну. —Похожа на... нее. Она почувствовала страх, негодование, отчаяние, горе. И что-то еще, чего она не могла объяснить. —Похожа... на... Кристину. У Софи перехватило дыхание. Дедушка повернул голову и пристально посмотрел на нее. В его глазах появилось на редкость свирепое выражение. Но теперь она подозревала, что этот вид был маской, нужной для того, чтобы скрыть любые чувства, которые он испытывал, когда глядел на нее. —Сядь. Это было приказом, несмотря на его слабый голос. Софи выдержала его пристальный взгляд, зная, что они оба вспоминают ее мать. Она протянула руку и придвинула к себе стул. Потом уселась возле своего дедушки. ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ Солнце уже село, и наступили сумерки. Прозрачная вечерняя заря освещала дорожку к утесу. Софи вдохнула соленый воздух, аромат диких трав и моря. Он так отличался от запаха антисептика в больнице! Софи обхватила себя руками, стараясь отогнать болезненное чувство. Она была в смятении, которое возрастало с каждым часом. Сегодняшний день ничем не отличался от других. Софи погуляла по берегу, а потом поехала в больницу навещать Элени. Несколько минут вежливого, чопорного разговора с Костасом после того, как она выходила из палаты Элени. Ничего необычного. И, несмотря на это... сегодня она испытала сильное волнение. Ее настроение должно было быть оптимистичным. Элени повеселела, она чувствовала себя лучше. Даже дедушка набирался сил. И они постепенно стали общаться друг с другом... Софи подставила лицо под морской ветерок и закрыла глаза, пытаясь успокоиться. И — это было неизбежно — увидела его, Костаса. Как всегда, Софи представила себе его широкоплечую фигуру и горящие глаза. Избавления не было. Он пытался загладить свою вину. Не только с помощью приятных вещей — вроде букета белых, как снег, роз и письменного извинения. Или предложения поплыть на его яхте на один из Эгейских островов. Нет, Софи куда больше оценила то, что было гораздо менее осязаемым. Когда она в первый раз навестила своего дедушку, ее потрясло собственное смятение. Она вышла из палаты и обнаружила, что Костас ее ждал. Высокий, молчаливый и удивительно успокаивающий. Она даже не возражала, когда он взял ее за локоть и увел. Они, молча, шли по больнице. Софи не могла понять выражение лица Костаса. Но что-то в его лице говорило о понимании. О силе и о симпатии. С тех пор, Костас ждал ее всякий раз, когда она выходила из палаты дедушки. И его безусловная поддержка, была для нее необыкновенно важной. Вздохнув, Софи открыла глаза, решив перестать думать о Костасе, ведь это вызывало у нее беспокойство. Она повернулась и зашагала к небольшой бухте неподалеку от виллы Паламидиса. Она сказала себе, что осталась здесь ради Элени. Кроме того, ей хотелось получше понять узы, которые связывали ее с Петросом Лиакосом. Она сказала деду, что вскоре должна уехать, но он одобрил ее намерение снова побывать на Крите. Однако всего важнее был Костас. Он вызывал у нее волнение. А ее тело... Господи! Стоило ему подойти поближе, и она теряла самообладание. У Софи было такое чувство, будто что-то в ее теле и душе оживало только в его присутствии. Когда она подошла к пляжу, почти стемнело, но песок все еще был теплым и заманчивым. Она упала на колени, не в силах сдержать эмоции. Как она скучала по своей маме! Как она нуждалась в ее любви и советах! Она отдала бы все что угодно, лишь бы проснуться и обнаружить, что смерть ее матери — всего лишь страшный сон. Если бы только врачи раньше диагностировали болезнь... Если бы только мать послушалась ее, когда Софи просила ее отдохнуть! Если бы только лекарства подействовали. Если бы только... Слишком много этих «если»! Она наклонила голову и ссутулила плечи. Прижала руки к глазам, чувствуя, как у нее потекли слезы. Всхлипывая, Софи, наконец, уступила своему горю. Уже стемнело, когда она, наконец, выплакалась и подняла голову. Наступил вечер. На небе засияли первые звезды. После рыданий Софи чувствовала себя очень усталой. Она уперлась руками в песок, собираясь подняться. Но ее правая рука коснулась не песка, а чего-то мягкого... Она увидела большое светлое полотенце. Взяв его обеими руками, она поднялась на ноги и пошатнулась. Чье это полотенце? Софи повернулась и обвела взглядом небольшую бухту. Если бы здесь кто-то купался, она бы, наверняка, его увидела, когда пришла сюда, не так ли? Или она так погрузилась в мысли о своем несчастье, что ничего не заметила? Присмотревшись в сумерках, она заметила, что к берегу плывет какой-то человек. Глаза Софи уже привыкли к темноте, и она увидела, как он добрался до мелководья и встал на ноги. Тряхнул головой. Вода стекала по его широкой груди вниз, к тонкой талии. Софи не могла отвести взгляд. У нее перехватило дыхание, когда она наблюдала, как Костас выходит на берег. Она должна была крикнуть, предупредить его, что он здесь не в одиночестве. Она должна была повернуться к нему спиной, чтобы он оказался в уединении. Ей самой требовалось уединение. Потому что даже в темноте раннего вечера она видела, что он обнажен. На его прекрасной, атлетической фигуре не было даже плавок. Он ее увидел. Остановился, когда был по колено в воде. Уйди. Сию же минуту! Брось полотенце и исчезни как можно скорее. Разум кричал ей, чтобы она убежала. Чтобы исчезла, пока не стало слишком поздно. Они уже через это прошли, пытаясь избавиться от страстного, физического влечения друг к другу. Но это было все, чего он хотел, все, что ему было от нее нужно. Он никогда не предложит ей большего. Софи с трудом проглотила слюну, пытаясь собраться с силами, чтобы не обращать внимания на сильную реакцию, которую он у нее вызывал. Чем дольше она там стояла, тем слабее становился голос самосохранения. Только одно было ей абсолютно ясно. Как она желала этого мужчину... —Софи... Он вышел на берег. Софи сжала полотенце еще крепче, чувствуя, что ей становится жарко. Она дрожала, глядя на Костаса, не в силах отвести взгляда, да и не желая его отводить. —Софи... — Он словно простонал ее имя. — Уйди... Она знала, что Костас прав. Но она больше не могла бороться. Она ничего не чувствовала, кроме желания. Ничто другое не имело значения. Ни воспоминание о его жестоких словах, когда они целовались, ни боль, которую она испытала впоследствии. Он зашагал по пляжу. —Разве ты меня не слышишь? — проворчал он. — Возвращайся в дом. Он подошел так близко, что она почувствовала его горячее дыхание, подняла к нему лицо и закрыла глаза. Даже после купания в ледяном Эгейском море его кожа горела. —Разве у тебя совсем нет разума? В его голосе слышалось отчаяние. Но ее отчаяние не уступало отчаянию Костаса. Она качнулась в направлении голоса, и он схватил ее за плечи. Софи вздохнула от трепетного ожидания. —Нет, Софи. Нет, мы не можем... Но его пальцы уже гладили плечи Софи. Она подняла руку и коснулась его горячей плоти. Она провела ладонью по его ключице, коснулась места, где бился пульс, пониже подбородка. —Ты не должна прикасаться... боже мой... Он замолчал, когда она провела рукой по его широкой груди. И тогда Костас обнял ее и крепко поцеловал. Его поцелуй был безжалостным. Она обвила руками его мокрый торс, прижимаясь к нему. Инстинктивно Софи поняла, что это было то, чего она хотела с самого начала. Она и Костас — вместе. Это было то, чего она так страстно желала. —Софи... Она скорее почувствовала, чем услышала, как он произнес ее имя в промежутках между их неистовыми поцелуями. Его голос был хриплым от страсти. От ее страха, что он, возможно, и в эту минуту думал о Фотини, ничего не осталось. Костас был с ней , действительно желал именно ее. И она не сомневалась в том, что они подходили друг другу. —Скажи мне, чтобы я остановился, Софи. Как она могла прогнать его, когда его поцелуи ее воспламеняли? Как она могла прогнать его, когда он принадлежал ей? Костас был ее мужчиной. Она вздохнула, прижимаясь к его губам. Это было прекрасно. Костас услышал ее вздох. Почувствовал его в ее теплом, свежем дыхании, которое смешивалось с его собственным. И понял, что погиб. Костас прижал Софи к себе — каждый великолепный, обольстительный сантиметр ее тела. Он вздрогнул, когда она провела руками по его спине. Инстинктивно поцеловал ее так крепко, что она наклонилась назад, прижимаясь к его руке. Он встал на колени, увлекая ее за собой, нащупал одной рукой пляжное полотенце, встряхнул его и расстелил на песке. Костас помешал ей лечь, при этом, даже не прерывая их поцелуя. Он расстегнул пуговицы у нее на рубашке и отвел от себя ее руки, чтобы снять с нее рубашку. Потом сорвал с нее лифчик и принялся ласкать ее груди. Софи отшатнулась, а он инстинктивно последовал за ней. Она легла на полотенце, пристально глядя на Костаса. Принялась стаскивать с себя джинсы, а потом — трусики. — Костас... Звук ее голоса напоминал вздох. И в нем чувствовалось то же стремление, которое управляло Костасом. Она протянула тонкую руку и провела пальцами по его груди. Он прижался к ней. А Софи обвила руками его шею, и он принялся покрывать ее поцелуями. Вот Костас слегка отодвинулся и легко коснулся ее бедер. Софи застонала, целуя его в губы, крепко обнимая его. А когда он овладел Софи, то почувствовал, как она задрожала в его объятиях. Она что-то шептала, и Костас ощутил, что его тело ему уже не принадлежит. Он закрыл глаза и стал прижиматься к ней еще крепче. До тех пор, пока ему не показалось, что мир вокруг них разлетелся на маленькие кусочки. ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ Бурный восторг. Вот что это было, потрясенно подумал Костас, прижимая к себе Софи. Он знал, что должен обдумать эту ситуацию. Что-то его мучило. Его совесть? Он должен был прийти в ужас оттого, что у него не нашлось силы оттолкнуть Софи. Она его желала так же сильно, как он желал ее. Он мужчина, ему следовало сопротивляться. Именно ему следовало быть сильным, но это оказалось невозможно. Он дотронулся до пряди ее мягких волос, упавшей ей на плечо. Моя. Полностью моя. По крайней мере, на сегодняшнюю ночь, поспешно напомнил он себе. Это было все, чего он хотел, все, в чем нуждался... ночь счастья, которая могла облегчить бремя его дней. Но достаточно ли этого? Он нахмурился и слегка сжал ее плечо. Софи что-то прошептала. Он почувствовал у себя на шее ее теплое дыхание и замер, с удивлением обнаружив, что его тело еще не насытилось, Костас с наслаждением погладил ее обнаженную кожу и широко улыбнулся. Теперь она была его женщиной — в точности как он представлял себе много раз! Она, наконец, пришла к нему, по своей воле, ясно дав понять, что понимает и принимает его условия. Секс, физическое высвобождение, утешение — именно то, в чем они оба нуждались. И этого стоило ждать. Он снова чувствовал себя бодрым. Бодрее, чем в течение последних нескольких лет. Чем он когда-либо себя чувствовал. Теперь Костас с нетерпением ждал следующего раза. Он погладил ее по спине. Она находилась в каком-то изнеможении. Спала. Было бы неправильно ее беспокоить. Пока еще нет... Ее плечо покрылось гусиной кожей. Он и представления не имел, как долго они здесь лежали в объятиях друг друга, но вечер становился все холоднее и холоднее. Пора отнести свою любовницу в дом. При мысли о Софи в его постели, Костас самодовольно улыбнулся. Он завернул ее в полотенце и поднял на руки. Зашагал к дому, радуясь, что благодаря свету звезд видит дорогу. —Костас? —Просто расслабься, — прошептал он. — Я заполучил тебя. И я не собираюсь тебя отпускать. —Наша одежда... —В безопасности там, где она находится. Она с минуту молчала, а потом он почувствовал, как она прикоснулась горячей ладонью к его груди. —Нет. Мне нужна моя одежда. Я... —Сегодня ночью она тебе не понадобится. —Нет, нет! Кто-нибудь может увидеть. Он рассмеялся. На мгновенье подумал, что она ему отказывает. —Не нужно беспокоиться, Софи. В доме есть мой собственный отдельный вход. Слуги знают, что моему уединению нельзя мешать без приказания. Она покачала головой, касаясь волосами его кожи. Ее рука еще сильнее оттолкнула его. —Нет! Я не хочу... Поставь меня на землю. —Тебя незачем ставить на землю. — Он крепко обнял ее. — Я знаю эту дорогу, как тыльную сторону своей руки. Ты ее не знаешь. Они уже подошли к оливковой роще. —Я сказала , поставь меня на землю! Софи учащенно дышала. Он остановился, едва сдержав нетерпеливый вздох. Разве он не пообещал, что ее не увидит никто, кроме него самого? И она не могла беспокоиться из-за пары джинсов! Никто не собирался их красть. —Пожалуйста. Он медленно поставил ее на землю. Полотенце упало, и они оба оказались обнаженными. Чувствуя, как ее тело прижимается к нему, он вспотел. Может быть, остановиться здесь, в оливковой роще? Не такая уж плохая идея. Трава была высокой и мягкой, они вдыхали аромат полевых цветов. Он провел руками по ее спине, обхватил ее ягодицы и прижал ее к себе. Софи вздрогнула, сжимая его плечи. Он улыбнулся, уткнувшись ей в волосы. Нет, остановиться здесь было совсем не плохой идеей. У Софи от удовольствия вырвался вздох. Потом у нее перехватило дыхание. Почему ее так взволновало прикосновение Костаса? Его взгляд? То, что они оказались наедине, обнаженные, оба в плену у страсти? Ей уже доводилось чувствовать желание. У нее был соответствующий, пусть и ограниченный, опыт до того, как в ее жизнь ворвался Костас Паламидис. Она думала, что знала раньше... Софи покачала головой. Она ничего не знала. Она чуть не застонала от наслаждения, когда его большие руки прижали ее к его возбужденной плоти. Казалось, что прошло всего несколько минут с тех пор, как они побывали в объятиях друг друга. Но он уже желал ее снова. Так же, как она желала его. Это было физическим желанием, но, кроме того, тут было нечто гораздо большее. Она чувствовала это в глубине души. Между ними произошло нечто замечательное. Ее губы изогнулись в улыбке. —Софи... Он прижался губами к ее шее и принялся покрывать ее поцелуями. Когда он коснулся зубами мочки ее уха, у нее подкосились колени, и она не упала только потому, что он обнимал ее. А потом она и, на самом деле, начала падать. Он лег на траву, а она растянулась прямо на нем. Ее груди прижимались к его мощной груди так, что она чувствовала, как быстро бьется его сердце. Его руки ласкали ее. —Поцелуй меня, — потребовал он, прижимая ее к себе. Это был чувственный поцелуй. Ее язык коснулся его языка. Софи обхватила ладонями лицо Костаса, отвечая на его поцелуй. —Да! — прошептал он ей. Она принялась целовать его подбородок, щеку, уткнулась в его шею, ущипнула за ухо. Он сжал ее бедра, и она почувствовала, как ее колени коснулись мягкой травы. Софи охнула, когда он принялся ласкать ее груди, а потом вскрикнула от восторга. Ее охватила дрожь. Боже, это чувство было так близко к боли и все же так сильно от нее отличалось... Он взял в рот ее сосок, и она ощутила, что ее охватывает истома, что она дрожит всем телом. На нее так действовал его вид, его прикосновения. Но было между ними и что-то еще, какая-то сильная связь, которая притягивала Софи к нему. И от этой связи таял хрупкий барьер ледяного горя, окружавший ее сердце. Ее переполняло чувство любви и наслаждения. Ей хотелось держать его в объятиях, доставлять ему удовольствие... Любить его. —Костас... Ей нужно было сказать ему, заставить его понять, что она чувствует. Он страстно поцеловал ее в губы. Его темные глаза пристально глядели на нее. Он испытывал такое же желание, как она. Костас обнял Софи, и она почувствовала, что он вошел в нее. —Костас? —Все в порядке, — прошептал он. — Я сделаю так, что все будет в порядке. Он обхватил руками ее груди, она почувствовала на себе его страстный взгляд. Теперь каждое движение было утонченной пыткой. Софи сжала его запястья. Наконец, она испытала оргазм, а когда ее ощущения стали менее сильными, Костас прижал ее к себе. Она чувствовала биение его сердца, чувствовала его горячее дыхание на своих волосах. Он сжимал ее в объятиях. И в эту минуту Софи поняла, что любит его. Она любила Костаса Вассилиса Паламидиса. Следовало ли ей чувствовать потрясение? Недоверие? * * * Софи сонно улыбнулась, с наслаждением целуя его горячую кожу. Она приоткрыла глаза. Костас по-прежнему держал ее в объятиях. Ей хотелось, чтобы он не разжимал объятий, но она почувствовала: что-то изменилось. Она попыталась открыть глаза, чтобы посмотреть, где они. Откуда-то падал яркий свет, и она прищурилась. Она сонно поцеловала Костаса, и он вздрогнул, обнял ее еще крепче и пробормотал что-то, чего она не смогла разобрать. Она открыла глаза. Они были в комнате, в огромной ванной из розового мрамора. — Прими со мной душ, Софи. Он подался вперед, и ее плечо обрызгала теплая струя душа. Софи широко раскрыла глаза и встретилась взглядом с Костасом. Она с легкостью догадалась, о чем он думает. Его черные глаза выражали озорство, так же как и улыбка его чувственных губ, при виде которой у Софи перехватило дыхание. Она была очарована его мужской красотой. Просто испытывала восторг. Ей показалось, что у нее переполнено сердце. Эти чувства, то, что она узнала о новых эмоциональных узах, возникших между ними, о любви... Это было чересчур. Наверняка ее сердце вырвется из грудной клетки. Она так его любила! Обожала его. Глядя на Костаса, Софи заметила, что его лицо выражает вожделение. Предвкушение. Внезапно ее охватил страх. Она вспомнила о боли. От сомнений ее тело напряглось. Могла ли она совершить ошибку? Могла ли его страсть все же оказаться несерьезной? Он перестал улыбаться. Принял серьезный вид, словно понял, что она сомневается и боится. —Софи... — прошептал он. — Не могу себе представить, что именно я сделал, чтобы заслужить тебя. Он нежно поцеловал ее в губы. Софи закрыла глаза, зная, что здесь, в его объятиях, она чувствовала себя так, будто вернулась домой. Она не совершила никакой ужасной ошибки. Обвив руками его шею, Софии притянула его к себе. Их поцелуй стал страстным и закончился, только когда Костас шагнул под душ и на них полилась теплая вода. —Ты можешь поставить меня на пол, — быстро и сбивчиво сказала она, отбрасывая с лица мокрую прядку потемневших волос. Он так и сделал. Медленно поставил ее на ноги, а потом взял ее за руки повыше локтей, не дав ей упасть, когда она пошатнулась. Струя воды текла на его темные волосы, на его крепкую грудь. Костас поднял руку и погладил волосы, падавшие ей на плечо, обхватил ее шею. Прижимаясь к нему, Софи не удержалась от улыбки. Она действовала инстинктивно, и инстинкт говорил ей, что это самый замечательный опыт в ее жизни. Он шагнул ближе, потом взял кусок мыла, лежавший позади Софи, и протянул ей. —Мне хотелось это сделать с тех самых пор, как я увидел тебя в первый раз, — сказал он хриплым голосом. Она вспомнила его в тот первый день, когда он заставил ее встать под душ. Даже тогда, больная и убитая горем, она едва смогла отвести взгляд от его великолепного тела. А теперь... она имела право на большее, а не только на то, чтобы смотреть на этого греческого бога. Очарованная, она наблюдала, как он намыливает руки, а потом кладет мыло обратно. Она почувствовала на своем лице его теплое дыхание, когда он провел руками по ее ключице; потом вниз, к ее грудям, которые он обводил до тех пор, пока она не прикусила губу, чтобы удержаться от крика. У нее ослабли колени, и она схватила его за плечи, чтобы не упасть. —Мне хотелось сделать с тобой так много вещей, Софи... Он с улыбкой провел руками вниз по ее груди, к талии, по бедрам, а потом ниже. ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ Софи не хотелось шевелиться. Она могла бы навсегда остаться в такой позе. Она лежала в самой большой, самой роскошной кровати, какую ей когда-либо доводилось видеть. На мягких, красивых, хлопчатобумажных простынях. Ей казалось, что ее тело почти ничего не весит, но в то же время оно было слишком чувствительным, после того как она несколько часов занималась любовью. Даже теперь Софи чувствовала себя довольной. Неудивительно, что у нее еще не было сил поднять голову или открыть глаза. Прошлой ночью Костас испытывал такое ненасытное желание! Он был неистово страстен. И невероятно нежен. Несколько раз из-за него у Софи выступали на глазах слезы. А как пристально он на нее смотрел, отказываясь выключить свет, потому что ему нужно было ее видеть! Она вздрогнула, вспоминая его взгляд. Сначала она отвечала неохотно, предпочитая скрывать ответные чувства. Но потом, понаблюдав, обнаружила, что из-за нее он теряет самообладание. Просто из-за нее. Вот почему она испытала наслаждение такой силы. Это был не только секс. Это были узы, возникшие между ними и ставшие настолько сильными, что Софи знала: он чувствует эти узы так же, как и она. Возможно, на этот раз, когда он проснется, у них будет время для разговора, для объяснений. Прошла минута, и Софи поняла, что в первый раз с тех пор, как она видела, что Костас выходит из моря и шагает к ней, его нет рядом. Софи провела рукой по простыне до середины матраца. Она была холодная. Софи нахмурилась. Ванная? Она ничего не слышала. Но комнаты здесь со звуконепроницаемыми стенами. Ее шея и щеки запылали, когда она вспомнила, как прошлой ночью Костас заверил ее в том, что она может кричать так громко, как ей нравится, и этого не сможет услышать никто, кроме него. Она открыла глаза и увидела, что наступило утро. Точнее, было уже позднее утро. Она перевернулась на спину и обнаружила, что оказалась в одиночестве. Ей стало не по себе. Нелепо. Ничего неприятного не произошло. Вероятно, Костас все-таки в душе, может быть, даже ждет ее. Софи отбросила одеяло. Когда она подошла к двери ванной, то чувствовала себя немного смущенной. Но это было нелепо. После всего, что произошло между ними, ей незачем было чувствовать смущение. Тем не менее, она сделала паузу и постучала. Никакого ответа. Она постучала погромче костяшками пальцев и принялась ждать, когда дверь откроется и Костас улыбнется, глядя на нее сверху вниз. В конце концов, она открыла дверь и вошла. В ванной никого не было. Ей снова стало не по себе. Вероятно, Костас вышел на балкон, чтобы подышать свежим воздухом? Софи подошла к окну спальни, отдернула штору и обвела взглядом большой балкон. Там тоже никого не было. Наверное, он спустился вниз за едой для нее и для себя. Она повернулась к кровати. И остановилась. На полу возле кровати, где спала Софи, лежала аккуратно сложенная одежда. Она медленно приблизилась к ней. Узнала футболку и джинсы, которые только что выстирали. Нижнее белье, лифчик, даже открытые туфли на плоских каблуках и ее щетка для волос. Софи уселась в мягкое кресло с невысокой спинкой, которое стояло рядом с кроватью. Это была не та одежда, которую она носила вчера. Костас оделся, пошел в ее комнату и нашел для нее одежду, которую оставил возле кровати. Он не стал ее будить... Что за сообщение он хотел ей передать? Она пыталась понять, что именно произошло. Старалась не делать поспешных выводов. Софи была плохо знакома с правилами о том, как себя вести на следующее утро после любви... Впрочем, раньше она не думала об этом как о следующем утре . Она была так уверена, что это — новое начало! А не конец. Она сделала вдох, прижимая ладонь к ребрам. Почувствовала слабую боль. В конце концов, надо что-то делать. Софи приняла душ, оделась, причесалась. Все это время она ждала, что услышит, как открывается дверь, услышит быстрые, решительные шаги, которые она так хорошо, теперь знала! Низкий, чувственный голос, который вызвал у нее бурный восторг. В комнате Костаса по-прежнему никого не было. Так же, как и в ее комнате. Так же, как и на всем верхнем этаже. Он уехал в больницу, сказала она себе. Должно быть, в этом дело. Она встревожилась. Неужели Элени стало хуже? Софи покачала головой, стараясь дышать спокойно. Нет. Если бы это было серьезно, Костас рассказал бы ей или оставил записку. Она знала, что он поступил бы именно так. Тогда почему он не разбудил ее? Не сказал ей, что должен уехать? Или хотя бы набросал записку? Софи посмотрела на часы и нахмурилась. Она пропустила не только завтрак, но и ленч. Она так устала, что спала крепче, чем ей доводилось спать последние несколько недель. Что означало: вероятно, Костас уехал несколько часов назад. Когда Софи спустилась на первый этаж, ей было холодно, несмотря на яркое солнце, которое светило снаружи. Она никого не увидела ни в столовой, ни в гостиной, ни... — Kalimera, thespinis. Софи повернулась и увидела, что из помещения для слуг вышла домработница. — Kalimera sas , — ответила она со слабой улыбкой. —Вы хорошо спали, да? Вы хотели бы поесть? —Я подожду, спасибо, — сказала она. — Kyrie Palamidis и я должны были кое о чем поговорить. Я подожду и буду есть вместе с ним. Домработница наклонила голову. Она приняла озадаченный вид. — Ho kyrios уехал несколько часов назад, — объяснила она. — Сначала он посетил больницу. Потом он позвонил и сказал, что решил провести несколько деловых встреч. Он вернется только вечером. Садитесь, а я принесу вам вкусную еду, всего через несколько минут. Она кивнула и улыбнулась, а потом поспешила обратно. Пятясь, Софи наткнулась на стул с твердой спинкой и буквально повалилась на него. У нее вырвался вздох. Потом она снова вздохнула. Болело сердце. Теперь она знала, почему Костас ушел, не прощаясь. И не возвращался целый день. Что касалось его, ничего не изменилось. И они больше ничего не должны были говорить друг другу. Секс. Это и есть то, чего я хочу. Это и есть все, чего я хочу от тебя. Она заткнула уши, но не смогла остановить ненавистные воспоминания об этих словах. Я хочу на единственную ночь забыть об окружающем, мире. Бурный восторг и простое, плотское удовольствие. Когда она вспомнила, как свирепо он ей отвечал прошлой ночью, у нее на глазах выступили жгучие слезы. Никаких взаимоотношений. Никакого будущего . Эти слова возвещали гибель ее хрупким надеждам. Прошлой ночью она была дурой, ее увлекло сильное желание. Увлекла ее любовь к Костасу. Она сделала глупость, подумав, что, поскольку она чувствует нечто гораздо большее, чем вожделение, Костас должен теперь чувствовать то же самое. Но для него ничего не изменилось... Ее охватило отчаяние. Она хорошо поняла, какие у нее отношения с Костасом Паламидисом. ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ Возвращаясь домой, Костас старался вести машину с умеренной скоростью. Незачем торопиться, уверял он себя. Это был бы признак слабости. Он всегда гордился силой своего характера. И теперь он тоже не проявит слабость. Но он улыбнулся при мысли об очаровательном искушении, которое ждало его дома. Софи. Никогда еще у него не было любовницы, от которой у него кипела кровь и пела душа. Но именно от Софи он приходил в смятение. Ему нужно было помнить, что нельзя разрешать любовнице управлять его жизнью. Проснувшись, он понял, что ему не хочется покидать Софи. Черт возьми! Что за ерунда? Из-за Софи у него даже возникло искушение подумать, что ему нужно от нее нечто большее. Нечто другое, нежели сексуальное удовлетворение и счастливое, беззаботное высвобождение, которое оно принесло. Эта женщина была слишком опасна. Поэтому он ее покинул. Расчетливый уход. Костас пожал плечами. Он покинул Софи, и она должна была проснуться в одиночестве. Возможно, он повел себя более жестоко, чем это было необходимо. Но он не хотел, чтобы она питала какие-либо иллюзии. Он не стремился к постоянным взаимоотношениям. Но теперешний роман, который доставлял удовольствие и ему, и Софи, — это было нечто совершенно другое. Он улыбнулся. Его ночи будут принадлежать ей, пока это устраивает их обоих. Но днем у него другие обязанности. Он не обратил внимания на то, что только что отменил свою последнюю встречу, чтобы поспешить обратно к Софи. Костас мог позвонить ей раньше и объяснить, что он уехал на целый день. Мог оставить ей записку сегодня утром. Он даже мог разбудить ее, когда встал. Но тогда у него могло возникнуть искушение остаться в спальне... Костасу никогда не доводилось испытывать страстное желание, которое можно было сравнить со страстью к Софи. Он не знал, что с этим делать. Он повел себя решительно, разумно. Костас так и так собирался продолжать. Он знал, что Софи, такая искренняя и честная, в конечном счете, это оценит. И, в конце концов, это она ждала его на пляже вчера вечером. Ясно, что теперь она приняла его условия: никаких эмоциональных уз, никаких планов на будущее. Если она и была разочарована сегодня утром, что ж, ему тоже было тяжело ее покидать. И он ей это возместит... Костас сбавил скорость, когда открывались электронные ворота, и поехал к дому. Он чувствовал радостное волнение. Он снова желал Софи. Впрочем, он желал ее целую ночь и целый день. Сегодня он узнал отличную новость от врачей Элени. И знал, как это отметить. —Да, kyrie , она вышла из дома некоторое время назад и, по-моему, направилась к морю. — Горничная сделала паузу и нахмурилась. — Она плохо выглядела. Была так бледна и ничего не съела, даже ни кусочка. Костас понял одно: что-то не так. Он осознал это, когда не сумел найти Софи в доме. —А вот и она, — сказала горничная, наклонив голову. Тогда он услышал, как закрылась парадная дверь, услышал легкую походку Софи, которая шагала по холлу. — Я должна?.. —Нет. Все в порядке. Он уже отворачивался, не обращая внимания на то, что, судя по ее взгляду, домработница начала размышлять. Софи уже вышла из холла. Костас помчался за ней по лестнице, шагая сразу через две ступеньки. Он спешил, потому что предчувствовал беду. Открыв дверь ее комнаты, он увидел Софи. На ней была одежда, которую он выбрал для нее сегодня утром. И почему-то это оказалось даже интимнее, чем все отчаянные ласки прошлой ночи. Дома. Я, наконец, приехал домой. При взгляде на Софи он испытал что-то теплое и нежное, ошеломляющее новое чувство. Потом к нему вернулся здравый смысл. Вожделение. Вот что он чувствовал. Это просто и несложно. Ведь вожделение легко утолить. Софи повернулась к нему. Ее лицо напоминало неподвижную маску. Она сжимала губы, словно ей было больно. А ее глаза... они были огромными и мрачными. —Софи? Что случилось? Когда Костас взглянул ей в глаза, ему стало страшно. Она явно страдала. Он едва мог поверить, что это была та же страстная и довольная женщина, которую он оставил в своей постели этим утром... —Ничего не случилось. Ее голос был слабым и высоким, но хрупким, как стекло. Открыв дверцу платяного шкафа, Софи нагнулась и поставила в шкаф туфли. Когда она повернулась, ее скулы были покрыты румянцем. Он только подчеркивал необычную бледность ее лица. Что происходит? —Где ты была? — спросил он. Должно быть, что-то случилось в его отсутствие. —Просто ходила на пляж. Она направилась в ванную, с одеждой в руках. Он успел сделать всего два шага, прежде чем она вернулась. На этот раз у нее в руках ничего не было. —Я забрала одежду, которую оставила там вчера вечером. Теперь запылала ее шея. Она не глядела ему в глаза, но пристально и безучастно смотрела поверх его плеча, как будто его вид причинял ей боль. Он нахмурился, пытаясь не обращать внимания на свое стремление подойти к Софи и схватить ее в объятия. Ему хотелось ее утешить — что-то явно пошло не так. Но, судя по ее виду, она могла выйти из себя от одного его прикосновения. Поэтому он сдержался. —Ты рано вернулся, — наконец, сказала Софи, и он услышал в ее тоне еле заметный сарказм. Ах, вот в чем дело! Она возражала против того, чтобы он оставлял ее в одиночестве на целый день, чувствовала, что ею пренебрегают. Костас не обратил внимания на голос своей совести, голос, который соглашался с Софи. Который настаивал на том, что он поступил ужасно. Он оказался лицом к лицу не с деловым противником и не с той незрелой, эгоистичной женщиной, на которой женился, тем самым совершив ошибку. Это была Софи: милая, честная и заботливая. Но это не имело значения. Он поступил правильно. У него не было времени на эмоциональные затруднения. Он просто вел себя с ней честно, старался позаботиться о том, чтобы она не видела в их близости слишком многое. Возможно, он поступил жестоко, когда торопился уйти. Но ему нужно было рассмотреть ситуацию в истинном свете и понять, почему Софи вызывает у него такую сильную реакцию. Впрочем, это можно исправить. Итак, пора успокоить ее задетое самолюбие. —У меня было много дел, — начал он. —Конечно. — Она кивнула. — Больница. И твой бизнес. Наверное, у тебя есть работа, которую ты должен выполнить, ведь ты так долго не мог ею заняться. Он нахмурил брови, пытаясь понять выражение ее лица. Ему стало не по себе. Чувство вины? В конце концов, он действительно придумал эти встречи сегодня днем... когда искал предлог, чтобы побыть одному. Он работал, когда находился в офисах в Афинах и Нью-Йорке, или здесь, дома, где самое новое оборудование телесвязи позволяло ему поддерживать контакт с его предприятиями по всему миру. —Ты что, рассердилась? —С какой стати мне сердиться? — Софи пристально посмотрела на него и пожала плечами, широко раскрыв глаза. — Ты — очень влиятельный человек, который управляет коммерческой империей. А я... — Она внезапно проглотила слюну и моргнула. — Я устала. Я спала несколько часов. И все-таки что-то было не так. Он шагнул к ней. —Но я должна признать, — быстро сказала Софи, поднимая подбородок, — там, откуда я, принято, по крайней мере, благодарить женщину, с которой ты провел ночь. Ее глаза засверкали. Его охватила ревность. Ее благодарили? Сколько мужчин делили с ней постель в Австралии? Любила ли она кого-нибудь из них? Пусть даже одного из них? —Тебе больше не придется об этом беспокоиться, — проворчал Костас, подойдя к ней. — В твоей постели больше не будет других мужчин. — От сильной, неожиданно охватившей его, ревности у него закружилась голова. — Теперь ты — моя. В твоей жизни не будет кого-либо еще, не говоря уже о том, чтобы они оказались поблизости от твоей постели! Она свирепо уставилась на него, ее глаза золотистого оттенка метали молнии. Ноздри раздувались. Она подбоченилась. Что за женщина! Красивая, сильная и страстная. Самая волнующая, какую ему когда-либо доводилось знать. Его женщина. —По-моему, это не твое дело, — медленно сказала Софи. Он нахмурился. Что за ерунда? —Конечно, это мое дело. Ты и я... —Почему ты думаешь, что у тебя есть на меня исключительные права? Я не помню, чтобы мы об этом говорили прошлой ночью. —Мы не говорили об этом прошлой ночью. Мы не... —Тогда, может быть, я должна объяснить тебе сейчас. Я — сама себе хозяйка, Костас Паламидис. И я не принадлежу тебе. Как не принадлежу никакому другому мужчине. Прошлая ночь не дает тебе права решать, как и с кем, я должна жить! Она проявляла независимость. Он заскрежетал зубами от гнева. Эта женщина доводила его до безумия. —Похоже, — наконец, сказал Костас, — ты пытаешься убедить меня в том, что неразборчива. — Он заметил в ее глазах выражение ужаса и сдержал довольную улыбку. — Мне трудно поверить, что ты водишь нескольких мужчин за нос. Он не позволил себя обмануть, и это подействовало, судя по тому, как Софи ссутулилась и прикусила губу. Ему захотелось прикоснуться к этой красивой нижней губе, облегчить боль ласковым поцелуем. А потом, может быть, повести ее к кровати... —Ты прав. Это не то, что я имела в виду. Софи отвела от него взгляд. Она медленно сделала вдох, и он увидел, как при этом поднялись ее груди. Костасу безумно захотелось, чтобы она разделась. Сию же минуту. Он бросил взгляд на кровать. Он уже думал, как овладеет этой женщиной, когда ее голос вернул его к действительности. —Ты ясно дал мне понять, чего ты от меня хотел. Единственную ночь, сказал ты. — Она снова встретилась с ним взглядом, и, когда он увидел выражение ее глаз, его как будто что-то сильно ударило в солнечное сплетение. — Ты хотел секса. Вот и все. Секса и высвобождения. — В ее глазах горело расплавленное золото, с каждым словом — все ярче. — Что ж, ты получил свою ночь, а теперь все кончено. —Ты, наверное, шутишь? — Он развел руками от удивления. — После прошлой ночи ты не можешь ожидать, что это прекратится с такой легкостью. То, как мы были вместе... это было невероятно. На ее губах промелькнула улыбка. —Я рада, что тебе понравилось. Но, тем не менее, все кончено. Костас покачал головой, он был ошеломлен, Софи отвергала его? После всего, что произошло между ними прошлой ночью?! Это было невозможно. Невероятно. Она его обманывает! Просто пытается добиться большего! Он ранил ее гордость тем, что не очень тактично повел себя сегодня утром, и теперь она хотела, чтобы он перед ней унижался. Так вот! Он не станет унижаться, но он извинится. В конце концов, она этого заслуживала... — Sophie mou . Костас протянул к ней руку и был потрясен, когда она отошла в сторону. Он нахмурился. К чему играть в недотрогу? В конце концов, они разумные люди. —Извини, что я покинул тебя сегодня утром. Мне следовало хотя бы разбудить тебя или позвонить днем, пораньше. Я... Софи покачала головой. —Нет надобности извиняться, — перебила она. — Прошлая ночь была замечательной, но теперь она закончилась. Как ты сказал, нам обоим было нужно высвобождение. И теперь мы можем расстаться без сожалений. Выражение ее лица, многообещающая поза и вздернутый подбородок. Именно так выглядела Фотини, когда он высказывал ей свои претензии. Относительно того, что она веселилась поздно вечером вместе с сомнительными новыми друзьями, относительно того, что ее травяные «тонизирующие средства» в таблетках не так уж безопасны... Она вела себя дерзко, весело и... равнодушно. Костас провел рукой по лицу, пытаясь отогнать эти воспоминания и сомнение, которое они у него вызвали. Две девушки из одной и той же семьи. Две женщины из дома Лиакосов. Неужели независимая натура, которой он так восхищался в Софи, была обманом, скрывавшим что-то менее приятное? Нет! Он этому не верил. Это была Софи, милая и заботливая. Не Фотини. —Все кончено, — повторила она. — И теперь пора идти дальше. И с этими словами Софи отвернулась от него, словно собираясь уйти. Он схватил ее за плечо раньше, чем она успела сделать шаг. Его пальцы касались ее гладкой кожи, мягкой, как шелк. Но не такой мягкой, как ее живот или неописуемо нежная кожа, внутренней стороны бедер... —Нет! — Он остановился, стараясь обрести контроль над своим голосом. — Не все кончено, Софи. Она подняла голову. На мгновение выражение ее лица стало живым, веселым, как летнее солнце. А потом как будто закрылся ставень, пряча ее мысли. Костас подыскивал слова. Но все, что он мог придумать, — это то, что она сделала невозможное: отвергла его, решила, что от него ей нужен только секс на одну ночь. —Что, если ты беременна? Софи застыла. Сверкнули ее глаза золотистого оттенка, а потом она отвернулась. —А что это изменило бы? — приглушенным голосом, спросила Софи. —Это изменило бы все. Ребенок... Он сделал глубокий вдох. Ребенок. Его и Софи. Его сердце сжала невидимая рука. Каким бы это было подарком! —Ты знаешь, что я серьезно отношусь к моим семейным обязанностям. Даже глядя на нее, Костас ухитрился произнести эту фразу довольно спокойно. —Тогда не стоит жалеть о том, что у нас не может быть ребенка. —Конечно, может. Мы не предохранялись, когда занимались сексом прошлой ночью... Он погладил нежную кожу плеча. Как всегда, она задрожала от его прикосновения. А потом он отпустил ее. Софи отошла к окну. —Я, наверняка, не беременна, — холодно сказала она. В ярких лучах солнца, очертания ее фигуры расплылись, и ему на мгновение показалось, будто там стоит другая девушка. Снова воспоминания. На этот раз — сильнее. Он женился на Фотини, потому что решил, что ему нужна жена. Костас ожидал, что со временем в их браке появятся спокойствие, доверие и дружеское общение, но ничего подобного так и не произошло. А теперь он не обратил внимания на здравый смысл, отбросил осторожность и поддался искушению, которое у него вызвала эта женщина, двоюродная сестра Фотини. Она зажигала его кровь, уничтожала его логику и самообладание. Настолько разные две девушки... Но вдруг между ними было и сходство? От этой возможности его затошнило. —Что, если ты ошибаешься, Софи? — Он заставил себя произнести эти слова, чувствуя себя плохо оттого, что ему приходится спросить об этом. — Что, если ты и вправду беременна? Ты ожидаешь, что я заплачу за аборт? ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ Час назад Софи думала, что может выдержать правду. Она и выдержала. Только это было пыткой. Слушать мужчину, которого она любит... Слушать, как мужчина, которого она любит, ранит ей сердце своим очевидным презрением... Что еще ему от нее было нужно? Он овладел ее телом. Он внушил ей доверие, любовь, надежды и грезы, а потом растоптал все. О, это произошло не по его вине. Костас предупредил ее, был с ней абсолютно честен. Он ясно дал ей понять, что не желает, чтобы у них возникли глубокие отношения... Увы... Она полюбила его сердцем и душой, а не только телом. И она надеялась... Что ж, она заблуждалась. Он просто не любил ее. Софи решила, что не покажет ему, как ей больно. Она уедет, и поскорее, сохранив чувство собственного достоинства, если это еще возможно. Она расстанется с Костасом, надеясь, что время сможет исцелить ее разбитое сердце. Увидев его снова, она постаралась скрыть свои чувства. Но теперь он превратился в мстительного незнакомца, и она думала, что не сможет долго притворяться равнодушной. —Ответь мне, Софи! Ты пришла бы ко мне и попросила заплатить за аборт? —Этот вопрос не заслуживает ответа. Она упрямо глядела в окно. Большая рука схватила ее за локоть. Костас так резко заставил Софи повернуться, что она чуть не упала. Но он поддержал ее другой рукой. От его прикосновений Софи охватила дрожь, напоминая о тех недавних нескольких часах, когда он нежно ласкал ее. И она возненавидела собственную слабость, которую проявила из-за этих воспоминаний. Его глаза горели гневом. —Ответь мне! Гнев этого мужчины поддерживал ее храбрость. Как он смеет так с ней разговаривать?! —А какая часть этого сценария беспокоила бы вас больше всего, Kyrie Palamidis ? Сам аборт или то, что я попросила бы вас заплатить по счету? Он встряхнул ее. —Ты не избавишься от моего ребенка, как от очередной жизненной помехи! — прошипел он. —А ты перестанешь делать оскорбительные предположения в мой адрес! — тонким голосом крикнула Софи. Она не сделала ничего плохого. Она не заслуживала его презрения! —Я не беременна твоим драгоценным ребенком. И даже если бы была беременна, я бы не стала делать аборт. И самое главное — ты последний человек, от кого я приняла бы деньги! Она попыталась вырваться. —Хватит! Тебе станет плохо, если ты не успокоишься. Он схватил ее за запястья. —Пусти меня... Она замолчала, когда он прижался губами к ее губам. Он так грубо впился в ее рот, что Софи чуть не задохнулась. В его поцелуе не чувствовалось никакой нежности. На этот раз он заставлял ее подчиниться. После надежд и нежных грез, которые возникли у нее прошлой ночью, Софи чувствовала себя оскверненной. Вызванная разочарованием боль была такой острой, словно ее сердце обливалось кровью. — Софи... Ты выводишь меня из себя. Я не могу поверить... Он принялся покрывать страстными поцелуями ее подбородок и шею. К ужасу Софи, она почувствовала знакомое волнение. Она дрожала, но не только от возмущения. Костас снова поцеловал ее в губы, но уже ласково, так нежно, как будто она была каким-то хрупким сокровищем. Он сжал рукой ее грудь, вызвав у Софи страстную реакцию. А затем ласки стали медленнее, эротичнее... Она застонала и почувствовала, как он погладил ее по спине, притягивая к себе. Внезапно ее охватило страстное желание. —Рядом с тобой мой мозг отключается, Софи. Я хочу тебя. Сию же минуту. Если бы Костас не заговорил, возможно, он бы даже получил то, что хотел. Но именно его слова подействовали на нее отрезвляюще. После всего, что он сказал и сделал! Софи почувствовала стыд из-за того, что она проявила ужасную слабость, что ее тело восторженно отвечало на его ласки. Она изо всех сил оттолкнула его. Софи тут же потеряла равновесие и упала бы, если бы ее не поддержали его руки. —Не трогай меня! — Она высвободилась и, спотыкаясь, отступила на несколько шагов. — Не приближайся ко мне, — задыхаясь, сказала она. Сердце колотилось где-то в горле. —Софи... Костас шагнул к ней, и она вздрогнула. —Держись от меня подальше! —Ты говоришь не всерьез, — убеждал он ее. —Я говорю серьезно. Мне не нужно, чтобы какой-то высокомерный мужчина говорил мне, чего я хочу. —Софи, я знаю, что ты расстроена. Но это вовсе не обязательно... Ты знаешь, как нам приятно друг с другом. Она покачала головой. Он относился к ней как к любовнице. Намереваясь, так или иначе, коротать ночи, он предпочитал ее таблетке снотворного. —Я не хочу, чтобы ты прикасался ко мне! Когда бы то ни было. Костас скрестил руки на груди. Он улыбнулся одним уголком рта. —Я знаю, как сильно ты меня хочешь, Софи. — Он шагнул ближе. — У меня никогда не было такой страстной любовницы... Она заскрежетала зубами. —Как мне заставить тебя понять? Одной ночи было достаточно, а теперь все кончено! Если только ты не собираешься применить силу. —О чем ты говоришь? — Костас нахмурился. — Ты должна знать, что я никогда не применил бы силу к женщине. —Тогда как ты называешь вот это? Она вытянула перед собой руки, служившие доказательством мощи, с которой он старался ее удержать. Ее запястья были покрыты красными пятнами. Она не чувствовала боли. Сейчас не чувствовала. Но вскоре появятся синяки. Его лицо застыло, а золотистая кожа побледнела. Она увидела, как он судорожно проглотил слюну, когда понял, что именно сделал. —Я должен попросить прощения, — произнес Костас сдавленным голосом. — Меня не извинит, если я скажу, будто не понимал, как крепко я держу тебя. Но не сомневайся в том, что тебе нечего бояться. Это больше не повторится. Софи опустила руки. Она чувствовала себя усталой. —Пусть это закончится, — попросила она. — Это было... мило, пока продолжалось. Но мне нужны дальнейшие взаимоотношения не больше, чем тебе. Не сейчас. Это было бы слишком неприятно. — Она отвернулась, надеясь, что он позволит себя обмануть. Ее глаза наполнились слезами. — Нам обоим пришлось тяжело, а прошлая ночь... просто случилась. — Она шептала, чтобы скрыть дрожь в голосе. — Но теперь мне нужно продолжать мою жизнь. Софи крепко обхватила себя руками, как будто, таким образом, могла избавиться от боли. Если бы только она смогла продержаться до тех пор, пока он не оставит ее одну! — Конечно, ты права. — Он говорил внятно, незнакомым ей голосом. — Поскольку мы хотим друг от друга только физического высвобождения, нам лучше забыть о прошлой ночи. Она оказалась права. Как глупо с ее стороны цепляться за последнюю, упорную надежду, что Костас станет возражать! Что он поклянется, что между ними — не просто вожделение, а нечто большее. Что он чувствует к ней нежность, даже любовь... Софи зажмурилась и прикусила губу, молясь, чтобы у нее хватило силы довести до конца этот эпизод и не выдать себя. Она не осмеливалась повернуться, зная, что у нее слишком несчастный вид. А потом она его услышала... тот звук, о котором молилась. И которого боялась. Звук его мерной поступи. Он пересекал комнату. Раздался тихий щелчок двери, которую он закрыл за собой. Костас Паламидис сделал то, о чем она просила, — ушел из ее жизни. ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ Уехать на следующий день оказалось труднее, чем ожидала Софи. Ей не пришлось снова встречаться лицом к лицу с Костасом. По взаимному согласию, они избегали друг друга вчера вечером. Дом был достаточно большим, чтобы они могли не видеться. И она не стала его искать сегодня после того, как уложила чемодан. Она спросила себя, не попытается ли он помешать ей уехать, убедить ее остаться. Когда она думала об этой возможности, у нее учащенно бился пульс. Хватит ли у нее силы помешать Костасу убедить ее, даже если он постарается? Но он улетел в Афины рано утром, чтобы лично заняться каким-то неотложным делом. Экономка была взволнована — женщину встревожил отъезд Софи в отсутствие хозяина. Зато Софи испытала огромное облегчение. Ей больше не нужно с ним встречаться. Так будет легче. Никаких неловких прощаний, никаких сожалений. Жаль, что, на самом деле, она так не думала... Когда она покинула виллу, то почувствовала себя так, будто оставила какую-то часть самой себя. Ту часть, которую отобрал у нее Костас. А потом ей обязательно нужно заехать в больницу, чтобы попрощаться. Ее дедушка уже знал, что Софи приехала на Крит ненадолго. Он ничего не сказал, когда она объяснила, что собирается улететь сегодня. Но она увидела в его глазах разочарование, и ей стало еще хуже. Она сжала его руку и пообещала, что снова приедет в гости, когда приведет в порядок дела своей матери. Она обязательно вернется. Но на этот раз без посторонней помощи. И постарается держаться подальше от Костаса Паламидиса. Возможно, даже примет предложение своего дедушки погостить у него, когда его выпишут из больницы. Прощаться с Элени было не легче. Софи не понимала, как они сблизились, до тех пор, пока ей не пришлось расставаться с девочкой. Но что она могла сделать? Оставаться в доме Костаса? Это невозможно. Она все равно вскоре собиралась уезжать. Софи спросила себя, сможет ли она снова видеться с Элени, когда вернется сюда, и при этом избегать Костаса? Черт возьми! Тем не менее, у нее не было сомнений относительно того, что она делала. Ради своего душевного равновесия она должна была уехать. Сию же минуту. Мучить себя, находясь так близко к мужчине, которого любила и которого не могла заполучить, Софи больше была не в силах. Она поступила правильно, оттолкнув его. Конечно, все было правильно! Она не смогла бы довольствоваться любовной интрижкой. Ей нужно было будущее. Возможность длительного счастья с кем-то, кто любит ее так же, как и она — его. Еще одна ночь в особняке Паламидиса могла — уничтожить последние остатки ее чувства собственного достоинства. Даже сейчас Софи не могла рисковать и подвергаться искушению оказаться наедине с Костасом. Когда речь заходила о нем, она оказывалась такой слабовольной... — Thespinis ? У вас все в порядке? Услышав слова Йоргоса, Софи заморгала, пытаясь удержаться от слез. Она принялась искать в чемодане солнцезащитные очки. —У меня все хорошо, спасибо. Солнце очень яркое, не так ли? — Она повернула голову и принялась рассматривать окрестности Гераклиона. Вскоре она приедет в аэропорт, но не успокоится до тех пор, пока не покинет этот остров. У нее было достаточно денег, чтобы доехать до Афин. Потом она поедет в посольство. Узнает, как сможет заплатить за билет на рейс в Сидней. Наверняка, они одолжат ей денег... А она сможет их вернуть, когда окажется у себя дома. У себя дома. Тот пустой дом больше не казался ей родным. Чем скорее она его продаст и найдет маленькую квартиру, тем лучше. Затем она еще раз приедет сюда, чтобы повидать дедушку, а потом начнет искать постоянную работу. Машина остановилась у входа в аэропорт. К тому времени, как Софи расстегнула ремень безопасности, Йоргос уже взял ее чемодан и открыл дверцу со стороны ее сиденья. —Вы уверены, thespinis , что у вас все в порядке? Он нахмурился, его красивое лицо выражало беспокойство, —У меня все превосходно. Спасибо. Она растянула губы в улыбке и протянула руку за чемоданом. —Нет, нет! Он ужаснулся. Прижал к себе чемодан, а потом жестом попросил ее идти перед ним. Йоргос оставался с ней во время регистрации на рейс и — она в этом не сомневалась — остался бы дольше, если бы ему не позвонили на сотовый телефон. Судя по тому, как он внимательно слушал, ему позвонил хозяин. У Софи екнуло сердце, когда она поняла, что никогда больше не окажется ближе, чем сейчас, к мужчине, которого любит. Она расправила плечи и зашагала прочь, чтобы найти кресло, в котором проведет время ожидания своего рейса. Усевшись, Софи принялась ждать, но слишком нервничала, чтобы неподвижно сидеть. Она начала ходить взад и вперед. Рейс неожиданно отложили. —Мисс Пэтерсон? — У нее за спиной послышался осторожный кашель, и она повернулась. Там стояли двое мужчин. Один — в форме, а другой — в сером костюме, который обтягивал его полную фигуру. —Да? Я — Софи Пэтерсон. —Отлично, — сказал мужчина в костюме. — Пожалуйста, пойдемте с нами. —Что случилось? Мой рейс должен... —Ничего не случилось, — заверил он ее, жестом попросив сопровождать их. — Рейс отложили, но ненадолго. Между тем, — он повел ее к какой-то двери, — для вас есть сообщение. —Для меня? — Она повернулась. Кто мог оставить для нее сообщение? — Вы уверены, что никакой проблемы не возникло? —Нет, нет. — Полный невысокий мужчина рядом с ней открыл дверь и жестом попросил ее идти перед ним. — Как я сказал, просто сообщение. Он ввел ее в комнату, которая явно предназначалась для допросов. Из мебели там были только стол и несколько стульев. Софи еще раз машинально спросила себя, что случилось. Когда за ней закрылась дверь, она повернулась. Охранник так и не вошел. Незнакомец улыбнулся, широко разводя руками. —Пожалуйста, садитесь. —Я предпочла бы постоять, спасибо. Он наклонил голову набок. —Как хотите. Я вернусь через минуту. И он вышел. Дверь опять открылась, Софи повернулась и... ее сердце подпрыгнуло к горлу. Пошатнувшись, она схватилась за спинку стула. В дверях стоял Костас. —Софи! Он двинулся к ней. —Что ты здесь делаешь? —Ты нужна мне. —Нет. Она покачала головой. —Да. Ты нужна нам , Софи. —Нам? —Элени... —Ей стало хуже? Софи встревожилась. Костас принял мрачный вид. —Ты нужна ей. Сию же минуту. Ты бы ей не отказала, не так ли? —Но я не могу. У меня рейс! —Я могу взять тебе билет на другой рейс. Если хочешь. —Но почему я?.. —Ей нужна именно ты. Нам пора ехать. Он подошел поближе. —Я должна отдать распоряжения насчет моего багажа... —О нем уже позаботились. Это все под контролем. —Под контролем? — Она уже направлялась к двери, но теперь остановилась, повернулась и пристально посмотрела на него. — Ты это сделал, даже не спросив у меня?! —Софи! Это было необходимо. Поверь мне. Это срочно. Что-то в его взгляде сказало ей, что это действительно имеет значение. Он испытывал боль. И неуверенность. Это было до того удивительно, что убедило ее так, как не смогло бы убедить ничто другое. Ей не хотелось, чтобы Костас страдал. Он обнял ее одной рукой за плечи и подтолкнул к двери. Выйдя за дверь, они увидели в коридоре невысокого мужчину в сером костюме. Он их ждал. —Все в порядке, Kyrie Palamidis ? —Да. — Костас пожал ему руку, продолжая обнимать Софи левой рукой. — Спасибо за помощь. Я сожалею о том, что причинил вам неудобство. —Я с удовольствием помог вам в таких обстоятельствах. —И я вам очень признателен. Мужчина, с которым разговаривал Костас, просиял. —Теперь мы должны ехать. Костас уже повел Софи к выходу. —Какое неудобство? — спросила она. —Задержка твоего рейса. Идем, Софи. Они были нужны Элени. —Хорошо. Давай поедем в больницу. Она попыталась высвободиться. Он еще крепче обнял Софи, но потом убрал руку. Ей стало легче дышать. Йоргос ждал их возле лимузина. У него был встревоженный вид. —Багаж? Костас усадил Софи на заднее сиденье. —Уже в багажнике, kyrie . И спустя несколько секунд, они уехали на машине. Костас поднял перегородку, которая отделяла их от Йоргоса. Софи была в смятении. Когда Костас появился в той маленькой комнате для допросов и потребовал, чтобы Софи его сопровождала, на минуту она подумала, что он приехал потому, что она была нужна ему... Но как только Костас упомянул Элени, Софи поняла, что она нужна его дочери. Какое разочарование! Но разве Софи могла отвернуться от Элени? Она любила эту маленькую девочку. Почти так же сильно, как любила ее отца. Она посмотрела в окно. Костас наблюдал за Софи. Он едва успел помешать ей уехать и сейчас чувствовал себя виноватым. Он не защитил ее. Вел себя безжалостно. —Что происходит? — Софи осуждающе посмотрела на него. — Это не дорога в больницу. Даже в смятении, хмурая, она была так красива, что у него сжалось горло. —Нет, это не дорога в больницу. Я везу тебя домой. ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ Домой? Ее родным домом был пустая хибара на другом краю света. А это была дорога на побережье, которая вела к вилле Паламидиса. К месту, где она была преисполнена таких надежд и, где, затем последовало такое ужасное разочарование... Софи пристально посмотрела в глаза Костаса. Они были почти черными — признак сильного чувства, насколько ей теперь, было, известно. И то, как он на нее смотрел — страстно и так пристально, должно было ее испугать. У нее перехватило дыхание. Именно так он глядел на нее двумя ночами раньше, когда так нежно любил ее. —Что происходит? Ты везешь меня не в больницу, не так ли? —Пока еще нет. —Каково состояние Элени? —Она удивительно хорошо себя чувствует. Она скоро вернется к нам домой. Но Элени ужасно огорчилась, когда узнала, что ты собираешься уезжать. —Ты солгал мне, — прошептала Софи. — Ты умышленно заставил меня поверить, что Элени стало хуже. Как ты мог обойтись со мной так жестоко? Ты заставил меня подумать... Он придвинулся к ней и взял ее за руку, но она вырвалась. —Я только сказал тебе, что ты нужна нам . —И ты солгал. —Нет, я сказал правду. Ты нужна нам. Нам обоим. Она покачала головой. —Не лги мне! Я не стану играть в твои игры. —Это не игра, Софи. Я только однажды сказал тебе неправду. Когда уверял, что ты нужна мне только на единственную ночь. Ты помнишь? При этом воспоминании у нее запылали щеки. —Это не было правдой, Софи. Я хочу большего. Гораздо большего. Теперь это начало обретать какой-то безумный смысл. Костас хотел большего. Он решил, что одной ночи недостаточно. Она полагала, что должна чувствовать себя польщенной, он нашел ее такой привлекательной. Но она не чувствовала себя польщенной. Она чувствовала себя... запятнанной. Он желал ее тело. Не ее саму. Костас придвинулся к ней еще ближе. —Держись от меня подальше, — задыхаясь, сказала она. Костас опустил перегородку между ними и шофером и быстро заговорил с ним по-гречески, отдавая приказания. Потом снова поднял перегородку и повернулся к Софи. Машина сбавила скорость и повернула. После чего съехала с дороги и остановилась. Изумленная, Софи посмотрела в окно. Она узнала это место — маленькую поляну на краю оливковой рощи. Они уже были на территории земельного владения Костаса. Она услышала, что Йоргос вышел из машины, и машинально потянулась к дверце. На дверцах машины щелкнули замки. Софи резко повернулась. Костас держал руку на пульте управления. —Отопри дверцу. —Я ее скоро отопру. Когда мы поговорим. —Нам нечего обсуждать. Все уже было сказано. А теперь я хотела бы уйти. — Ее сердце, казалось, колотилось о ребра. Но, тем не менее, Софи старалась держаться спокойно. —Ты уйдешь, когда мы обсудим то, что происходит между нами. Она покачала головой. —Ты не можешь так поступить. Не можешь удерживать меня против моей воли! —Я удержу тебя только до тех пор, пока ты меня не выслушаешь. Он обеими руками взял ее за руку. Потом поднес ее к губам и ласково поцеловал. Софи чуть не закрыла глаза от воспоминаний, которые вызвали у нее прикосновения Костаса. Как страстно ее тело все еще желало его! Он перевернул ее руку и поцеловал ладонь. Софи чуть не застонала. —Я не хочу тебя. Разве ты это не понимаешь? Где твоя гордость? Он поднял глаза и страстно посмотрел на нее. —Я нужен тебе так же, как ты нужна мне. Он придвинулся к ней. —Йоргос увидит нас. —Йоргос уже идет к дому. Она чувствовала на своем лице его горячее дыхание. Судя по его виду, он испытывал желание. —Нет! Я не хочу... Костас поцеловал ее в губы, и она замолчала. Его язык коснулся языка Софи. Это был мужчина, которого она любила. Мужчина, который похитил ее сердце. Такой дерзкий, такой сильный. Красивый, нежный, желавший ее защитить. Даже если она убежит обратно в Сидней, она никогда не освободится от своих чувств к нему... Софи глубоко вздохнула, когда он принялся ласкать ее грудь. Обвила руками его шею. Она знала, чего он хочет. Здесь, в припаркованной машине, средь бела дня. И она тоже этого хотела. Она пожалеет об этом позже. Костас победил. Она повернула голову и уткнулась в его шею. —Софи? — Он поднес руку к ее щеке и нежно провел большим пальцем по щеке. — Не плачь. Пожалуйста, не плачь, — хрипло простонал он. В его голосе чувствовалась боль. Она моргнула. По щекам текли жгучие слезы. Софи оплакивала надежды, от которых отказалась. Костас прижал ее к своей огромной груди и крепко обнял. Она положила голову ему на плечо. —Я тебя обидел, — прошептал он. — Мне жаль, Софи. Я был чудовищем. Не хочу снова причинять тебе боль. Хочу заботиться о тебе, Софи. Если ты позволишь мне. — Он сделал глубокий вдох. — Я не хочу, чтобы ты уезжала. Хочу, чтобы ты осталась, с Элени и со мной. Выходи за меня замуж, Софи. — Он нежно погладил ее по голове. — Выходи за меня и живи здесь, с нами. На мгновение она ощутила восторг. А потом вдруг осознала, почему он делает ей предложение, и у нее поубавилось радости. На секунду она забыла, что Костас привез ее в Грецию только из-за Элени. Наверное, из-за Элени он и делал ей предложение. Он любил свою дочь и ради того, чтобы эта маленькая девочка была счастлива, сделает все что угодно, даже женится. —Нет, — прошептала она. —Нет! Что ты говоришь? —Между нами ничего нет. — Софи отшатнулась от него. Он немного ослабил хватку, чтобы она могла сесть прямо, но не отпускал ее. — Ничего, кроме секса. Она пристально посмотрела ему в глаза, надеясь, что он ей поверит. —Как ты можешь такое говорить? Костас нахмурился. —Это правда. —Ты лжешь, Софи! Она отвела взгляд. —Ты не можешь бесконечно держать меня здесь против моей воли. —А как насчет Элени? Ты просто оставила бы ее, потому что сердишься на меня? —Я... очень люблю Элени. Но ты найдешь кого-нибудь еще, кто будет за ней присматривать. Для этого я тебе не нужна. —Ты думаешь, что я хочу на тебе жениться только для того, чтобы ты могла заботиться об Элени? — осенило Костаса. Она пожала плечами. —Это удобно. Я нравлюсь Элени. И напоминаю ей о матери. Без сомнения, я напоминаю тебе о жене. Но это не то, чего я хочу. Наступила тишина. —Мне следовало раньше рассказать тебе о Фотини. — Костас снова прижал ее к себе. — В тот первый день, когда ты открыла мне дверь, мне показалось, что я увидел призрак Фотини. Сходство было удивительным. Конечно, потом я понял, что ты совсем другая. Но поначалу считал, что ты такая же, какой была она. Вот почему не очень-то доверял тебе... Что? Софи попыталась сесть прямо и взглянуть ему в глаза, но он крепко обнял ее, прижимая к груди. —Оказалось, что ваше сходство — кажущееся. Ты вызывала у меня страсть. В тот вечер, когда мы поцеловались, я потерял самообладание. Я овладел бы тобой прямо там, в коридоре. Мне никогда не доводилось испытывать ничего подобного. Я повел себя грубо, чтобы оттолкнуть тебя. Софи удалось слегка высвободиться, и она взглянула ему в лицо. У него был мрачный вид. —Ты оскорбил меня только потому, что не доверял самому себе? —Да, я не мог доверять самому себе. Мне не хотелось верить тем чувствам, которые ты у меня вызывала. Я пытался притвориться, будто не верю в любовь. Только после того, как ты отвергла меня вчера, после того, как я осознал, насколько сильно тебя обидел и как ты мне нужна, я начал понимать. —Расскажи мне о Фотини, — прошептала Софи, понимая, что прошлое — ключ ко многому. Ей нужно было понять, откуда у Костаса это недоверие к ней. —Она была красивой, избалованной, полной жизни, — тихо сказал он. — Это был брак по расчету, а не по любви. Мне была нужна жена, и она с радостью согласилась на мое предложение. Фотини нравилось быть центром внимания. Она привыкла к вечеринкам и веселью. К экстравагантному образу жизни. Софи увидела, как он нахмурился. Ей отчаянно хотелось облегчить его боль. —Когда родилась Элени, я думал, что это поможет Фотини привыкнуть к замужней жизни, даст ей цель, которой недоставало: появился ребенок, которого она сможет любить, ведь до этого, она любила только саму себя. Но Фотини страдала от тяжелой депрессии. И ей не нужна была наша дочь... Софи охнула. Костас повернул голову и встретился с ней взглядом. —Ее состояние стало настолько серьезным, что ее поместили в больницу. А когда она вернулась домой... Несмотря на лечение, настроение у нее отличалось непредсказуемостью, для ее поведения были характерны крайности. Она даже отказывалась общаться с Элени... У Софи сжалось сердце. —Состояние Фотини ухудшали алкоголь и наркотики, которыми ее тайно снабжали, так называемые, друзья. По-моему, они не понимали, насколько серьезно ее состояние. В ту ночь, когда она погибла, в ее крови обнаружили алкоголь и наркотики. Вот почему она съехала на машине с дороги. Нам повезло, что тогда с ней в машине больше никого не было. —О, Костас! —Теперь все кончено, — сказал он, глядя ей в глаза. — Но тебе нужно знать, что ты привлекла меня не потому, что похожа на Фотини. Я хочу тебя, ради самой тебя. — Он обхватил ладонями ее лицо. — Я люблю тебя, Софи. Вот почему я не могу тебе позволить покинуть меня. Ты нужна мне. Ты — часть меня, часть моей души. —Я тоже люблю тебя, Костас. Я... пыталась скрыть это от тебя... мне было тяжело тебя покидать... —Софи! Мы больше никогда не расстанемся, обещаю. Софи не смогла ответить, потому что он нежно поцеловал ее в губы. А потом она улыбнулась Костасу, и он широко улыбнулся в ответ. —Ты решила свою судьбу, Софи. Теперь ты — моя —А ты — мой. —Тебе нужно знать кое-что еще. —Что же? —Элени. Причина, по которой ты оказалась единственным совместимым донором, которого мы смогли найти... Когда мы сделали первые анализы крови, врачи обнаружили, что никто в моей семье не годится в доноры. Дело в том... Фотини вышла за меня замуж, уже будучи беременной. Элени не моя биологическая дочь. Как бы то ни было, я — ее отец. Я люблю ее, и она всегда будет моей дочерью. Каким человеком был ее Костас! Каким сильным. Каким великодушным и любящим... —Важно только то, что ты меня любишь так же, как я люблю тебя. —И ты выйдешь за меня замуж? Ты даже примешь ребенка другой женщины? —Элени будет нашей дочерью, — поправила Софи его. —Я недостоин тебя. Я это знаю. Но я всю жизнь посвящу тому, чтобы сделать тебя счастливой. — Он улыбнулся. Внезапно его черные глаза засверкали. — И я постараюсь добиться того, чтобы ты никогда не передумала. Начну немедленно. Он принялся расстегивать пуговицы у нее на рубашке. —Костас... нет! — Она в ужасе бросила взгляд через его плечо, боясь, что неподалеку от машины кого-нибудь увидит, может быть Йоргоса. Но на поляне никого не было. Только какая-то птица выводила трель в тени старых оливковых деревьев, Костас широко улыбнулся. —Софи... да! — Он прижал ее к своей груди. — Да, да, да! КОНЕЦ