В это время новый комплекс зданий посольства США был почти недоступен, так как находился за баррикадами, возведенными для защиты находившегося поблизости русского Белого дома. Чтобы добраться до посольства, «кадиллак» Страуса должен был петлять по тротуарам и переулкам.

Когда новый посол прибыл в свой кабинет, ему сразу пришлось принимать первое политическое решение. Правительство Ельцина выделило самолет иностранным послам для встречи с Горбачевым в Форосе, и Страус тоже был приглашен вылететь вместе с ними. После своего долгого путешествия Страусу меньше всего хотелось очутиться на борту другого самолета, и особенно самолета Аэрофлота, да еще в середине кризиса. Вместо себя он послал Джеймса Коллинза, которому по прибытии в аэропорт сообщили, что Горбачев вскоре возвращается в Москву.

Утром в четверг в Кеннебанкпорте Буш приказал своим помощникам попытаться снова дозвониться до Горбачева. На этот раз, к удивлению Скоукрофта, советская телефонистка сказала: «Мы переключим вас в Крым». Когда вызов был принят, Буш кружил в ревущем катере «Фиделити» по гавани. Вызванный на берег, Буш пробежал в свою спальню и поднял телефонную трубку. Барбара стояла рядом в костюме для бега. Когда Горбачев поздоровался, Буш сказал: «Слава богу! Я рад слышать ваш голос… Надеюсь, Раиса пережила все это и теперь чувствует себя хорошо… Барбара и я переживаем за вас обоих».

Горбачев хвастался отвагой, проявленной в воскресенье: «Они попросили меня подать в отставку, а я отказался!» Он сказал, что расстроен своей изоляцией. «Моя личная охрана осталась мне верна, но они ничего не могли сделать, поскольку выхода отсюда не было. Даже путь по морю был заблокирован судами».

Горбачев сказал, что он только теперь узнает, что произошло в Москве: его связь с внешним миром была восстановлена всего час назад. Он сказал Бушу, что уже говорил с Ельциным, Кравчуком и Назарбаевым, которые все сыграли «полезную» роль в предыдущие несколько дней.

Он поблагодарил Буша за то, что он занял «принципиальную позицию» против путча, но характерно, что наибольшую заслугу Горбачев, как всегда, приписал себе. Успех путча, сказал он, был предотвращен всем, что он сделал за последние несколько лет: из-за новых взаимоотношений, которые он установил между центром и республиками, «такие действия не могли иметь успеха».

Он был воодушевлен своим возвращением к командованию и жаждал возвратиться в Москву. «Предстоит много сделать… Я должен буду принять некоторые жесткие решения». Он только что отдал приказ Моисееву «все привести в порядок».

Последнее замечание поразило Буша и других американцев, прослушавших этот разговор. Разве Ельцин не сказал, что Моисеев в лучшем случае сыграл двусмысленную роль в путче? Когда Буш опустил трубку телефона, Скоукрофт сказал, что Горбачева, «возможно, ждут некоторые сюрпризы, когда он приедет домой».

По возвращении в Москву Горбачев быстро превратил свой триумф в разгром. Он не побеспокоился сделать остановку в русском Белом доме и поблагодарить Ельцина за свое освобождение. Выступая перед представителями прессы, вместо того чтобы стать выразителем грандиозных перемен, только что происшедших в политической жизни Советского Союза, он всего лишь притворился, что последних девяноста шести часов вообще не было. Теперь, когда он вернулся на свой пост, он, кажется, подразумевал, что жизнь может вновь стать нормальной.

В то время, когда толпы на улицах размахивали российскими флагами и скандировали имя Ельцина, Горбачев заперся в Кремле и выступал с речами по телевидению. Он не понял, что граждане праздновали не его победу, а поражение путчистов, что он уже больше никогда не будет выступать как единственная фигура на политической платформе от демократов, которые сумели справиться с правыми силами.

«Поклонники Ельцина» в ЦРУ давали едко саркастическую оценку поведения Горбачева после его возвращения в Москву. В одном из комментариев утверждалось, что советский лидер проявил «наивность и эгоцентричность» и оказался «неспособным усвоить новости, идущие наперекор его амбициям».

На частном совещании с экспертами из правительства Фриц Эрмарт выступил с заявлением, чем-то напоминавшим протокол о вскрытии, касавшимся не только самого путча, но и всей горбачевской эры. Он предсказал, что события этой недели ускорят декоммунизацию Советского Союза, «развал» партии и КГБ и строительство российской государственности.

Что касается самого Горбачева, то его понимание своей роли советского президента больше не является реалистичным… Если ему посчастливится, сказал Эрмарт, «Ельцин позволит ему стать главой государства в роли королевы Елизаветы».

Буш и Скоукрофт, не прибегая к подобным выражениям, пришли к тому же заключению. 23 августа они вместе смотрели телепередачу в Кеннебанкпорте и видели Горбачева и Ельцина, стоявших рядом перед российским парламентом, видимо, демонстрирующих, что они наконец сотрудничают Друг с другом.

Горбачев признал, что еще не читал список российских предложений, который держал в руке. Ельцин ткнул пальцем в сторону Горбачева и грубо потребовал: «Ну хорошо, тогда прочтите их!»

Скоукрофт печально покачал головой, видя эту сцену, и задумчиво заметил: «Все кончено». Он сказал, что Горбачев «уже больше не является независимым актером. Ельцин говорит ему, что надо делать. Я не думаю, что Горбачев до конца понимает, что произошло».