Шрифт:
Он задумался и вдруг сообразил:
— Значит, это произошло до того, как вы меня соблазнили?
— Мне кажется, вы тоже не бездействовали.
— Но не я явился к вам в спальню среди ночи, а вы ко мне. Если вы думаете, что из-за этого я на вас женюсь…
— Что вы, у меня и в мыслях нет. Я ведь вполне зрелая женщина, способная самостоятельно принимать решения, и легла с вами в постель потому, что сама этого хотела. Мне никогда и в голову бы не пришло обольстить мужчину, чтоб женить его на себе, даже вас!
— Раньше — может быть, но не теперь.
— По-вашему, честно соблазнять женщину, которая не помнит даже своего имени? Любой джентльмен обязательно бы женился, чтобы загладить свою вину.
— Но вы-то уже вспомнили, как вас зовут!
— Да, однако вы этого не знали!
— Я вас не соблазнял.
Кэтлин стиснула зубы.
— Признаю, это я взяла на себя роль соблазнительницы, — подтвердила она. — Я не могла полагаться в этом на вас.
Оливер чуть не задохнулся от возмущения.
— Я думал о вас как о будущей жене и старался вести себя как подобает! — воскликнул он.
— Что не помешало вам предаваться похотливым желаниям и внушать мне, что мы можем быть вместе.
— Подумаешь, минутная слабость. С каждым может случиться.
— Помнится, далеко не минутная.
— Послушайте, Кейт…
— Кэтлин, — поправила она машинально. — Кейт меня называли в детстве родные, а потом — Кеннет, покойный муж, когда хотел меня подразнить. Удивительно, что леди Норкрофт выбрала для меня именно это имя, хотя мне больше нравится Кэтлин. Из Кейт я выросла, как из детского платья; Это имя мне больше не подходит.
— Нет, на мой взгляд, подходит, — неожиданно возразил граф и, помолчав несколько мгновений, добавил: — Завтра я возвращаюсь в Лондон.
У Кэтлин сердце ушло в пятки.
— Спасаетесь бегством? — спросила она. — Приступ малодушия с вашей стороны.
— Я бы сказал, благоразумия, — спокойно ответил он. — В свете последних событий мне надо многое обдумать, а здесь, с вами, мамой, вашим дядей и кузинами, это невозможно, поэтому мне лучше уехать.
Меньше всего на свете Кэтлин хотела, чтобы он уехал.
— Имейте в виду, что у нас не так много времени, — попыталась она переубедить возлюбленного. — Чтобы снять проклятие, мы должны пожениться до дня осеннего равноденствия, до которого осталось всего три недели.
— Я все-таки рискну.
— А как насчет мистера Беркли? Не боитесь оставить его без присмотра?
— Пожалуй, я заберу его с собой, — подумав, решил Оливер. — Если у него серьезные намерения относительно Джен, то он, несомненно, обрадуется возможности завоевать мое расположение.
— Вы не можете уехать. — Кэтлин была непреклонна.
— Почему? Мы в безвыходном положении: вы хотите выйти за меня из-за дурацкого старинного поверья, а я не желаю жениться по столь надуманному поводу.
— Я должна исполнить свой долг.
— То есть вы собираетесь выйти за меня замуж из чувства долга? Куда как романтично.
— Сарказм вам совсем не к лицу.
— Что ж, пойду-ка я со своим неподобающим сарказмом спать, — решил граф, и, коротко поклонившись, направился к дверям.
— Оливер, вы когда-нибудь любили? — остановила его Кэтлин.
— Один раз, очень давно, — ответил он. — Во всяком случае, мне так казалось.
— У вас ничего не вышло?
— Она влюбилась в другого.
— Наверное, если бы вы тогда знали о проклятии…
— Не верю я ни в какие проклятия.
— Хорошо, забудьте об этом. Просто подумайте, сколько людей уже погибли, и скажите, готовы ли вы подвергнуть опасности жизнь еще кого-то, кто вам дорог?
— Я не верю… — начал было граф, но осекся. Кэтлин затаила дыхание. — Честно говоря, я не знаю, — признался он и направился к дверям. — Доброго вам вечера.
Кэтлик проводила его взглядом и, обессиленная, упала на диван.
Пока все шло так, как она предполагала. Оливера трудно осуждать за его скепсис, ведь она сама тоже не сразу поверила в реальность родового проклятия. Вдобавок граф считал, что она его предала, — тоже ничего удивительного. На его месте она бы думала то же самое. Главное заключалось в том, что он больше не сомневался в ее амнезии, а ведь Кэтлин даже не надеялась переубедить его так скоро.
Оливер отказывается жениться по «надуманному предлогу»? Что ж, она позаботится о других, более весомых аргументах.