Первые день на диете закончился. Ну, почти закончился. Сара сидела в своем любимом кресле и тянула воду из стакана, концентрируя внимание на телешоу и стараясь игнорировать соблазнительный рокот холодильника. Это был уже десятый стакан воды. Она думала о потере веса. Она долила воды в стакан из стоявшего на столе кувшина, который заменил коробку шоколадных конфет. Если восемь стаканов – хорошо, то шестнадцать – в два раза лучше, так ведь, и тогда я, наверное, потеряю двадцать фунтов за одну неделю. Она посмотрела на стакан с водой и пожала плечами: если я не буду спать всю ночь, то выпью больше, чем шестнадцать. Она пила воду и думала о потере веса. Холодильник напоминал ей о маце, спрятанной на полке в шкафу. Не глядя на него, она попросила его не лезть не в свое дело. Какое тебе вообще дело до шкафа? Достаточно того, что ты напоминаешь мне о селедке, которая лежит в тебе, но маца – это уже слишком. Она отпила еще воды и, глядя в экран телевизора, постаралась не слушать голос холодильника, однако ему все-таки удавалось проникнуть сквозь слуховой барьер и сказать ей, что ее селедка, вкуснейшая, нежнейшая селедка в сметанном соусе, пропадет, если она не съест ее в ближайшее время, и что это просто позор, позволить такой замечательной селедке протухнуть. Послушай-ка, господин Любопытный Нос. Почему это ты так себя ведешь? Ведь это твоя работа, meshuggener. Это ты должен следить за тем, чтобы еда не протухла. Делай свою работу, и с селедкой ничего не случится, спасибо большое. Она отпила еще воды – худейхудейхудейхудей.Жаль, у меня нет весов. Я могла бы взвеситься и посмотреть, сколько я уже потеряла. Хотя сейчас они бы сломались. Столько воды. Еще немного, и я поплыву. Передача закончилась, и Сара, поморгав, зевнула. Она было подумала посидеть еще и посмотреть вечернее шоу, но быстро передумала. Ее тело ныло и требовало сна. Тот еще был день. Ее волосы стали почти рыжими. Она глотнула еще воды – худейхудей. Анкета… А, ерунда. Она прошлась по ней, как кружащийся дервиш, простите за выражение. И еще яйца с грейпфрутами: одно, два, три – и салат, спасибо большое. Долгий выдался денек устала так, что сил только и осталось, чтобы добраться до кровати. Внезапно она вспомнила о холодильнике, если он попытается схватить меня, я ему врежу, и врежу не в tuchis. Она допила воду – худейхудей – zophticzophticzophtic. Она встала и прислушалась к переливам в животе: я прямо как аквариум какой-то. Она выключила телевизор, положила стакан с кувшином в мойку и с поднятым подбородком, горделиво прошла мимо холодильника, не отклоняясь ни вправо, ни влево и не спуская глаз с цели, зная, что она победила врага и что враг трясется от страха – послушайте, как он стучит зубами и громыхает костями, дрожа, – и вышла королевой, королевой телевидения, в свою опочивальню. Она медленно и с удовольствием легла и потянулась, благодаря Бога за такую роскошную постель. Ее поношенная ночная рубашка казалась такой мягкой, шелковистой и прохладной, ее мягкость, казалось, окутывала Сару, и чувство умиротворенности и радости нежно распространялось из ее живота по всему телу, словно рябь по поверхности пруда, легко пробежав по ее векам, когда она плавно опускал ась в приятный освежающий сон.

Мэрион выгнала их из дома пораньше, чтобы Гарри и Тайрон могли прийти на работу в первых рядах. Вообще-то, это не имело значения, потому что пришло совсем не много народу и работы хватило на всех. Они приняли по еще одной капсуле декса перед выходом и потому собрались очень быстро. Ночь была душной, пот лился с них градом, когда они закидывали пачки газет в грузовики, однако их это просто забавляло, и они весело болтали, смелись, хихикали, работая за шестерых. Загрузив первую машину, они пошли ко второй, чтобы помочь, и другие парни стояли и смотрели, качая головами, как Гарри и Тайрон закидывают пачки газет в кузов, словно это была какая-то привилегия и игра… веселая игра. Один из парней попросил их поостыть: а то вы нам здоровенную свинью подложите. Это почему? Черт, да они и так нас тут гоняют, как лошадей, нах, а если вы, парни, будете вот так вот носиться, то они и от нас того же будут требовать. Один из парней дал им по банке холодного пива: вот, остыньте и расслабьтесь. Мы сюда приходим постоянно, понимаете? И хотим, чтобы все оставалось как есть. Чиерт, я врубаюсь, старик. Мы будем вести себя потише. Мы не хотим, чтоб начальство кого-то грузило, чувак. Точно, – Гарри кивнул и высосал полбанки пива за раз, потом вытер рукой рот: офигенно, черт побери. У меня во рту пересохло. Другой парень хлопнул Гарри по плечу, и все были довольны, а когда все грузовики были нагружены, Гарри и Тайрон купили еще дюжину пива и раздали ребятам, в ожидании второй партии машин. Позже кто-то принес вино, и Гарри с Тайроном почувствовали себя отлично, слегка подснявшись с декса алкоголем. Они проработали два часа дополнительно и были счастливы, как свиньи в дерьме, думая о том, сколько им удалось заработать за сегоднящнюю ночь. Однако, когда им сообщили, что деньги они получат только в конце недели, они почувствовали себя, словно кто-то отвесил им по хорошему пинку. Чиерт, ну разве это не подстава? Да хер с ним. Какого черта. Так мы получим наши деньги все и сразу и не проссым их на всякую херню вместо того, чтобы взять на них кайфа. Может, так оно и есть, только вот работать для меня само по себе странно, а работать, не получая ни хера денег, это вообще что-то за пределами моего понимания, старый. Ладно, Тай, иди-ка лучше домой, прими те транки, которые тебе дала Мэрион, и как следует отдохни. Еще пара ночей, и мы возьмем первую партию товара. Гарри протянул ладонь, и Тайрон хлопнул по ней: ты чертовски прав, малыш, – Гарри хлопнул по его ладони, и они покинули типографию, спеша попасть домой до того, как в городе начнется утренний час пик и жара.

После ухода ребят Мэрион не спеша убрала квартиру, напевая себе под нос. Квартира была маленькой, поэтому там особо делать было нечего, только помыть и убрать чашки с кофейником. Она села па диван, обхватив себя руками, и слушала музыку. Внутри у нее возникло какое-то странное чувство, которое хоть и было незнакомым, но угрозы не представляло. Она попыталась проанализировать его, однако так и не смогла выразить словами. По какой-то причине она не могла перестать думать о множестве мадонн, которых видела в музеях в Европе, особенно в Италии, и ее разум был наполнен яркими красками итальянского ренессанса, а еще она думала о цвете Средиземного моря, неба, о том, как смотрела на остров Капри с террасы ресторана на холме в Неаполе, и внезапно поняла, почему итальянцы такие мастера световых решений в живописи и почему они использовали синий цвет так, как не мог никто ни до них, ни после. Она помнила, как сидела на террасе того ресторана под сетчатым тентом, и солнце вдыхало в нее новую жизнь и будило ее воображение, и она представляла, каково было сидеть здесь несколько веков назад, в этом же свете, среди этих цветов, слушая, как, вибрируя, поют струны Вивальди вместе с медными колоколами Габриэли, звук которых, пульсируя, доносился с ближайших башен, и сидеть в соборе, глядя, как пробиваются сквозь пыльные окна лучи света, как они играют на резных деревянных скамьях, и слушать мессу Монтеверди. Именно тогда, впервые в своей жизни, она почувствовала себя живой, стопроцентно, по-настоящему живой, словно у нее появилась npичина жить, словно в ее жизни появилась цель, и она поняла, что теперь посвятит свою жизнь достижению этой цели. В то лето и осень она много рисовала: утром, днем, вечером, – а потом шла гулять по улицам, которые хранили эхо музыки мастеров, где каждый кирпич, каждый булыжник, казалось, имели собственную жизнь, и она, хоть и смутно, чувствовала себя частью всего этого. Иногда по ночам она сидела в кафе с другими молодыми художниками, поэтами, музыкантами и прочей богемой, попивая вино, смеясь, споря, дискутируя, и жизнь была прекрасной, и осязаемой, и свежей, как чистый средиземноморский рассвет. Позже, когда зимняя серость начала медленно просачиваться с севера, энергия и вдохновение вышли из нее, как выдавливается из тюбика краска, и теперь, когда она видела чистый холст, он оставался для нее всего лишь, чистым холстом, И ничем другим, куском материи, растянутым на деревянной раме, а не картиной, ждущей, когда ее нарисуют. Просто холсты. Она переехала дальше на юг. На Сицилию. В Северную Африку. Пыталась следовать за солнцем к своему очень недавнему прошлому, но находила только себя саму. Она вернулась в Италию и раздала все свои картины, краски, книги, кисти и много другого. Она снова поехала в тот ресторан, в Неаполь, и провела там много часов в течение целой недели, глядя на Везувий, Капри, залив, небо, с отчаянием умирающего человека пытаясь разбудить те старые ощущения, стараясь с помощью игристого вина разжечь свое воображение, которое ярко горело еще совсем недавно, и, хотя вино искрилось В солнечном и лунном свете так же, как и раньше, полыхающее в ней некогда пламя угасло окончательно, и Мэрион В конце концов свыклась с каменным холодом внутри нее. Она поежилась, вспомнив отъезд из Италии и возвращение в Штаты, обратно к семье, к тусклой жизни. И она снова невольно поёжилась, вспоминая череду жалких и несчастливых дней, потом улыбнулась и обхватила себя руками еще крепче, но не от холода или отчаяния, а от радости. Все это осталось в прошлом. Finito. Конец. В ее жизни снова появился смысл… и цель. Она снова видела направление, в котором должна идти. Необходимость в ее энергии. Они с Гарри смогут опять почувствовать эту синеву моря и неба и тепло вновь разожженного желания. Их ждал новый ренессанс.

Сара проснулась посреди ночи и, поборовшись несколько секунд, все же нашла в себе силы встать и пойти в туалет, чтобы облегчить переполненный мочевой пузырь. Она попыталась проморгаться, но её веки отказывались подчиняться, и она сидела с почти полностью закрытыми глазами и думала о похудении. Несмотря на то что она практически все еще спала и ее сознание было затуманено, Сара осознавала, какое огромное количество воды проходит через ее организм и по какой причине это происходит – худейхудейхудей – потом вдруг – zophticzophticzophtic – разве я не достойна быть первой? Всё еще сонная, она стояла, глядя и слушая, как журчит вода в унитазе, с радостью, потому что понимала, что в канализацию и в конце концов в океан смывались не только ее лишние фунты, но и ее старая жизнь, в которой она была одна, жизнь, в которой она была никому не нужна и бесполезна. Иногда она была нужна Гарри, но… Она слушала музыку наполняющей сливной бачок воды и сонно улыбалась, зная, что свежесть наполняет ее и скоро она станет новой Сарой Голдфарб. Свежая вода в унитазе была кристально чистой, свежей, даже в унитазе она казалась прохладной. Чистое, значит, чистое, новое, значит, новое… но лучше я все же буду пить воду из-под крана, спасибо большое. Сара вернулась в постель. Простыни казались прохладными и освежающими; лежа в постели, она провела пальцами по шелковой гладкой ткани ночной рубашки, расплываясь в улыбке, которая отражалась на внутренней поверхности ее век. Она дышала глубоко и медленно, а потом, глубоко, с радостью вздохнув, воспарила в счастливой невесомости на границе сна и пробуждения, всем телом чувствуя приятные волны, что прокатывались по ее телу и заканчивались где-то на кончиках пальцев ее ног, и зарылась в пушистую легкость своей старой подушки, Сара пожелала себе спокойной ночи, счастливо уплывая в мир своих снов.

Когда Гарри вернулся к Мэрион, он был все еще заряжен выше крыши. Она дала ему парочку снотворных таблеток, и некоторое время они просто сидели на диване, покуривая косячок, пока Гарри не начал зевать, и тогда они легли спать, чтобы проспать напролет удушливый жаркий день.

Сегодня волосы стали идеальными. Какой цвет. Он столь прекрасен, что на радостях хочется выпрыгнуть из окна. Теперь ты должна поторопиться, чтобы попасть на шоу до того, как начнут отрастать корни. Я бы очень хотела, уж поверь мне, но я рада, что они выжидают, пока я не сброшу лишний вес. Когда я пройдусь по сцене, ты услышишь только восхищенный шепот. Я посмотрю на них через плечо и скажу, что мне хочется побыть одной. Так ты теперь у нас шведоамериканка? Они посмеялись, и Сара вернулась к себе в квартиру, посмотреть, как теперь будет смотреться ее красное платье вместе с новой прической. Надев платье и золотые туфли, она вертелась и позировала перед зеркалом. Ей показалось, что на этот раз застежка почти сходится. Она чувствовала, что похудела. От радости она даже взвизгнула и послала своему отражению в зеркале воздушный поцелуй: ты прекрасна, прямо куколка. Она снова взвизгнула и поцеловала свою руку, улыбаясь отражению. Конечно, не Грета Гарбо, но и не Уоллес Бири. Она бросила взгляд через плечо на холодильник: ну что, умник, что, господин Селедка? Почти сошлось. Еще пара-тройка дюймов, и будет сидеть как влитое, спасибо большое. А селедку можешь оставить себе. Кому она нужна? Я люблю яйца и грейпфруты. И салат. Она покривлялась перед зеркалом еще некоторое время, потом решила пообедать и выйти погреться на солнышке. С выражением самодовольного превосходства она вынула из холодильника яйцо, грейпфрут и салат. Презрительно дернув головой, она толкнула, закрывая, дверцу своим tuchis’ом. Ну и как вам это, господин Умник? Видишь, как я выгляжу ,нечего сказать? Она показала язык холодильнику и пошла готовить себе обед, напевая и пританцовывая, чувствуя себя в боевом настроении. пообедав, она помыла тарелки, убрала их, взяла свой раскладной стул и, поцеловав кончики своих пальцев, похлопала холодильник. не плачь, малышка. Как говорит мой Гарри, все ништяк. Она хохотнула, выключила телевизор, вышла из квартиры и присоединилась к сидящим на солнышке женщинам. Женщины сидели и разговаривали, не меняя положения, глядя в направлении солнца и поворачивая свои раскладные стулья вслед за тенью, чтобы оно светило им прямо в лица. Ну что, узнала, какое шоу? Что-нибудь слышно нового? Откуда? Я же только вчера все отправила. Может, завтра узнаю. А может, через несколько дней. И вообще, какая разница? Мне все равно, какое это будет шоу. Вот так вот я думаю. Самое главное – это попасть на телевидение. А они тебя предупредят заранее? А что, по-твоему, они расскажут после шоу? А ты можешь прийти с подругой? Сара пожала плечами: откуда мне знать? Они должны, по крайней мере, разрешить тебе взять с собой schlepper’а. Кто потащит все эти призы? Уж поверь, я справлюсь. Особенно с Робертом Редфордом. Для него мне schlepper не понадобится. Все засмеялись и закивали, продолжая смотреть на солнце, и проходившие мимо женщины останавливались поговорить с Сарой, и уже через полчаса она была окружена со всех сторон болтающими, смеющимися, возбужденными, радостными соседками. Саре было тепло не только от солнца, но и от внимания, которым ее внезапно окружили. Она чувствовала себя звездой.

Мэрион купила несколько альбомов для рисования, карандаши и уголь. Она хотела купить мелков пастельных цветов, однако то, что было в магазине, ее не устроило, и она решила на этот раз обойтись без них. всегда можно купить их потом. Может, через несколько дней она съездит в центр и пройдется по большим специализированным магазинам для художников, трогая холсты, подрамники, кисти, и для начала просто приценится. У нее не было намерения покупать масляные краски дол тех пор, пока у нее не появится своя студия, но она была не против попробовать акварель. И именно этим сейчас и была занята ее голова. Она снова чувствовала тот мягкий свет внутри себя, который, как она знала, мог превратиться в прекрасные и хрупкие акварели. Именно это ей и нравилось в акварелях – их хрупкость. Она уже не могла ждать. Она чувствовала почти непреодолимое желание нарисовать одинокую розу в изящной прозрачно-голубой вазе венецианского стекла или, возможно, лежащую на бархате. Да, это было бы тоже красиво. С легкими тенями. Такую нежную и хрупкую, что она даже почувствовала ее аромат. Ладно, посмотрим. Может, через несколько дней. А пока просто наброски, чтобы глаза и рука снова пришли в норму. Она чувствовала сильное желание рисовать все, что попадалось ей на глаза, пока она шла по улице. Сейчас все казалось ей таким живым и ярким. Она быстро отмечала про себя формы носов, глаз, ушей; рельефы лиц, подбородков, скул; изгибы шей и руки. Ей очень нравились руки. По рукам можно многое сказать о человеке, по форме пальцев и в основном по тому, как люди держат руки и обращаются с ними. Она была очень юной, почти девочкой, когда впервые увидела картину Микеланджело «Сотворение мира», и, когда она в подробностях разглядела Господа, дающего жизнь Адаму, образ этот сразу и навсегда остался в ее сознании. Чем больше она изучала живопись, тем больше удивлялась простоте, стоявшей за этим образом, концепции и невероятной мощи этих рук. Вот что она пыталась передать в своих работах, и время от времени ей казалось, что у нее это получается, по крайней мере в какой-то степени. Ей хотелось прямо и просто донести до зрителя эти ощущения, выложить свои потаенные чувства на холст… выразить свое отношение через искусство, чтобы люди смогли увидеть и ощутить тонкость ее чувств.

Следующие несколько дней не отличались разнообразием для Мэрион, Гарри и Тая. Гарри и Тай к ночи под завязку заряжались дексом и работали как черти, сбавляя темп, только когда другие парни начинали напрягаться по их поводу, а потом принимали по паре снотворных таблеток и спали в течение дня. Через пару дней Гарри стало скучно, поэтому, придя домой однажды утром, он пару часов занимался любовью с Мэрион перед тем, как принять снотворное и отрубиться. Теперь я понимаю, почему на амфетаминах теряешь вес – ты просто трахаешься как ненормальный, и все дела. Знаешь, у некоторых мужчин это вызывает абсолютно противоположный эффект. Шутишь? Вовсе нет. Они становятся полностью недееспособными и в некоторых случаях совсем равнодушными. Не везет же некоторым.

В любом случае, это не про меня. Иди сюда, – и Гарри затащил ее в постель, а Мэрион хихикнула, когда он поцеловал ее в шею. Что ты делаешь? Гарри откинул назад голову и посмотрел на нес: если ты не знаешь, то у меня нс получится как надо. Они засмеялись, и Гарри снова поцеловал ее в шею, плечо, грудь И, облизнув губы, в живот: хочу посмотреть, не получится ли у меня сбить эффект декса, трахаясь. И сколько же ты сегодня принял? Они снова засмеялись и прекрасно провели утро, пока не пришло время спать.