По дороге к опорному пункту охраны порядка, находившемуся на Новослободской улице в доме 54–56, Шелковников дважды напрасно пытался вырваться из цепких рук милиционера. Под начавшимся проливным дождем они шли дворами почти в полной темноте.

Вместо наручников руки обитателя чердаков были связаны сзади веревкой, а, кроме того, он, как мышка мышеловкой, был любовно накрыт колпаком милицейской плащ-палатки. Михаил Павлович Дюков — так звали участкового — очень любил вязать морские узлы и считал, что обычная бельевая веревка и брючный кожаный ремень удобнее любых самых современных наручников в деле задержания преступников. За эту веревку он и был списан в участковые, но об этом несколько позже.

Доставив нарушителя в опорный пункт охраны порядка, милиционер с майорскими звездами на погонах включил свет, стряхнул капли дождя с необъятных размеров плащ-палатки, развязал Шелковникову руки и усадил его за стол для душеспасительной беседы. Дипломат он небрежно поставил в угол при входе, привалив к стенке. У Вити появилась надежда, что участковый не удосужится его открыть и тогда произойдет чудо: он, прихватив свои сокровища, выйдет на свободу, а там… Витя зажмурил глаза, представив, как весело он заживет на украденные бриллианты.

— Так что ты делал на пожарной лестнице?

— Спускался с чердака. Пока я там днем спал, какой-то козел его запер. Не подыхать же мне было с голоду, товарищ начальник, я должен еще стать артистом кино.

— Приезжий, значит. Откуда?

— Из Краснодара. Я люблю кино, приехал на кинофестиваль и мечтаю поступить во ВГИК - Витя блеснул золотым зубом.

— Волосы чем красишь? — неожиданно спросил майор.

— Перекисью водорода.

— Во ВГИК, значит, мечтаешь поступить?

— Очень мечтаю.

— Где срок отбывал?

— Полгода в Красноярском крае.

— Краснодар, Красноярск. Давай паспорт.

Витя протянул участковому довольно потрепанную книжицу.

— Ну а в дипломате что?

— Когда буду давать интервью, — Витя, не отвечая на прямой вопрос участкового, снова хитровато зажмурился, выставляя вперед скулы, — я буду говорить: „В кино я попал совершенно случайно, с пожарной лестницы".

Дюков сделал вид, что забыл о своем вопросе про содержимое дипломата и стал слушать разглагольствования девятнадцатилетнего мечтателя.

Говорить о кино, об артистах было самое приятное для Шелковникова, он всегда сладко жмурился и погружался в счастливый омут, ему было неважно — слушают ли его при этом, разделяют ли его любовь к кино, — его несло. Прерывался он, только если слышал от собеседника новые сведения о закулисной жизни кумиров экрана.

— Ну а что у тебя в дипломате? — вдруг перебил Витю участковый, которому надоело слушать про кино. Казалось бы, чего проще, открой да посмотри, но у Дюкова была своя методика ведения следствия.

Проснулся Недобежкин от огорчения, что ему приснилась такая чертовщина про Ангия Елпидифоровича: сокровища, кнут, высекающий молнии. Недоверчиво оглядевшись и горько сожалея, что наяву он по-прежнему остался бедным аспирантом, Недобежкин сунул руку под подушку и замер, сердце у него екнуло.

Он встретился глазами с Тигрой и Полканом — так он прозвал котенка и щенка, спасенных им от утопления. Неужели правда?!

Да, это точно была она, стариковская сумка, да и кнут по-прежнему висел у Недобежкина на запястье.

— А ну-ка, ну-ка, — пробормотал аспирант и бросился к чемоданам, дрожащими руками открыл один из них — он был доверху набит драгоценностями. Аркадий Михайлович, ослепший от бьющих ему в глаза красных, розовых, зеленых и синих искр, вытащил узорчатую цепь с крупными разно цветными каменьями и стал, щурясь, разглядывать вставленные в нее медальоны с фигурками животных и птиц.

— Королевская вещь! — восторженно воскликнул он про себя, когда глаза его поверили, что все происходящее не сон. — А я все в кучу свалил, навалом. Надо бы каждую вещицу в газетку завернуть, чтоб не поцарапалась.

Он вытянул рубиновые сережки, оправленные мелкими алмазами.

— Смотри-ка, и даже дужки сцеплены, чтоб не потерялись.

Аркадий Михайлович быстро убедился в правильности своей догадки: парные вещи и гарнитуры были сцеплены между собой.

— Странно, — задумался аспирант, посидел, подумал и, так ничего и не придумав, решил, что раз привалило счастье, надо пользоваться. Его стало куда-то возносить, он почувствовал себя богатым человеком, которому море по колено.