К обеду приехала Ирма. Она, вероятно, уже знала о решении Маренн, потому что пребывала в радостном возбуждении и даже расцеловала подругу. Она объявила, что вечером они пойдут отметить начало ее новой жизни вчетвером: она с Аликом, Маренн и… Отто Скорцени. Господин оберштурмбаннфюрер приглашает…

Так… Значит, он появился. Теперь, когда все решилось и она стала равной ему, он предстанет перед ней и поведет ее в ресторан как свою даму. Так всё и задумывалось. Оберштурмбаннфюрер СС Скорцени не может появляться в обществе заключенной, он может показаться с ней только если она станет такой же, как он. Вот ради чего все, а заодно и с пользой для дела. А где он был, когда ей было так трудно, в первые дни, когда надо было принять решение? Теперь решение принято — он придет пожинать плоды. Шелленберг же сказал, это он все затеял. Нет уж. Зачем он теперь нужен?

— Я не пойду, — совершенно неожиданно для Ирмы заупрямилась Маренн, — я согласилась сотрудничать с Шестым управлением СД, но я не соглашалась спать с его офицерами. Это не значилось в условиях, перечисленных бригадефюрером.

— Но, дорогая, — заметно растерялась Ирма. — Никто же не говорит о том, чтобы спать… Речь идет только о том, чтобы поужинать вместе. Оберштурмбаннфюрер Скорцени — наш друг, мы часто обедаем и ужинаем вместе. Более того, Вам придется работать с ним. И было бы неплохо познакомиться поближе.

— У него есть дама сердца? — осведомилась Маренн. — Пусть он возьмет ее с собой. Тогда я пойду.

— Я Вас не понимаю, — Ирма явно огорчилась. Маренн слышала, как она что-то тихо говорила по телефону, наверняка Алику, и голос ее звучал расстроенно. Вернувшись, она сообщила Маренн:

— Все будет так, как Вы хотите. Но, право, Вы должны отдавать себе отчет: ведь это же Скорцени добился для Вас всего.

— И я всем ему обязана, — съязвила Маренн, — даже тем, что я родилась австрийской принцессой. Я полагаю, именно это сыграло решающую роль.

— Тем, что он вспомнил, что Вы —австрийская принцесса, и доказал всем, — поправила ее Ирма. Она не узнавала Маренн: откуда у нее такое предубеждение против Скорцени? Может быть, что-то связанное с лагерем? Ей вспомнилось, как Науйокс говорил Отто: «А что, если она захочет сотрудничать с нами, но не захочет быть с тобой…?» Похоже, что предположения Алика сбываются. К тому же после визита Шелленберга в лагерь Алик заметил, что бригадефюрер очень заинтересовался Маренн во всех отношениях: вполне возможно, что его симпатия оказалась взаимной, и Шелленберг теперь привлекает ее больше, чем Скорцени. Маренн почувствовала натянутость в отношении Ирмы и скрытую обиду. Она не попыталась расколоть возникший лед, а ушла наверх, в спальни.

Однако вечером, когда машина Науйокса подъехала к вилле, Маренн обнаружила, что все-таки Алик приехал не один. Из машины вслед за Науйоксом вышел Скорцени. В руках он нес какую-то коробку и пакет. Не желая общаться с ним, Маренн не спустилась в гостиную. Да этого и не потребовалось. Оберштурмбаннфюрер поднялся к ней сам. Раздался стук в дверь. И, не дожидаясь, пока она разрешит, дверь открыли.

Оберштурмбаннфюрер вошел. Высокий, в парадном мундире, в красивой фуражке с высокой тульей, украшенной распластавшим крылья серебряным орлом. Положил на кресло коробку и пакет, снял фуражку.

— Добрый вечер, фрау, — поздоровался он.

— Я разве разрешала Вам входить? — спросила она враждебно, не отвечая на приветствие.

— Мне уйти? — спокойно осведомился он.

— Нет. Раз уж Вы вошли, я бы хотела знать, зачем.

— Чтобы поздравить Вас с переменой к лучшему. И поговорить.

— О чем?

Маренн не видела оберштурмбаннфюрера с момента его последнего визита в лагерь. Интересно, где он был все это время? Почему бросил ее на произвол судьбы, затеяв всю эту историю. Хотел встретиться с ней на равных? Что ж, извольте.

— О чем мы будем говорить? — холодно поинтересовалась она.

— Мне показалось,что даже в лагере Вы были любезнее, — как бы невзначай заметил Скорцени. — Сначала я хотел бы вернуть Вам несколько Ваших вещей, обнаруженных в сейфах гестапо, — он открыл пакет. — Вот Ваши фотографии времен мировой войны и послевоенные, а также бумаги, изъятые при обыске. Вот книги, которые забрали из Вашей квартиры, сочинения Ваших учителей, в том числе Фрейда, который по той причине, что он еврей, в Германии не разрешен, но Вам пригодятся его труды. На книгах автографы и дарственные надписи — все на месте.

Вот ключи от Вашего дома, должно быть, во Франции, и, наконец, — он сделал паузу, внимательно глядя на нее. Ей показалось, он даже разволновался, — вот Ваш веер, Ваше высочество, подарок Вашего жениха. Увы, жемчуга на нем больше нет, позолота осыпалась, но можно еще различить вензель, две переплетенные буквы М: Маренн Монморанси. Я счастлив вернуть его Вам во второй раз, мадам, такой же погнутый, как и десять лет назад в парке Венского университета, и снова сказать: я виноват. Я виноват, мадам, что сломал Ваш веер десять лет назад, виноват, что не смог сделать для Вас большего сейчас, но, поверьте, сделал максимум возможного.