Прискорбно, что выступления некоторых депутатов носили остро оскорбительный характер. По этой части особенно (и не один раз!) отличался Черниченко, который из активного приверженца колхозной деревни вдруг превратился в ярого врага колхозного строя. Черниченко, которого пресса к тому времени нарекла «прогрессивным», явно пытался набрать очки на критике Лигачева. А я слушал его и вспоминал, что именно он, журналист Юрий Черниченко, в свое времябыл верным подручным не кого-нибудь, а… Медунова.

Для того чтобы рассказать о той истории, надо вернуться в пятидесятые и шестидесятые годы. Моя судьба в тот период складывалась очень интересно: в Новосибирске начиналось строительство знаменитого Академгородка, а меня коммунисты избрали первым секретарем райкома партии в этом новом районе города. В тот период я близко сошелся с научной, а еще раньше с художественной интеллигенцией; среди нынешних академиков, писателей, художников, в том числе и московских, немало у меня добрых знакомых. Эти связи укрепились и расширились в томский период моей работы.

С той новосибирской поры меня начали неофициально зачислять в категорию тех партийных секретарей, которых называли «культурными». Была в тот период такая условная градация: одних причисляли к «сельхозникам», других — к «промышленникам». А меня вот — к «культурным». Кстати говоря, рекомендуя меня послом в одну из европейских стран, о чем я уже писал, Суслов мотивировал это и тем, что «Лигачев много работал с интеллигенцией».

Рассказываю обо всем этом к тому, что с начала пятидесятых годов моя партийная работа была тесно связана именно с идеологическим направлением. Это приучило внимательно читать прессу, следить за внутриполитическими событиями. И то, что в конце хрущевского периода меня пригласили на работу в отдел агитации и пропаганды ЦК КПСС, не было случайным.

Короче говоря, по служебной обязанности прессу я читал очень внимательно. И весной 1962 года, конечно, обратил внимание на весьма громкий по тем временам очерк в «Литературной газете» под названием «Сапогом в душу», написанный известным писателем, драматургом, сценаристом многих ленинских фильмов лауреатом Государственной премии Алексеем Каплером. Речь в душераздирающем очерке шла о том, что дочь тогдашнего начальника сочинской милиции подружилась с пареньком, который не понравился папе. В результате папа засадил паренька в тюрьму, а дочь упрятал в психушку.

И вдруг через две-три недели в газете «Советская Россия» появился подвал под названием «Сапогом в лужу». В этом подвале речь шла о том, что «журналист А. Каплер» посмел бросить тень на замечательную сочинскую милицию и так далее в том же духе. Автор материала требовал привлечь «журналиста А. Каплера» к судебной ответственности за клевету.

Подпись под материалом гласила: Ю. Черниченко.

Тут необходимо добавить, что первым секретарем Сочинского горкома партии в то время был Медунов. Он страшно разъярился, прочитав материал Алексея Каплера, и прислал в «Литературную газету» гневное письмо с угрозой возбудить против Каплера уголовное дело. Но у «Литературки» в запасе было много дополнительных фактов, и она подготовила сильный ответ Медунову. Об этом я узнал позднее. Вот уж поистине рукописи не горят! Сохранилась даже полоса «Литературной газеты», на которой был заверстан очень убедительный ответ Медунову. Этот ответ, по терминологии газетчиков, «стоял в номере». Стоял, но по команде сверху был снят.

Но та пожелтевшая от времени типографская полоса — даже с редакционной правкой! — сохранилась. Недавно мне ее показали.

В итоге ответ Медунову не появился на страницах печати. Зато был опубликован подвал Черниченко. [7]

Такой же «кульбит» совершил Черниченко и по отношению к колхозам. Теперь вот ситуация сложилась так, что политические дивиденды можно нажить на критике Лигачева. И Черниченко — тут как тут… На первом Съезде народных депутатов его выступление носило, как, впрочем, всегда, развязный, истеричный тон.

Такие выступления перемежались с клеветническими атаками со стороны Гдляна. Все вместе создавало вполне определенный сильный нажим не только на меня, но и на Политбюро, на Коммунистическую партию как таковую. Я несколько раз слал в президиум записки с просьбой предоставить мне слово для ответа, один раз в письменной форме обращался лично к Горбачеву. Однако шли дни, ситуация на съезде продолжала развиваться в определенном направлении, а слова мне не давали.

Поначалу я предполагал, что Горбачев хочет сам внести ясность, лично ответить на перехлесты, допускаемые иными ораторами. Тем более поводов для такого ответа было предостаточно: во время некоторых выступлений в зале раздавались возмущенные возгласы. Тут бы самое время вмешаться и расставить все точки над «i».

Но Горбачев молчал, Хотя на съезде целая группа ораторов выступила в мою защиту.

Он промолчал даже тогда, когда к нему напрямую обратился с трибуны съезда писатель Валентин Распутин. Под аплодисменты зала он спросил Михаила Сергеевича: как он может прокомментировать утверждения части прессы и отдельных ораторов, будто Лигачев во время зарубежных поездок Генерального секретаря чуть ли не готовит переворот? Почему Михаил Сергеевич никак не реагирует на бездоказательные нападки на Лигачева? Неужели не ясно, кто будет следующей мишенью?