— Для кого революционный, для кого никакой... Ладно, сейчас ты нас поведешь. Покуда слазь. Покурим, покалякаем. Я на металлургическом заводе работаю. Машинист стрипперного крана. Сейчас на больничном листке. Сталью облило. Из слитка сикнуло. Еле-еле заживили. Со здоровых мест кожу на обожженные перемещали.

Объездчик спрыгнул. Зазвенело стремя. В папиросную бумажку закрутил табак-мошок. Когда цигарка хорошо раскурилась, нюхнул носом дым. Удовольствием просветлело лицо:

— Тяжелая задача быть человеком.

— Да... Подлецом куда как проще. Или таким — что хотят, то и вьют из тебя. Или этим, ну, который словно паровоз по рельсам... Как его? Фанатиком, во! А человеком жить — сложней сложного. Самый лучший пусть будет, а отношение худшее. Мозгами шурупит? Ишь ты, какой мудрец выискался! Больно ты самостоятельный...

— Отец, чего-то ты разошелся. Проси отпустить. Табачок отдай. Всю банку: еще дадут на заводе. С фронта, видать, тоже знает, почем фунт лиха.

— Ну, что, друг, сдашь или отпустишь? Понравился табак — возьми.

— Не обессудьте — сдам. О человеке заговорили. Тяжело, мол. А народу легко? Ради народа переступаю сердце.

— Народ тебя об этом не просил. Всяк от имени народа. И нас ты из народа не отчисляй. Мы не сбоку припека. Мы и есть народ. Да что я на тебя слова трачу! Идем.

— Петро, ведь посадят. Девчонки-то как?

— Нас не посадят. Я докажу судьям. Бабу, слышь, отпусти. При детях останется. Дочек поднимет. После войны нацию надо восстанавливать. Русских, слышь, много гибнет. Сынов будут рожать.

— Жену отпускаю.

— И на том спасибо. Идем. Мешок, однако, я не понесу. Спину ссажу. Не зажила окончательно.

Объездчик спешился. Завязал мешок, положил на коня впереди луки.

Фекла заголосила вослед Петру, бросилась через дорогу найти меня, чтоб догнал их, чтоб пристращал объездчика ружьем и отбил Петра.

Петро шел вяло. Ноги как пристегнутые. Когда оглянулся и увидел Феклу, бегущую по направлению к озеру, и догадался, для чего она туда бежит, то пошел ходко, чтобы вся эта история не закончилась выстрелами.

Петро не верил, что объездчик не отпустит его. Проведет для острастки до березняков, в просвет между которыми видна стальная ромашка ветродвигателя, и отпустит. И он был убежден, что объездчик все же поймет, что он, Петро Додонов, рабочий редкой и высокой специальности, что для государства сейчас важно не то, чтобы он был наказан по закону, а то, чтобы он оставался машинистом: ведь путь стали от мартена до блюминга, где из нее катают танковую броню, проходит через штанги его крапа. Вместе с тем Петро угадывал в облике верхового что-то сильно знакомое, словно когда-то они знали друг друга.

Беззаботным тоном осведомился, куда объездчик собирается его доставить. В деревню под ветродвигателем, оттуда с попутной подводой в район.

— Нельзя ли без пересадки? Чего зазря мытарить?

Молчание.

— Встречались мы где-то. Не то в Сибири, не то в Железнодольске?

— И там и там могли встречаться. В Сибири Колчака давил, у Железного хребта работал.

— Почти что общая судьба.

— Судьба, может, общая, да взгляды разные.

— Отца бы родного застукал на поле, тоже бы арестовал?

— Арестовал.

— Из прокуратуры кого иль райисполкома?

— Все равно арестовал бы.

— А не боишься угодить, куда Макар телят не гонял?

— О собственной шкуре меньше всего забота.

— Ну уж, ну уж. Что делал в Железнодольске?

— Кокс.

— Из металлургов! Человеком должен быть.

Молчание.

— Нет, слышь, не родня мы. Ты прокатился, гуся стрелил. Махан! Я в ремне новые дырки прокручиваю, кабы брючишки не потерять. Не одобряю я таких, как ты. Затмение души у тебя. Производство ты учитываешь, агрегаты, руду, бетон, зерно-овощ, проценты выполнения... Волю только свою ломишь. Желание не спрашиваешь. Потребности не берешь к вниманию. Человек — не механизм: сделать проще.

— Вредные твои взгляды, товарищ машинист. Меня ими не демобилизуешь.

— Погоди, слышь. Сердце заходится. Пусть ты убежденный, а у меня хаос в голове. Однако, слышь, бедствие иль еще что не приму за геройство. Хватит на то умишка. И, слышь, обязанности перед родиной и перед заветами Ильича не хуже тебя знаю.

— По твоему разговору получается — ты патриот и все понимаешь, а я не патриот и бестолочь.

— Про то я и толкую: слушать надо собеседника, разобраться, почему он такие иль иные соображения высказывает. Затыкать глотку — на это мудрости не нужно.