Противник утром 6.10 танковыми частями и мотопехотой занял Карачев и затем лесной дорогой Свень — Брянск проник в тыл 50 А и в тот же день занял Брянск. К исходу 7.10 противник занял Хвастовичи.

<…> противник перерезал все коммуникации Брянского фронта, занял построенные в тылу укрепления и поставил войска Брянского фронта в условия оперативного окружения. Глубокий прорыв со взятием Орла и оперативное окружение армий Брянского фронта противнику удалось совершить вследствие того, что Брянский фронт не располагал нужными ему для парирования такого удара резервами. А оборона Орла, как мною указывалось выше, не была организована. Прорыв на флангах фронта (в стыках с соседями) еще раз подчеркивает необходимость иметь за стыками армий и фронтов сильные подвижные резервы» [224] .

В начале своего отчета Еременко пишет, что общая обстановка к началу немецкого наступления характеризовалась «напряженными боями на левом фланге фронта за улучшение оперативного и тактического положения в условиях неоднократных попыток пр-ка продолжать наступление». Оказывается, это противник наступал. А вот что пишет его вечный противник Гудериан: «В течение нескольких дней противник предпринимал ожесточенные атаки, очевидно, свежими силами, восточнее Глухова и против нашего плацдарма у Новгород-Северского. Атаки русских, предпринимаемые 25 сентября на Белополье, Глухов и Ямполь, были отбиты». Два генерала противоречат друг другу. Кому верить?

Противоречия в таких случаях лучше всего можно снять, обратившись к боевым документам, в которых обстановка отражается день за днем. Эти документы свидетельствуют, что непрерывные и безуспешные попытки наступать соединениями 13-й армии и группы Ермакова привели к большим и неоправданным потерям и не только истощили их боевые возможности, но и не позволили создать прочную и глубокую оборону. О каких резервах тогда можно вести речь?

Еременко пишет, что части группы генерала Ермакова и полковника Акименко 29.09 перешли в наступление и подошли к Глухову. А чуть ниже: «Я готовил группу генерала Ермакова к переходу в наступление с 1.10.1941 г. (генерал Ермаков просил отсрочить атаку с 9 утра до 12), но противник предупредил нас и сам начал 1.10 наступление. Завязался встречный бой».

Трудно предположить, что Еременко забыл, когда началось наступление противника на его фронте. Он сознательно в нескольких местах отчета и в приложенных к нему схемах разносит по времени готовность группы генерала Ермакова к переходу в наступление — 12.00 30 сентября и начало артиллерийской и авиационной подготовки противника утром этого же дня. Именно 30 сентября враг упредил наши войска в переходе в наступление. Никакого встречного боя не было. Войска опергруппы, выведенные в исходное положение и изготовившиеся к атаке, попали под огонь артиллерии и удар авиации противника, понесли большие потери и были в основном выбиты из занимаемой полосы обороны. Поэтому и последующий контрудар группы не мог иметь успеха.

Небольшое отступление. При планировании контрнаступления под Сталинградом Еременко, вспомнив Гудериана, предложил, чтобы войска Сталинградского фронта переходили в наступление не на сутки позже войск Юго-Западного фронта, а на двое, когда противник перебросит основные свои резервы на север. Но его предложение было отклонено, так как в этом случае противник получал бы возможность вначале нанести сильные контрудары против подвижных войск Юго-Западного фронта, а затем всеми силами обрушиться против Сталинградского фронта. С точки зрения интересов всей стратегической операции решение Ставки было более обоснованным.

Интересный момент, добавляющий еще один характерный штрих в образ А.И. Еременко. Ставка для обороны Курска приняла решение о создании отдельной группы войск в составе 1–2 стрелковых, одной кавалерийской дивизий, танковой бригады, мотоциклетного полка и группы генерала Ермакова. Еременко запросили, кого можно было бы назначить командующим, предложив ему «немедленно телеграфировать свои соображения по кандидатуре».

В 12.41 8 октября тот ответил:

«При создавшемся положении, при сосредоточении такой мощной группы, соединенной с группой Ермакова, требуется поставить во второй эшелон энергичного и храброго командира; если у Вас такого нет сейчас, то прошу разрешить лично мне временно руководить этой группой. Я справлюсь с руководством фронтом и командованием непосредственно этой группой. Для этого необходимо:

1. Выслать за мной самолет в район Вздружное; если днем не удастся, то ночью. Самолет должен дать две ракеты. По этому знаку будут зажжены огни.

2. Опергруппу штаба фронта перебросить в район Щигры, а штаб фронта направить в район Елец» [225] .

И это в самый критический момент, когда надо было осуществлять приказ Ставки по прорыву войск фронта из окружения с одновременным нанесением удара по орловской группировке Гудериана! В этот же день в 21.00 Шапошников вежливо ответил:

«<…> отсюда встает вопрос о целесообразности оставления Вами в этих условиях армий фронта, которым, по всей видимости, надо будет прилагать большие совместные усилия, чтобы пробить бронетанковые части на востоке и в то же время отбить наступление пехоты с запада.

Не считаете ли возможным возглавить всю эту группу тов. Ермакову? Шапошников» [226] . Еременко ничего другого не оставалось делать, как согласиться, но при этом он высказал пожелание, что «Ермакову надо поддать перцу».