Вадим побледнел. Он точно знал, что сосед умер, что его перевезли в морг, а значит перед ним… Призрак?

— Эд, не подходи! Прошу тебя, не подходи!

— Да ладно тебе, дай погреться у окна… Правда, сегодня хороший день? А у меня живот снова разболелся…

Вадим отскочил на безопасное расстояние. Бывший сосед подошёл слишком близко.

Ужас.

Покинув сумрак больничного коридора, истинная сущность Эда стала видна невооружённым взглядом. Он состоял из дыма — плотного, молочного дыма, какой бывает, если в сильный костёр бросить охапку зелёной травы. Дым излучал холодный слабый свет. Вадим мгновенно замёрз, покрылся гусиной кожей, на затылке зашевелились волосы, голос охрип:

— Эд, ты… Ты умер! Тебя ещё вчера перевезли в морг…

Сосед выглядел немного растерянным:

— Умер?.. Ах, да… Наверное… Всё так странно… Тебе не холодно? Мне очень… И мама опять плакала…

Он во все глаза смотрел на призрака. Отступать было некуда — спина упёрлась в гладкую стену. Практически перестал дышать. Страх переполнил Вадима, ещё немного и начнётся неконтролируемая паника, он жалобно прошептал:

— Эд, твоя мама плачет, потому что ты в морге. Ты умер…

— Умер… Всё случилось так быстро… Знаешь, я ведь напоролся на вилы! Прикинь! — Эд задрал майку, демонстрируя перебинтованный живот, — кто-то забыл их в стогу сена, а я прыгнул… Куда ты?

Последние слова долетели, когда он уже громко шлёпая тапками, бежал прочь из оранжереи. Возвращаться в палату не имело смысла — Эд наверняка найдёт его там. Вперёд — подальше отсюда. Он метнулся к лестнице на третий этаж. Пустынно. Почему в больнице так тихо? Где все врачи и медсёстры?

Вперёд. Третий этаж ничем не отличался от второго. Страх подгонял ноющие ноги. Он обернулся, чтобы убедиться — погони нет. Неожиданно в глазах потемнело, вакуум вместо воздуха, зима вместо лета. Реальный мир исчез. Заложило уши. Лёгкие отозвались болью, как будто он захлебнулся. Вадим споткнулся — упал, растянулся на бетонном полу, пролетел ещё с полметра.

— Ну и молодёжь пошла: несутся, под ноги не смотрят! Так и убиться недолго, — скрипучее ворчание пожилой женщины сопровождалось шарканьем ног и тихим постукиванием клюки.

Вадим обернулся. Обомлел. По коридору медленно шла скрюченная ревматизмом старушка. Старая шерстяная кофта, седые волосы из-под платка, растянутые рейтузы. Бабушка была белой как мел — как Эд… Вся из густого непрозрачного дыма.

Он прошёл сквозь неё.

"О, Боже…" — прошептал Вадим и заскулил от страха. Прикусил нижнюю губу. Во рту появился солёный вкус. Вскочил, перекрестился, побежал дальше, про себя повторяя слова старенькой молитвы "Отче наш". Коридор поворачивал налево. Он свернул, влетев в крошечный тупик с единственной закрытой дверью и низкой скамейкой для посетителей. На скамейке сидел сорокалетний пузатый мужчина. Он подмигнул, провёл рукой по лысой голове:

— Здарова! Новенький? Ну, будем знакомы! Я — Андрей Иванович, радикулит лечу! А ты с чем сюда? Эх, вот я в твои годы вообще ничем не болел!

Мужчина был призраком.

Вадим почти задыхался. Молочные бесцветные глаза. Он понял, что уже никогда их не забудет. Глаза будут ему сниться в кошмарах до самого конца. Сердце оглушительно стучало в ушах. Его всего передёрнуло от ужаса. Рука сама потянулась к ручке белой двери. Он рванул её на себя, вбежал внутрь, три раза повернул дверной замок — чтобы наверняка. Прислонился лбом к побеленной стене:

— Боже, прости мне мои грехи… Прошу, пусть это закончится! Пожалуйста! Я никогда больше не согрешу. Прошу. Во имя отца и сына и святого доха. Аминь. Паника немного отступила. Сглотнув пересохшим ртом, он обернулся, съехав без сил по стене на пол. В палате стояла лишь одна кровать. На ней спал пожилой мужчина: рука свесилась из-под одеяла. Вадим ещё немного успокоился. Огляделся.

— ААААААА!!! — сам собой вырвался из груди истошный вопль.

Под самым потолком в углу над кроватью пожилого пациента летал его призрак. Седые волосы до плеч развевались на невидимом ветру. Полы длиной ночной рубахи трепетали. Привидение зависло как Иисус на кресте — раскинув руки, запрокинув голову. Вадим схватился за нательный крестик. Непослушные губы повторяли молитву — он забыл её на половину, но повторял то, что помнил с фантастической глубиной веры. Он никогда прежде не верил во Всевышнего так сильно, остро, как сейчас. Спрятал голову в руках. Зажмурился.

Молился. Молился. Молился.

Спустя минуту чуть-чуть придя в себя, снова взглянул под потолок над кроватью. В это же мгновение веки призрака распахнулись, взгляд пригвоздил парня к полу. В голову болью, как от удара током, проник оглушительный приказ: "Не смей тревожить мёртвых"!!!

Деморализованный Вадик завалился на бок, застонал.

Призрак сделал с ним что-то жуткое.

Призрак его наказал.

Глаза закатились — начался припадок. Тело без его участия извивалось, тряслось в агонии. Боль курсировала по спинному мозгу вверх-вниз, выворачивая наизнанку органы. Все мышцы хаотично сводила судорога. Изо рта пошла пена. Перегруженная страшными переживаниями голова билась об пол. Бух. Бух. Бух. Синюшные ногти скребли свежеокрашенный пол. Призрак равнодушно закрыл глаза. Рассеялся, оставляя в палате труп пациента и полутруп Вадика.

— Вадик… Вадик! Сынок, просыпайся! — добрый низкий голос отца.

Он открыл глаза. Это простое действие полностью его истощило. Усталость давила на грудь и всё тело. Интересно: хватит ли сил, чтобы говорить?

— Привет, пап…

Отец мягко пожал его руку, лежащую поверх одеяла. Они снова в знакомой палате, в которой он провёл последние пять лет. А что произошло за последние пять часов? Воспоминания путались, кроме смутного образа Эдика с соседней кровати ничего припомнить не удалось.