— Благодарю вас, сэр Артур, — начал он. — Должен сказать, что будь это «обычный» сеанс, я бы попросил приглушить свет и всех здесь присутствующих взяться за руки, чтобы мы образовали мистический круг для лучшего общения с духами. Но, друзья мои, мне не хочется рисковать в силу известных всем нам… расследований, проведенных в этой области мистером Гудини. Также, будь сегодняшний сеанс всего лишь обманным трюком, я бы после его окончания попросил о вознаграждении.

Йелдгрейв встретился глазами с Гудини и кивнул:

— Но так обычно поступают шарлатаны. Есть поговорка, старая как время: эксиго инфидус, верум экзисто солво — «можно продать ложь, но правда дается бесплатно». Поэтому я не приму денег за сегодняшний сеанс.

— Тогда чего вы хотите? — спросил друг Гудини, репортер.

— Только одного — привилегии получить приглашение в ваши дома. А теперь… — Йелдгрейв оглядел комнату. — Я могу надеяться, что никто из слуг не прячется поблизости, чтобы в нужный момент выскочить из потайной двери в роли призрака? Нигде не припрятан граммофон с записями труб и ревущего ветра? Ни у кого нет потайных карманов или осветительного пороха?

— Нет, — прорычал Гудини.

— Я так и думал, но, учитывая вашу профессию, хотел убедиться, что гости знают: все происходящее сегодня — подлинно. Давайте же начнем.

Через миг столовую наполнил слабый аромат духов «Арлекинейд». Бесс вскрикнула и прикрыла рот руками.

— Гарри!

— Тихо, Бесс, это ничего не значит. Это…

Йелдгрейв поднял руку, и Гудини показалось, что свет мигнул.

— Энрих?

Голос раздавался ниоткуда, но в то же время шел отовсюду, а воздух рядом с креслом Йелдгрейва замерцал. Под вздохи и шепот гостей рядом с медиумом начала возникать невысокая бледная женщина.

— Энрих? Майн зан… это ты?

Перешептывания прекратились, когда Гудини подался вперед, изо всех сил сжимая обитые подлокотники своего стула, чтобы не ринуться навстречу маленькой седой женщине.

Она выглядела точно такой же, какой он видел ее в последний раз: в сером муаровом платье с высоким воротником и длинными рукавами — его подарок, ее самое любимое. В нем ее и похоронили.

— Боже мой, Гарри, — прошептала Бесс почти неслышно, и на миг Гудини показалось, что слова возникли у него в голове. — Это мама.

— Нет… Это невозможно.

— Энрих? Майн зан… Это ты?

Когда Гудини поднялся, ему показалось, что пол под ногами зашатался. Женщина улыбнулась, протянула руки и шагнула к нему. Мама.

— Я так по тебе скучала, сынок. Почему ты оставил меня? Мне было так одиноко.

Она сделала еще шаг, и у Гудини защипало глаза; легкий шелест платья наполнял неподвижную тишину комнаты, запах духов дразнил обоняние.

Но он чувствовал под сладким ароматом что-то еще… что-то темное, гнилое, разложившееся.

— Это неправда!

— Энрих, вас зогт up ? [15] Это я, мама. Подойди ко мне. Подойди, мой мальчик, и дай мне обнять тебя. Я так долго тебя не видела. Поцелуй маму.

Так же как и прошлым вечером, Гудини даже не осознал, что двигается, пока не обнаружил себя в ее объятиях; смешанные запахи — духи, тление, пудра, могильная земля — переполняли его голову, а она — его мать! — коснулась его щеки холодными губами.

— Мой дорогой мальчик, — прошептала она. — Мой милый ангел. Я так скучала по тебе. Дай мама тебя поцелует… дай я… моего мальчика… поцелую…

Она притянула его поближе, и Гудини обволокло облако вонючего дыма.

— НЕТ!

Чья-то рука ухватила его за плечо и оттащила назад как раз в тот момент, когда его мать… подобие его матери изменилось… превратилось в яростного зверя… в чудовище. Почерневшие губы растянулись, открыв удлиненные клыки; столовая наполнилась звуками. Крики, молитвы, скрип отодвигаемых стульев и…

— Гарри! Да Гарри же! Помогите мне!

Еле устояв на ногах, Гудини ощупал шею и обнаружил оборванный воротник; на его глазах сэр Артур пытался пронзить грудь Йелдгрейва серебряным наконечником своей трости. Вернее, то существо, что ранее было Йелдгрейвом. С лицом Йелдгрейва произошло то же превращение, что и с его матерью (или как там следовало называть то видение): из человеческого оно превратилось в звериное, кошачье (или, может, в морду летучей мыши?), и с желтых, не менее дюйма длиной, клыков на руку англичанина капала тягучая, блестящая слюна.