— Можете идти, — хозяин кабинета откинулся на спинку стула, считая беседу оконченной.

— Еще вопрос, товарищ Сталин! — Рычагов встал. — Участились нарушения нашего воздушного пространства немецкими разведывательными самолетами. Прошу санкции на их перехват!

Вождь, нахмурившись, собрался было что-то ответить генералу, но передумал и повернулся к Воронову:

— А вы что думаете об этом? Сбивать?

Андрей чуть не ответил утвердительно, но вдруг задумался. А ведь непростая дилемма! С одной стороны, нельзя допускать получение противником развединформации с нашей территории, с другой — активными действиями можно спровоцировать заподозривших неладное немцев на немедленное нападение. А ведь нам так важен каждый лишний день мира — это десятки новейших танков и самолетов, полученных армией, километры оборонительных линий и уменьшение оставшегося количества сухих летних дней, столь необходимых противнику для блицкрига. Так что же перевешивает? Только теперь Андрей осознал, как тяжело было принимать решения тому Сталину, не обладавшему всей полнотой известной Воронову информации.

— Нельзя сбивать, товарищ Сталин! — Рычагов удивленно посмотрел на Андрея. — Опасно провоцировать сейчас немцев. А самолеты просто стараться вытеснять из нашего неба. Максимум — принуждать к посадке.

Сталин удовлетворенно кивнул:

— Вам ясно, товарищ Рычагов?

В напряженном ожидании незаметно пролетело больше месяца. События текли своим чередом и Андрей, внимательно их отслеживая, все больше убеждался, что руководство Третьего Рейха или не замечает интенсивной подготовки СССР к войне или не хочет замечать. Что тут сыграло большую роль — принятые Советским Союзом меры по ее сокрытию или раздолбайство и слепая уверенность германских руководителей в своем абсолютном превосходстве над «недочеловеками», трудно было сказать. По крайней мере, признаки ускорения немцами подготовки к нападению отсутствовали.

В конце мая созданная в тайне Ставка Главного Командования, во главе, понятное дело, со Сталиным, отдала директиву о приведении всех западных округов и флотов в полную боевую готовность. Отпуска и увольнения были отменены, задействованы все положенные средства маскировки и произведено рассредоточение техники и боеприпасов, войска ПВО перешли на дежурства в соответствии с нормами военного времени. Семьи военнослужащих приграничных округов, также как и многие дети остававшегося там населения, были в приказном порядке отправлены в лагеря во внутренних округах. Не в те лагеря, которые находились в ведении НКВД, разумеется, а в пионерские, в том числе новые, отстроенные в срочном порядке. А также в многочисленные санатории и дома отдыха, в которые доступ остальному населению СССР этим летом оказался заказан.

К середине июня были получены данные, свидетельствующие о практически полном завершении немцами подготовки к вторжению. И хотя большая часть сведений, как добытых технической разведкой, так и донесений агентуры и показаний перебежчиков, указывали на двадцать второе июня как дату начала войны, в ночь на воскресенье, пятнадцатое, была объявлена учебная тревога во всех гарнизонах приграничных округов, готовая в любой момент превратиться в боевую. Но — не пришлось.

В последнюю предвоенную неделю Воронов, впервые за все время после своего прибытия сюда, вдруг обнаружил, что ему, собственно, стало нечем заниматься. Теперь, когда все уже окончательно определилось, механизм военно-политического руководства работал по давно обсужденным и утвержденным планам, услуги Андрея никому не требовались. Даже Вождю, который мягко отделался от него, назначив инспектором Ставки, но «забыв» определить круг обязанностей. Типа, не мешайся пока под ногами, а там видно будет. На осторожную просьбу Андрея направить его в один из приграничных истребительных полков Сталин только удостоил нахала коротким, но вполне понятным взглядом. Поэтому Воронов, поблуждав немного по кремлевским коридорам, плюнул на все и несколько дней не вылазил с испытательного аэродрома, оттачивая искусство пилотирования истребителя. Понадобится Хозяину — разыщут.

Вечером в среду они с Аней сходили в театр, потом долго гуляли по по московским улицам, наслаждаясь прекрасной летней погодой.

— Чего ты какой-то грустный, — девушка игриво пихнула его в бок. — Что-то на работе?

— Да нет, все нормально.

— У меня в субботу последний экзамен. Давай потом вечером отметим в ресторане. А в воскресенье поедем на природу. Хочется отвлечься, наконец, от учебы!

Андрей на это мог только отрицательно покачать головой:

— Вряд ли получится в эти выходные.

Аня ничего не сказала, но обиженно надула губки. Мол, по такому поводу мог бы и оставить ненадолго свои вечные дела.

Воронову не хотелось скрывать от любимого человека, что мирная жизнь, со всеми своими радостями, закончилась на неопределенный срок. Поэтому, наплевав на секретность, он привлек девушку к себе и прошептал на ухо:

— Милая, только никому пока не говори, но в ночь с субботы на воскресенье начнется война. Тяжелая и долгая.

Аня дернулась, как от укуса змеи. Крепко сжав его руку, она с выступившими на глазах слезами спросила:

— Неужели это правда? Слухи давно ходят, но я не верила! Но у нас самая сильная армия! Мы же победим?

— Конечно победим! Только эта война обойдется нашей стране недешево — враг очень силен! Потери будут огромные.

— Но ты же не должен идти на войну, правда? — с надеждой в голосе прошептала Аня.

— Пока на фронт не отпускают. А дальше — будет видно.

Этой ночью они заснули только перед рассветом…

В четверг вечером Ставка разослала в войска директиву, приказывающую всем командирам воинских частей в девятнадцать ноль ноль двадцать первого июня вскрыть, в присутствии политработника, красные пакеты, заблаговременно разосланные и дожидавшиеся своего часа в сейфах. Директива была разослана заранее, так как в субботу связь с некоторыми частями уже могла быть обрезана вражескими диверсантами. В тот же вечер авиация, находившаяся во внутренних округах, получила приказ о перебазировании на временные приграничные аэродромы. На это у нее оставалось двое суток.