Три заката и другие стихотворения
вернуться

Кэрролл Льюис
Шрифт:

Жена моряка

Смотри, ее лицо блестит от слез, Недавно пролитых; они не высыхают, Не отвечая на немой вопрос, Она к себе ребенка прижимает. Мечтательно-спокоен детский взгляд, Глаза ребенка — как преддверье рая, На сердце ни забот и ни тревог, Он грезит, мир небесный озирая. Но матерью владеет тяжкий сон О непогоде в стороне далекой: С дрожащих губ слетает слабый стон, Черты искажены в тоске жестокой, Там ветер разгулялся в облаках, И скорбный тон звучит в его стенаньях, Пронзительных, как крики моряка, Что борется со смертью в океане, Там за валами катятся валы, Рассудок подчиняя чуждой воле; Знакомый голос шепчет ей из мглы Историю отчаянья и боли. «Корабль-призрак движется вперед, На гребнях волн качаясь монотонно, Под ним сердитый океан ревет, Над ним ярится буря исступленно. Большая мачта гнется и скрипит, Вокруг нее стоят в оцепененьи Фигуры темные, чей обреченный вид Терзает сердце страшным подозреньем. Смотри! Корабль прекратил борьбу, Он уступил напору грозовому, — Могучий вихрь вершит его судьбу, Влечет его к пределу роковому. Ты слышишь грома тягостный раскат, То в пене уходящего прибоя, Когда над морем догорел закат, Столкнулся барк с подводною скалою. Его лицо мелькнуло пред тобой, Как бледный дух, пугающий и странный, Почудилось, что он глядит с мольбой Куда-то вдаль, за горизонт туманный. Что видит он — иной земли порог И мановение руки бесплотной Туда, где виден тусклый огонек, Едва мерцающий в ночи холодной? Или он видит в этот смертный час Свой дом, жену и дочь, родимый берег, Кольцо любимых рук, сиянье глаз — Все, что хранил в душе и во что верил? Корабль тонет; скоро он уйдет Туда, где только холод и забвенье, Ужели сгинет он в пучине вод И нет руки, протянутой к спасенью? Смотри, собралась призраков толпа, Их взор пылает радостью коварной! Уж волны хлещут…» — Голос вдруг пропал, И крик ее развеял сон кошмарный. Утихла буря, снова даль ясна Пропало наважденье роковое, Лишь ветра в снасти чистая струна, Лишь мерный рокот близкого прибоя. Она проснулась; сгинул ночи мрак, В окрестных рощах крепнет птичье пенье, И слышен лай сторожевых собак, Веселый лай, предвестник возвращенья! 23 февраля 1857 г. Перевод К. Савельева

Спустя три дня

[Написано после созерцаний картины Ханта Хольмана «Обретение Христа в Храме»]

И толкотня и гам В потоке богомольцев. Во вратах Стою: народом переполнен храм, Сложившийся в мечтах. Каменья здесь бесценны, И мрамор пола рассыпает блики По всей округе — перед нами сцена Знамений превеликих. Но дикой красоты Пророчество о смерти полно силы; И сорваны все лучшие цветы Для той, что ждет могила. Поговорить, поспорить Мудрейшие сошлись со всей земли На три святые дня. Их речь о Торе Послушать все пришли. Их старческие брови Досадой сведены, надсадной мыслью: Разрушил мальчик умственных сокровищ И кладези, и выси. Презренье лишь и строгость Я в лицах наблюдал, пока мой взгляд Не обратился на Того, Кто был в восторге Немом — в толпе и над… И мысль в конце концов Созрела в сердце, полном опасений: Способны ли слепцы вести слепцов, Разрушив царство тленьем. Предчувствие беды И смерти, грозной, но пока далекой… Кровавый свет пророческой звезды Привел волхвов с Востока. Как светятся махины Зеркальных скал, венчая глубь огнем, Моя душа во сне творит картины, Увиденные днем. Приходят и уходят Лишь созерцатели. В толпе гудящей Хватает недовольного народа, Невесть что говорящих: «О, где тот идеал, И совершенный камертон для скерцо И гимна красоте, что Он являл?» О вы! Медлительные сердцем! Вглядитесь в эти очи — В них Божество любовью излилось: Таинственней могил, бездонней ночи, Они вас зрят насквозь. Вглядитесь в эти очи: Они ведут борьбу без укоризны, Пока воскреснуть каждый не захочет — И не захочет жизни: Вам Бога не найти, Склонившись, поцелуйте Его след, Молитву изливая: «Посети, Дозволь идти вослед!» Среди толпы бредя, Родитель с матерью шептали кротко, Невольно укорив, но не судя: «О, что ж ты, милый отрок, Излив печаль сердец, Что сделал с нами Ты, наш дорогой? Три дня искали я и Твой отец Тебя в тоске большой». А я стоял и слушал Слова любви: «Меня искать не надо!» — Зарюя, лечит жаворонок душу И мысли от разлада. Отныне воцаряются Покой и тишина; а с грезой слитый Из кельи колдуна дух испаряется С прочтением молитвы. Уже светлеет дол, Глаза прикрыл — зачем мне пробужденье? Любя вцепился я в ночной подол — Продлить свое виденье. 16 февраля 1861 г. Перевод С. Головой

Лица в пламени

Когда угли в ночи сырой Слегка подернутся золой, Рождается видений строй. Вот ферма посреди жнивья, Хор птиц, журчание ручья, — То место, где родился я. Далекий образ миновал, И гений мой нарисовал Знакомого лица овал, Когда узрел впервые ты Ребенка милые черты И кудри, эльфом завиты? Теперь же девушка она, Красой своей устрашена И в омут чувств погружена. О, как дыхание зашлось, Когда увидеть довелось Мне темный шелк ее волос! Как пульс мой быстро трепетал, Когда ее я повстречал И нежно за руку держал! Теперь те локоны седы, Затеряны ее следы, Увяли вешние сады. Прервалась трепетная нить, И никогда не возвратить Ту, что могла моею быть. Тех кратких встреч восторг забыт: Звучит в часах моей судьбы Рефрен печальный «если бы…» Высот, что я не покорил, Тех дел, что я не совершил, И тех венков, что не носил. Видение ушедших дней Тускнеет в отсветах углей, И гаснет свет в душе моей. Вокруг покой; весь мир молчит, Лишь прах и пепел ветер мчит, И снова я один в ночи. Январь 1860 г. Перевод К. Савельева

Урок латыни

Латинских книжек пестрый ряд Урок нам дать готов. Как много книги слов хранят! Но есть глагол один, в сто крат Важней всех прочих слов. И все, что надо изучить — «Amare» igitur «любить» [1] Мы жизни сладостный нектар Вкушаем каждый день — Блеск глаз, румянец щек, пока На них внезапно облака Свою не бросят тень. И скажем мы, любви вкусив, Что горек сей инфинитив. «Amare» с горечью глагол Вчера во власти мрачных снов Мы думали всерьез: Роз не бывает без шипов, А утром мир опять таков, Что нет шипов без роз. Урок латыни — на века: Любовь пленительно-горька. Май, 1888 г. Перевод М. Матвеева

1

«Amare»— означает одновременно и «горько» и «любить» (лат.)

igitur— тогда, в таком случае (лат.)

Все то, что я вообразил

Я счет не вел ее годам, Когда писал портрет, В смятенье чувств набросив ей Десяток с лишним лет. Я взял лазурный цвет для глаз И медный — для волос, Но вышел медный слишком рыж, Лазурный — чуть белес. Она пощечину дала, А я считал, что ей Отныне надо бы меня Касаться понежней. Когда б меня спросили, как Ее улучшить стать, Я б отвечал: «Добавить? Нет! Лишь кое-что убрать». Есть у нее медвежий стан, Гиений кроткий нрав, Такая шейка, что умрет От зависти жираф. Поверьте, я ее люблю! И это существо — Все то, что я вообразил, Плюс что-то сверх того. 15 марта 1862 г. Перевод М. Матвеева

Пак утраченный и обретенный

Пак укрылся от людей, Смотрит он на них с опаской, И теперь уже нигде Нам не встретить сказку! Жадный гоблин сливки пьет, В шкаф залазит для острастки, Ложки чайные крадет, Но мы ищем сказку! Кто же в дверь мою стучит, Чьи глаза взывают к ласке, Чей волшебный смех звенит? Ах, дитя мое, твой вид Даже лучше сказки! 22 ноября 1891 г. Пак вернулся в мир людей, Он их больше не страшится, Посреди их площадей Он ликует и резвится, Скачет вольно взад-вперед, Ищет новые забавы. Бах! Хлопушки быстрый взлет! Плюх! Вот это нам по нраву! Слишком скоро ты, дитя, Станешь с детством расставаться, Дни короткие летят, Но ведь эльфы не грустят, — Будем же смеяться! 25 ноября 1891 г. Перевод К. Савельева