– А что с письмом? – спросил Савиш. – Опять сделаем вид, что не получали? Кончится тем, что нас обвинят в шпионаже.

В его словах был резон. И так желтые газетенки раскопали, что Баклавский учился с мятежным генералом в одном классе – будто там не было других учеников и происходило это вчера, а не тридцать лет назад. То и дело в передовицах мусолили, на кого делает ставку Остенвольф, кого он привлечет на свою сторону, если прорвет оборону Патройи, – забывая, что поступки генерала давно уже вышли за рамки нормальности и предсказуемости.

– Есть чем писать? – спросил Баклавский, распахивая дверь в свой кабинет.

Савиш протянул ему вечное перо.

– Подожди, пожалуйста, в патрульной, – сказал Баклавский изменившимся голосом. – Я позову.

В посетительском креслице достаточно комфортно устроился мужчина средних лет в дорогом костюме английской шерсти и лакированных ботинках. Его тонкие усики были подстрижены идеально ровно, а кудрявые русые волосы уложены с тщательностью, выдающей руку дорогого цирюльника. Идеальная осанка, здоровый румянец и блеск глаз говорили о том, что посетитель не жалеет времени на занятия новомодной галлийской гимнастикой.

– Попроси сделать два чая! – крикнул Баклавский вслед удаляющемуся Савишу и прикрыл за собой дверь.

– Здравствуй, Ежи, – сказал Казимир Любек, старший сын Зигфрида Любека, отца-основателя крупнейшей в Кето компании. Поднялся навстречу.

– Привет, Кази, – ответил Баклавский, обнимая школьного друга.

Значит, Ривейра был просто пробным камушком. Привет, Кази.

Начался обмен охами и ахами, срочными расчетами, когда же, в самом-то деле, они виделись в последний раз и при каких обстоятельствах, и что – неужели же совсем ничего? – изменилось в их жизни с того далекого дня. Чанг, бесшумно просочившись в кабинет, сервировал на рабочем столе легкий завтрак и тотчас исчез.

Баклавский был искренне рад видеть Любека, но причина встречи здорово омрачала эту радость.

– Давай без экивоков, – первым предложил Казимир. – У нас в копях на днях рвануло так, что в Кето было слышно. Из четырех машин две встали, а одна и так на ремонте. Кайлом да киркой много не наработаешь, мы же не подземники. За трое суток сформировали заказ. Что-то подвозили прямо с завода, что-то перетачивали из других деталей. Огромная работа.

Баклавский отхлебнул маленький глоточек из тонкой фарфоровой чашки, не отрывая глаз от Любека.

– Когда отец узнал, что груз до сих пор в порту, его чуть удар не хватил. Попросил разобраться. Каждый час простоя – это наши деньги, Ежи. Что стряслось? Зачем тебе запчасти к жужелицам?

Баклавский развел руками.

– Сам уже мучаюсь, Кази! Дворец все больше напоминает сонное царство. Отправил обычный запрос. Рутина, протокол. И третий день – тишина! – Покосился на пустой ящик входящей почты. – Главное, пока нет официального ответа, я и сделать ничего не могу. Процедура запущена, назад не откатишь. Знаешь же этих дворцовых формалистов. Буду их сейчас снова тормошить.

Казимир задумчиво приподнял чашку и поставил назад на блюдце.

– Отец не стал бы… – замялся, не зная, как лучше сформулировать. – Не стал бы связываться с какой-нибудь ерундой, ты же понимаешь. Наше корыто под парами, только ждет отмашки. Двенадцать контейнеров – час на погрузку. К ночи будет в Ганае. Ты же умный, Ежи, придумай что-нибудь! В собственном ведомстве-то надо уметь изымать лишние бумажки…

Баклавский поморщился, как от зубной боли:

– Это же Дворец, Кази! Кит меня дернул запросить снятие пломб… Кстати, как это вы умудрились еще и Канцлера подпрячь?

– Срочный груз. В интересах города, – улыбнулся Казимир. – Уголь не может ждать.

– Боюсь, придется, – сконфуженно вздохнул Баклавский. – Надеюсь на ответ – с минуты на минуту. До обеда я здесь. Получу письмо – сразу все сделаю быстро. Извини, Кази, больше ничего предложить не могу.

Любек поскучнел.

– А правда, что вашу службу распускают?

– Да нет, куда ж без нас. Просто переподчиняют таможне. По крайней мере, с сонными мухами из Дворца больше не придется возиться.

– Хорошая мина, Ежи. Если я все правильно понимаю, на новом месте ты не пробудешь и дня. Куда собираешься?

Баклавский хмыкнул.

– Есть еще две недели. Посмотрим.

Казимир поднялся.

– Если что, обращайся. Для тебя всегда работа найдется. Я серьезно. Или думаешь, Патройя не устоит? – Взглянул резко, остро. – Тебе Октавио не пишет? Нет? – И, не дождавшись ответа, признался: – А мне пишет. И мне не нравятся его письма. Что ему там в голову ввинтили, и кит не разберет.