– А не надо было вашу эту ржавую рабицу ставить. Мамочку мою расстраивать. Думаете, мне хотелось тут это ставить? Но мама…

– Плевала я на вашу маму. Забирали бы вы вашу елку так, не очень-то она мне нужна. А теперь что, вот это тут будет всегда? – Соседка пыхтела, забывая о том, что именно она и развязала конфликт.

– Слушайте, давайте не будем ссориться. Это моя мама настояла…

– Передайте вашей маме, чтоб она этой елкой подавилась! – плюнула соседка. Потом развернулась и гордо ушла обратно на свою стройку.

– Нет уж. Такое ей сами передавайте, – буркнула я и забралась в машину. Передавать подобное маме, особенно моей – опасно для здоровья. Причем не только моего, но и маминого. Потому что, как бы там ни казалось со стороны, а у мамы здоровья было немного. Помня это, я поначалу решила ничего ей не рассказывать, кроме того, что на нашей даче теперь стоит огромный, неописуемой красоты забор, за которым наши новые соседи не то что нашей елочки, а вообще неба синего не видят – так наш забор высок.

– Прекрасно! – одобрительно кивнула мама, выслушав мой отчет, и подлила мне чаю. – А что у вас там с Никой происходит?

– С Никой? – похолодела я.

Весь этот месяц мы с Никой, даже не сговариваясь предварительно, ни слова не говорили маме.

– Да, с Никой. Она какая-то нервная. Дерганая. Минуты с ней нормально не поговоришь. Это из-за экзаменов?

– Точно! – с облегчением кивнула я. – Из-за экзаменов. Из-за чего же еще?

– Ага, – усмехнулась мама. – Уж она-то не устроит такой сюрприз, как ты. Всю мою жизнь переломала, пришлось ребенка поднимать!

– Это точно, – согласилась я, лихорадочно соображая, как бы увести опасный разговор в сторону. И о том, что в институт Ника даже не ходила. Нам надо, чтобы нас снес ураган? Вот и пришлось менять тему: – А я со Стасом, кажется, разошлась.

– Как это? – удивилась мама. – Вы же еще толком сойтись не успели? Вот, говорила я тебе – меряй по себе шапку.

– Мам, это не шапка, это мужчина.

– Вот тебе лишь бы меня перебить. Значит, бросил он тебя.

– Почему он? – обиделась я. – Может, я его.

– Нет. Не может, – категорически не согласилась мама. – Никого ты не можешь от себя отвадить. Могла бы – не было бы Ники. И Леонида этого, прости господи! Хорошо хоть, он не стал тебе жизнь ломать.

Мама говорила себе под нос и перемещалась по комнате, расставляя на столе заварочный чайник, печенье и прочую ерунду. И ей, как и всегда, казалось нормальным, что она все решает в моей жизни. Как будто я сама неспособна решить хоть что-то. Но дело в том, что впервые это до глубины души возмутило меня. Больше всего возмутило то, что мама действительно имела смелость думать, что она тогда поступила правильно. И уверяла всех вокруг, включая меня, что иначе и быть не могло. Считалось, что я с этим согласна, но тут мне вдруг пришло в голову, что вообще-то я же на самом деле всегда была против. Я никогда не была с мамой заодно, и у меня есть масса вещей, которые я давно должна была ей сказать. Нет, не для того, чтобы ее обидеть или сделать ей так же больно, как она делала мне. Нет, я прекрасно понимала, что маму не переделать и что обижает она меня не специально, не сознательно, стремясь еще больше испортить мое отношение к себе. Просто такова была ее природа. Но для самой себя, для цельности моего мира, я должна была наконец решиться и сказать, что именно я думаю на самом деле.

– А Леонид вообще-то был хорошим человеком, – вдруг возьми да и ляпни я. И сама себя испугалась, потому что порвать меня должны были после этого не по-детски.

Мама от неожиданности даже печенье не проглотила, подавилась.

– Что ты сказала?

– Леонид меня любил. И бросать не хотел. Это все ты тогда решила, сама решила все за нас. Ты вообще все всегда решала за нас. – Я говорила и не верила своим ушам. Неужели же это все я говорю?

– Что?

– Мама, я думаю, это было неправильно. Мы могли бы и сами разойтись, но тогда я бы не мучилась из-за этого всю жизнь. Это были мои отношения и мой мужчина. Я должна была сама разобраться. Он терпел тебя три года. Почти три года! Мне до сих пор кажется, что он меня любил. – Тут я разрыдалась.

Видимо, все эти истории с Никой так на меня подействовали, что я совсем забылась и несла всякую чушь. То есть мама смотрела на меня, словно я несла полнейшую чушь. Конечно, на самом деле это было не так.

Человеку с разбитым сердцем, оказывается, совершенно нечего терять. Особенно если человеку с разбитым сердцем около тридцати шести лет. В двадцать лет ты еще веришь, что дело вовсе не в тебе или в устройстве мироздания и не в мужчинах в целом, а дело в этом конкретном человеке с карими глазами или, к примеру, со складкой на животе. Это не жизнь такая, а он, Паша, Саша или Жора, а посему надо только ждать и не терять веры. В любовь и в другого мужчину, у которого глаза будут, к примеру, зеленые, а характер более подходящий к семье и браку. И будет неземная любовь, и будут красные розы на снегу около дверей твоей машины, и будет кольцо в бархатной коробочке и мягкий полумрак спальни, освещенной свечами. Или, на худой конец, шашлыки на даче и совместные воскресные поездки в «Ашан». Но что делать, когда тебя оставляет человек, ради которого ты впервые в жизни была готова абсолютно на все. Он желает тебе счастья, вешает трубку и исчезает навсегда, просто выкинув тебя из головы? Что делать, если ты никак не можешь его забыть?

Остается подчищать хвосты. Если жизнь перевернулась с ног на голову, значит, кто-то в этом виноват. В большинстве случаев, как я подозреваю, мы же сами и виноваты. Например, взять мою маму. Вы думаете, это ее вина, что она вертела мною всю жизнь? Нет, это моя вина. Это я должна была давным-давно послать ее подальше и делать все так, как считала нужным.

«Я выросла, мама. Я все решу сама!» – вот что должна говорить каждая взрослая женщина своей матери. Но тридцать шесть лет – это слишком поздно для такого рода заявлений. Однако лучше поздно, чем никогда. Я вспомнила, как устроила несанкционированный праздник правды и откровенных признаний. Впервые в жизни я сказала маме, что жалею о парне, которого она вышвырнула из нашего дома пятнадцать лет назад. Я уже не помню, как Леня выглядел, но надо же мне было вступиться за него. Через столько-то лет!