— По правде сказать, я сильно прихвастнул, — тотчас потупил плутовские глазки посланец. — Не далее как вчера старшие выпороли меня за то, что я нюхал цветы в саду.

— А что же, нельзя?

— Рвать можно, а нюхать нельзя, — тоном зубрилы поведал чертенок. — Цветы пробуждают добрые чувства. Музыку тоже слушать нельзя и еще эти… — он запнулся и с большим усилием произнес: — … вз…возвышенные стихи. А еще они сердятся, что я люблю мыться, — совсем уже опечалился мошенник и поглядел так, что у любого от жалости содрогнулось бы сердце.

— Ты мне здесь глазки не строй! — строго сказал Михалыч, пряча улыбку. — Знаю я вас, чертей. — Маленький пройдоха развлекал его: он, по всем признакам, был щёголем, его черная шкурка лоснилась, кисточки на хвосте и лапах были аккуратно расчесаны и взбиты. — Так зачем тебя прислал Себ?

Печальная мордаха тотчас приняла льстивое выражение:

— Господин велел передать тебе, светлейший, что некий вор, преступную жену коего ты уличил, подослал сюда убийц… как их… — киллеров, чтобы они покончили с тобой, а заодно и с твоими друзьями. Тебе, естественно, они причинить вреда не смогут, но музыканта пристрелят за милую душу.

— Надо же! С чего это твой господин так расщедрился, что предупреждает меня об опасности? Что он еще сказал?

Чертенок приосанился:

— Господин велел передать, что поединок с тобой для него дело чести, поэтому он не потерпит вмешательства третьих лиц в сложившуюся ситуацию.

— Передай своему господину: я рад, что он не забыл слово «честь». И последнее: зачем он предупреждает меня о том, что я и сам узнаю?

Чертенок надулся важностью:

— Он сказал, чтобы ты не вмешивался, это по нашему ведомству.

— Как зовут тебя, маленький негодяй?

— Зет, к вашим услугам, — шаркнул ножкой черт.

— Хорошо, ступай, Зет. Отчитайся перед господином и скажи, что отлично выполнил поручение.

— Можно так и передать? — совсем по-ребячьи обрадовался тот.

— Слово в слово, — серьезно подтвердил Михалыч.

Сорванец подпрыгнул, скрутился винтом и исчез.

— А «до свидания» где? — крикнул вслед Михалыч.

Вошел Максим.

— Ты с кем разговариваешь? — удивился он.

— Был тут один шкет, да вовремя удрал. Так мы идем завтракать?

За день больше ничего не случилось. Обстановка в усадьбе была спокойная, ночные разбойники до времени поутихли. После вечернего чая мужчины пошли, по настоянию Михалыча, к пруду. Максим, как обычно, вымотался в процессе изнурительного сочинительства. Заботливый опекун устранил последствия ночной травмы, но, по его убеждению, общее состояние Максима требовало длительного пребывания на воздухе.

Солнце еще блестело за лесом рубиновым краешком диска, золотые и багровые облака сгрудились над ним, наперебой подставляя бока последним лучам уходящего светила. Воздух был неподвижен, но свеж, прозрачную тишину нарушало едва слышное журчание источника.

Мужчины расположились в беседке, чтобы послушать окончание рассказа Веренского:

— Как я уже говорил, Себ ждал, что я принесу книгу вечером следующего дня. Но я решил схитрить и остаться при своих новых способностях и при книге. Мне хотелось ее тщательнее изучить. Вдруг в ней содержались еще какие-нибудь ценные сведения. Я оправдывал себя: о том, чтобы передать кому-то книгу, в ней не было сказано ни слова, а она, по сути своей, являлась завещанием.

Кроме того, я понимал, что открыл дверь в потусторонний мир, пробил опасную брешь, которая будет расширяться, постепенно стирать грань между несовместимыми реальностями. Да и с какой стати я должен был держать слово, данное какому-то исчадию ада, ведь я не знал достоверно, кто такой Себ. В любом случае, если Себ тот, за кого себя выдает, то его необходимо изолировать, а играть в честность с посланцем преисподней просто смешно.

Взвесив все «за» и «против», я пришел к выводу, что врата надо немедленно закрыть, а книгу не отдавать. Я наивно полагал, что закрыв врата, отрежу путь Себу в наш мир.

Я отправился в особняк днем, предполагая, что силы зла менее активны в дневное время — и не ошибся. Мне удалось исполнить вторую магическую пьесу, так же как и первую, по памяти. То, что музыка сработала, я понял сразу по тому, как в комнате потеплело, и исчезли побеги плесени с потолка.

Я вздохнул свободно и отправился навстречу славе. Последующие годы я уверенно взбирался по ступеням исполнительской карьеры. Весь мир рукоплескал мне, деньги текли рекой, я выкупил имение и перевез в него мою семью. Мама, к несчастью, быстро умерла, не успела вкусить всех преимуществ богатой жизни, зато Лиза росла в роскоши и довольстве. Ее мы, естественно, тоже отдали учиться игре на фортепиано, просто для общего развития, так же как и на танцы, позже она стала посещать компьютерные курсы и уроки английского языка. Я решил держать дочь до двадцати лет дома и лишь потом определить в институт. Мне казалось, что так я смогу оградить ее от преждевременных соблазнов столичной жизни, позволю ей повзрослеть, обрести твердые убеждения, необходимые девушке из хорошей семьи.

Ей только исполнилось девятнадцать, когда она познакомилась с Васей…

Веренский сделал паузу, глядя на молодого лесничего.

— Пожалуй, дальше Вася расскажет лучше меня.

— Не уверен, что у меня получится, — залился краской тот. Откровенничать об отношениях с Лизой в присутствии отца ему было неловко. — Лиза однажды подвернула ногу, — обдумывая слова, заговорил он, — зацепилась за корень на лесной тропинке. Она любила гулять в лесу рядом с домом, дальше ей ходить не позволялось, мало ли какой отморозок объявится. Она была благовоспитанной девушкой.