– Без меня? Насколько много он знает?

Гриша зашел в комнату и прикрыл за собой дверь.

«Особо благонадежных заключенных в порядке исключения отпускают в „Улыбку“ без конвоя, – анализировал Костик создавшуюся ситуацию, – на нашей стороне – я и Кирилл, на их… Черт его знает, сколько народу на их стороне! Одна надежда на то, что заведующая не будет провоцировать потасовку на территории дома престарелых. А если будет? Интересно, как в таком случае поведет себя старушки? Побегут прятаться под кровать, встанут на сторону правосудия или присоединятся к Гришаньке? Нет. Последнего допустить никак нельзя. Нет ничего невыносимее старости в тюрьме».

– Я знаю все, – совершенно неожиданно для себя сказал он, – запираться нет никакого смысла.

Костя еще толком не понял, что происходит. Его, правда, удивил тот факт, что бывший уголовник так серьезно относиться к вполне невинной, чуть ли не детской игре в «Рыбий Глаз», но размышлять что к чему не было времени.

Он хотел сказать, что дом окружен, что под всяким мало-мальски пригодным для засады сугробом сидит ОМОНовец с автоматом, что операцией руководит его родной брат, и что вообще он специально заманил сюда Гришаньку, но не успел. Мухин перебил его:

– Понятно, – с явным сожалением ответил Гришанька, – тем хуже для вас. И для вас, – холодный взгляд его перекочевал на бывшую учительницу. – Не ожидал от вас такой вопиющей глупости. Что же мне с вами делать-то теперь?

– Да отпустите вы их, не мелочитесь, – посоветовал ему голос Беса.

Дверь в очередной раз приоткрылась. Костя посмотрел на того, кто стоял на пороге и встряхнул головой как щенок, первый раз искупавшийся в реке.

– Идите, идите, дедушка, на распевку опоздаете, – посоветовал ему Гришанька, – или хотите в эту компанию болтливых и любознательных идиотов?

– Мухин! – всплеснула руками Инесса Васильевна, – вы никогда раньше в моем присутствии не разговаривали так со старыми и беззащитными. Я не узнаю вас, Гриша.

– Сейчас вы меня еще больше не узнаете, – пообещал уголовник.

Он быстро обхватил одной рукой Беса за шею, другой достал из-за ботинка заточку и приставил к боку Беса.

– Сейчас вы, дура старая, примотаете этого молодого и инициативного у стулу скотчем.

– У меня нет скотча.

– Не фантазируйте. Я знаю, что в столе для поделок есть скотч всех размеров. Итак, повторяю, – Гришанька сильнее прижал к себе Беса.

Костя во все глаза смотрел на того, кто столько времени жил в доме престарелых на правах дворника. Он знал, что обязан спасти его, задержать (хорошо бы еще знать, за что) Гришаньку, и помочь выпутаться из всей это ситуации заведующей дома престарелых.

– Что вы хотите сделать? – поинтересовался он.

– Догадайся с трех раз, – предложил ему Мухин, – быстро, на стул! Этого огрызка старого даже не жаль на тот свет отправлять. И так, видать, зажился.

На этих словах Бес, незаслужено обруганный старым огрызком, свистнул. Да не просто, а заливисто, тремя короткими, одним длинным. Гришанька посмотрел на него, как на идиота, и больно пихнул в бок:

– Один почти готов. По крайней мере, крыша уже едет. Смотри, не обделайся, папа…

Сильный удар по затылку не дал ему договорить. Удар был не настолько силен, чтобы лишить его сознания, но достаточен для того, чтобы на долю секунды потерять самообладание. Бес же, казалось, был готов к этому удару. По крайней мере он успел перехватить заточку и вывернуться из-под руки Гришаньки. Костя мгновенно принял боевую стойку и ударом ноги уложил распоясовшегося Мухина на пол. Они бы и вдвоем с Бесом справились с врагом, но им не помощь подоспел еще и освобожденный пионерами Мухтар – а это именно он примчался на свист Беса и ударил его дверью по затылку. Последним аккордом в борьбе с Гришанькой явился Кирилл, весь перемазанный в безе, и целый сонм благообразных старушек. Бедный Мухин, лежащий на полу в самой неудобной позе, Костик, сидевший на нем верхом, Бес, привычно стягивающий руки заключенного ремнем, Мухтар, гордо поставивший передние копыта на то место на спине, которое не занял Костик, являли собой чрезвычайно живописную картину.

– Виктор Августинович, чего это вы здесь делаете, а? – неостроумно обратился Кирилл к Бесу.

Бесом прозвали его еще в далекие сороковые. Прозвали не друзья, а враги. Уж больно донимал их пронырливый, стремительный и вездесущий следователь. Выскакивал, словно черт из табакерки, в самый неподходящий момент, ломал ход тщательно продуманной операции, вставлял, казалось, уши во все стены в города и окрестностей.

Еще больше осатанел он во время Великой Отечественной, когда служил, естественно, в разведке. Здесь характер Беса дополнила еще одна черта – беспощадность к врагам. О какой пощаде можно говорить на войне? На то она и война, чтобы четко разграничивать черное и белое.

Когда Бес постарел, кличка сама собой подзабылась, и курсанты школы милиции называли его уже по-другому. К тому времени мало бесовского осталось в его натуре. Острый ум, быстрота реакции, легкость остались, а вот огонек как-то опал, стал светить более ровно и правильно.