«Пойдешь работать? — мрачно спросил его другой Крэйн, уставший и насмешливый. — Твои принципы мешают тебе уподобляться грязному шеерезу, но не станут ли они мешать тебе, когда ты захочешь найти себе дело?»

«Нет. Сильный человек сам определяет, какими принципами к когда можно пренебречь. Я найду способ заработать».

«Цедить ывар? Убирать помет за хозяйскими шууями? Чинить одежду? — Этот другой Крэйн явно забавлялся. — На что ты согласишься, вчерашний шэл?»

«Если речь идет о жизни, на один Эно можно забыть про гордость».

«Гордость?.. Нет, тут не просто гордость. Тебе придется решать, изменить ли самому себе, точнее — той части тебя самого, которая называет себя „я“ и сейчас бредет по незнакомой улице в чужом рваном плаще. Ты сам знаешь, что гордость тут ни при чем, ты достаточно умен, чтобы быть обуянным гордыней. Вопрос в том, готов ли ты залезть в грязь, стать одним из сотен тысяч одинаковых смердящих уродов. Учти нельзя пронзить одним эскертом сразу двух врагов, ты не сможешь жить и работать, как последний нищий, и при этом чувствовать себя шэлом. Работе придется отдать всего себя без остатка, если хозяин прикажет — исполнять, ударит — терпеть. Ты не сможешь нацепить на лицо маску, успокаивая себя тем, что убирают помет и моют хеггов вовсе не твои руки, в то время как настоящий ты — законнорожденный шэл Алдион — взирает на это изнутри. Тебе придется стать тем, кого ты больше всего ненавидел в прошлой жизни — грязным не рассуждающим рабом, для которого во всем мире существует только работа, обвалившийся шалх и деньги. Нельзя быть нищим и шэлом одновременно».

«Я не хочу закапываться с головой в грязь».

«О да, ты хочешь запачкать лишь руки, а самому остаться чистым».

Этот второй Крэйн был порождением болезни, это его половина лица, покрытая язвами, улыбалась ему из водоема. Теперь он забрал причитающуюся ему по праву и часть мозга. Крэйн нащупал там его логово, как кончиком языка — дыру в зубе, что-то вроде сырой промерзлой пещеры с забранной густой паутиной входом. Где-то внутри вяло ворочалась его вторая половина, ожесточенная, напрягшаяся, готовая в любой момент выскочить и выпустить когти.

«Ведь это не моя была мысль — убить случайного прохожего, — неожиданно подумал он. — Предыдущий я, настоящий, выросший в тор-склете, никогда бы не смог убить в спину человека, пусть даже пустого и никчемного, только ради того, чтобы обчистить его талем. С другой стороны, тому предыдущему никогда не приходилось сталкиваться со смертью. Нет, я, конечно, смотрел ей в глаза, всегда была вероятность, что очередной оскорбленный муж наймет убийц по душу молодого шэла, очередной противник окажется ловчее его самого или какая-нибудь из брошенных пассий отмерит, мне яда, но никогда прежде смерть не касалась склизкой холодной рукой шеи, она всегда играла по правилам, выжидая ошибки с моей стороны. Сейчас все было иначе».

Он брел по улице, глядя себе под ноги. Его провожали внимательными взглядами или мимоходом брошенными угрозами, которых он не замечал — в этом районе не было место черни. Какой-то здоровяк с затуманенными фасхом глазами попытался преградить ему дорогу, но, увидев лицо, быстро обмяк и, став похожим на большую тряпичную куклу, посторонился. Крэйн почти не заметил этого — он был занят своими мыслями.

Что он умеет? Как ему, чужаку, найти деньги в этом сумасшедшем городе?

Первый вариант, пришедший ему в голову, позволял не уронить достоинства, но он отмел его, недолго поразмыслив — разумеется, в дружину шэда его не возьмут, пусть даже он раскидает голыми руками всех дружинников.

Собственно, учитывая его лицо и одежду, его не подпустят и на пол-этеля к тор-склету. Назваться же настоящим именем — полное безрассудство — Крэйн хорошо знал возможности Орвина и не сомневался, что даже если его не бросят в яму слуги шэда, на выходе из тор-склета или в темном переулке его наверняка ждет брошенный невидимой рукой артак. Пока его лицо изуродовано, он в безопасности, ни одна душа его не опознает, но стоит назвать имя — и не поможет уже ничего.

По этой же причине не стоит рассчитывать и на место охранника у какого-нибудь торговца или ремесленника — с таким лицом и одеждой тут же примут за шеереза и хорошо если просто откажут, а не вызовут стражу.

Нет, придется смириться с тем, что здесь ему не отыскать работы, до которой он смог бы снизойти с высоты своего достоинства. Копаться в ываре? Убирать за шууями? Крэйн почувствовал, как зубы скрипят, перетирая друг друга. Никогда! Даже если ему не суждено умереть красиво в бою, он встретит смерть достойно, глядя ей в глаза, как и полагается члену древнего и славного рода. Он не станет мараться в грязи, только чтобы трусливо отсрочить ее на Эно или два.

Петляя по незнакомому городу, он и сам не заметил, как оказался возле ывар-тэс. Вместилище ывара здесь было немногим меньше, чем в Алдионе, размером с добрую половину тор-склета, и также отгорожено невысоким заборчиком из глины и обожженного дерева. В огромном котловане, вырытом в земле, медленно ворочался ывар, похожий с расстояния на густой колышущийся фасх, но только непривычного белесо-прозрачного цвета. На поверхности, то исчезая в глубинах, то снова всплывая, крутилось несколько лохмотьев уже неразличимого цвета, то ли остатки чьей-то одежды, то ли выброшенный кем-то мусор.

Крэйн приблизился к самому ограждению. Отсюда уже было заметно, что однородная на первый взгляд вязкая жидкость состоит из бесчисленного множества крошечных комочков, каждый не больше песчинки. Он знал, что неспешность ывара обманчива, его личинки набрасываются на любую добычу с такой скоростью, что оказываются под кожей быстрее, чем незадачливая жертва успеет моргнуть глазом, а его прожорливость не делает разницы между отбросами, деревянной щепкой и человеческой плотью — все, что оказалось в котловане, исчезает почти мгновенно.