— Почему же это вам неприятно? Не понимаю. Вам давно уже следовало сказать мне об этом.

Гарвей стряхнул с себя мрачное настроение. Она нашла верный тон. Он не должен был портить игры.

— Я серьезно размышляю о том,— ответил он, улыбаясь,— не слишком ли у меня привлекательная секретарша?

Грэйс слегка вздохнула.

— Вы возвращаете мне уверенность. Откровенно говоря, совсем не нравилась себе сегодня вечером, когда посмотрела перед уходом в зеркало. Поэтому-то я и опоздала.

— Не понимаю.

Она отпила шампанского.

— Я должна быть осторожной. У меня уже кружится голова. Лесть опасна, как это вино.

Критическая минута прошла. Они весело болтали, не останавливаясь ни на чем серьезно. Потом пили в салоне кофе и слушали музыку. Оркестр играл какой-то танец. Она вопросительно посмотрела на него.

— Сегодня вечером, принимая во внимание мое настроение, не решаюсь танцевать с вами.

Она встала и протянула тонкую белую руку.

— Я беру ответственность на себя.

Когда музыка стихла, дав им возможность отдохнуть немного, Грэйс с удивлением взглянула на Гарвея. Его глаза затуманились, последний вальс он танцевал с трудом.

— Вы устали? — спросила она.

Он невольно улыбнулся. Его физическое самочувствие было так же прекрасно, как в те дни, когда он регулярно занимался спортом. И все же он медлил с отрицательным ответом. Ведь не мог же ей сознаться, что прикосновение ее тела, возможность держать в своих объятиях были причиной того, что у него захватывало дыхание, билось сердце и ноги отказывались служить!

— Я не устал, но охотно присяду на несколько минут. Вы должны потанцевать с любым флотским офицером, который пригласит. Я не смею держать вас в плену.

— Почему же нет? Я не желаю танцевать ни с кем другим. Терпеть не могу заводить новые знакомства и поддерживать надуманный разговор.

Они присели на несколько минут. Грэйс отказала нескольким пригласившим ее мужчинам.

— Упрямица.

— Вы должны быть довольны. Если не хотите танцевать, можем прогуляться по палубе.

Но он предпочел остаться Во время танца она незаметно прижалась к плечу.

— Почему вы сегодня такой странный? Держите меня как ученик свою учительницу танцев во время первого урока. Держите же меня как следует.

В отчаянии он прижал ее, и они закружились под звуки вальса. Оба танцевали необыкновенно хорошо.

— О, это даже лучше, чем в Париже! Вы прекрасно танцуете, мой шеф! Зачем хотелось вам предоставить меня другому? Не боитесь ли, что буду плохой секретаршей, если избалуете? На этот счет можете быть совершенно спокойны.

— С кем вы танцевали в Париже? — спросил он, когда танец был закончен. Первый раз в жизни он ощутил нечто вроде ревности.

— Их было немного. Молодой итальянец Джуззепе Матрини, друг одной девушки, которая изучала со мной стенографию. Ее брат — Сидней Маршам, и брат другой подруги — Поль Генно. Все они танцевали отлично, но не так, как вы.

— С кем вы были наиболее дружны?

— С Сиднеем Маршамом. Он несколько раз делал предложение. Джуззепе и Поль, казалось, были влюблены, но ни один из них не говорил о браке.

— Вы тоскуете по кому-нибудь из ваших друзей?

— Теперь нет. Когда приехала в «Савой» и узнала о случившемся, почувствовала себя одинокой и несчастной. Это же чувство преследовало меня, когда посетила вас в бюро. Теперь я счастлива. Жаль только, что не успела увидеться с дедушкой… Но теперь я не одинока. Вы так добры ко мне, мистер Гаррард!

Все поспешили к иллюминаторам посмотреть на проплывающий мимо пароход.

— Идемте на палубу,— попросила Грэйс. Они облокотились о борт, наблюдая за величественным, медленно удалявшимся пароходом. Наконец он скрылся.

— Внизу душно. Пройдемте на верхнюю палубу.

— Слишком поздно.

— Ну и что же?

— Офицеры не разрешают прогуливаться там в такой поздний час.

— Ах, не говорите глупостей! Вы ничего не знаете. Вчера вечером — было еще позже, чем теперь,— старший офицер пригласил меня туда, а казначей хотел повести меня на самую вышку.

— Черт бы побрал их! И что же вы — пошли?

— Понятно нет.

— Почему?

Гарвей почувствовал, что ее пальцы сжали руку.

— Вы отлично знаете почему.

Он усилием воли овладел собой и постарался принять отеческий тон.

— Вы избалуете меня. Вам следует быть в обществе молодых людей. Настаиваю на этом и не хочу быть эгоистом.

— Когда ближе узнаете меня, поймете, что я сама ужасная эгоистка. Я всегда делаю только то, что мне хочется.

Он остановился, чтобы закурить. Она тоже взяла папиросу. Резкий ветер подул им в лицо. Они слышали, как волны, гремя, ударялись о железные стены парохода. Ее волосы растрепались, платье развевалось на ветру. Она прижалась к своему спутнику. Когда они нагнулись к борту, их обдало целым каскадом брызг.