— Мы все придерживаемся того мнения, что вам следует отдохнуть, сэр. Пара часов все же лучше, чем ничего.

— Скоро мы все отдохнем,— весело заметил Гарвей.— Такой кризис случается не часто.

— Удивительно, как твердо держатся цены,— сказал Греторекс, в то время как Гарвей подписывал бумаги.

— Я знаю, что вы все думаете, Греторекс. Вы полагаете, что я слишком рано прекратил закупку и начал распродавать. Но я настаиваю на этом. Мы спокойно закончим эту спекуляцию.

— Между нами нет ни одного, сэр, ни одного, кто не подчинился бы охотно вашим приказаниям.

Его приказаниям! Приказаниям вора и авантюриста, мысленно повторил он, выходя из здания.

В большом парке нелегко было найти то одиночество, которого искал Гарвей. У концертной эстрады было полно пароду, и Гарвею то и дело приходилось раскланиваться со знакомыми. Мужчины подходили к нему и не оставляли, не познакомившись предварительно с Грэйс. С трудом удалось им получить на озере лодку и скрыться на острове, где они остались одни, жадно вдыхая свежий воздух, по которому оба истосковались. Неохотно зашли они в ресторан, чтобы позвонить Греторексу.

— Мы можем остаться здесь до обеда,— сказал Гарвей, поговорив по телефону.— В торговом доме все обстоит благополучно. После обеда приятно будет выпить под деревьями кофе и насладиться вечерней прохладой, слушая музыку.

Его план едва не был разрушен. Родственница жены Патти Малинсон и Филипп Бартлет пригласили их к своему столу, где собралось довольно большое общество. Гарвей колебался, но Грэйс пришла ему на помощь.

— Вы забыли, что мистер Гаррард и я целый день работаем,— сказала она, улыбаясь.— Это наш первый свободный вечер, и нам предстоит еще обсудить несколько деловых вопросов.

— Как жаль! — с сожалением вздохнул Бартлет, взглянув на Грэйс — Ты становишься коммерсантом, Гарвей, не понимаю тебя.

— Это было необходимо. Идем, выпьем коктейль, скоро семь.

Бартлет с Грэйс прошли вперед к бару, Патти и Гарвей следовали за ними в некотором отдалении.

— Что пишет Мильдред? Вы действительно продали дом на Кэрзон-стрит и она уехала на Ривьеру?

— Да. Мильдред продала в мое отсутствие дом, вообразив, что разорена. Она уехала, а я снял квартиру в Албани.

— Жизнь в Сити имеет, по-видимому, свои привлекательные стороны,— сказала Патти, взглянув на Грэйс. — Я нахожу твою секретаршу очаровательной, Гарвей. Филипп, кажется, того же мнения. Почему мне не удается найти ничего подобного? Я хотела бы иметь такого принципала, как ты.

— Научись раньше работать,— смеясь, ответил он.

— Какой работе научиться?

— Ах ты, котенок! Мисс Свэйл отличная стенографистка и говорит по-французски не хуже, чем по-английски.

— Замечательно! Ты получил ее через какое-нибудь; агентство?

— Удовлетворю твое любопытство и даю право рассказать об этом кому хочешь, так как это святая правда. Она внучка старого друга нашей фирмы. Он умер в моей приемной. Приехала сюда она из Франции и мы помогли ей. Грэйс искала работу, и ей предложили место моей секретарши.

— Хорошо состряпано, дорогой кузен. Но ты такой милый старый оригинал, что о тебе никто не станет сплетничать. Тебе трудно приходилось, не так ли?

— Да, и я еще не преодолел всех трудностей. Но надеюсь, худшее уже позади.

Они выпили коктейль, и двое молодых людей вернулись неохотно к своему столу…

Гарвей заказал столик в самой глубине зала. Этот обед вдвоем у раскрытого окна, из которого виднелась густая листва деревьев и зелень лугов, куда доносились тихие звуки оркестра, надолго остался в их памяти. В их отношениях произошла значительная перемена.

— Я думала, такие местечки существуют только в Париже. Как хорошо, что вы привели мен'

— Я рад этому.

— Мое присутствие вам приятно?

— Приятнее всего в мире.

— Почему же мы не встречаемся чаще? Я каждый вечер одна. А вы?

— Два раза в неделю ужинаю в клубе с людьми, которые мне скучны, отказываюсь от всех приглашений: обычно до позднего вечера остаюсь в бюро, потом еду прямо домой.

— Разве это не бессмысленно? Вы проводите время в одиночестве, и я также. Пожалуйста, мистер Гаррард, будьте же благоразумней.

— Мне кажется, я действительно неблагоразумен.

— Но вы понятия не имеете, что именно неблагоразумно! Я в 22 года знаю жизнь лучше, чем вы.