Ни для кого не секрет, что тиран Дерини Венсит из Торента летом объявит войну Гвинеду. Кроме того, молодой король будет вынужден встретиться с народным волнением, вызванным враждебными чувствами к Дерини и разжигаемыми религиозными фанатиками. Келсон сам начал чувствовать тяжесть ситуации, когда выяснилось, что в нем снова течет кровь Дерини.

Теперь, когда над всем Корвином повисла угроза интердикта…

Хью прижал руку к груди, где покоилось письмо Корригана. Он знал, что архиепископ не одобрит то, что он собирается совершить — он рассвирепеет, если узнает об этом, — но дело было слишком серьезным, чтобы оно могло пройти мимо короля. Король должен быть предупрежден!

Когда интердикт вступит в силу, Моргану придется бороться на два фронта, в то время, когда все его силы должны быть сосредоточены на одном — на защите короля. Интердикт фатальным образом изменит планы короля и Моргана по подготовке к войне. И хотя Хью как священник решительно не одобрял запретное могущество Моргана, тем не менее, оно

— реальность и должно использоваться для Гвинеда при нападении врага.

Хью остановился у факела, немного не доходя до дверей канцелярии. Он начал рассматривать письмо, вертя его в руках. Пропустив обычные формулы вежливости, принятые для документов такого рода, он ахнул от изумления, когда прочитал имя адресата. Затем он пришел в себя и снова перечитал начало письма. Да, ошибки не было — монсеньор Дункан Гевард Мак Лэйн.

— Дункан! — подумал Хью вслух. Боже, что он сделал. Дункан был исповедником молодого короля и товарищем Хью с самого детства. Они вместе росли, вместе ходили в школу. Что же мог совершить Дункан, что вызвало такое действие со стороны архиепископа?

Со страхом Хью начал читать письмо, и ужас его все возрастал.

— ...приказываем предстать перед высшим церковным судом… дать ответ по поводу вашего участия в скандальных событиях во время коронации короля в ноябре… подозрительная деятельность… связь с еретиками…

Боже, подумал про себя Хью, будучи не в силах продолжать чтение, он тоже запятнан связью с Морганом. Интересно, знает ли он об этом?

Опустив бумагу, Хью принял решение. Сначала нужно идти к королю. Но затем необходимо найти Дункана и предупредить его. Если Дункан отдаст себя на суд архиепископов, то обстоятельства в данный момент таковы, что может случиться что угодно. Его могут даже отлучить от церкви.

Хью вздрогнул и перекрестился: угроза отлучения для человека — это такое же жуткое наказание, как угроза интердикта для провинции. Это значит, что преступники будут полностью отделены от церкви и лишены возможности общаться с богобоязненными и праведными людьми. Этого с Дунканом не должно произойти.

Собравшись с духом, Хью толкнул дверь в канцелярию и спокойно подошел к столу, за которым сидел монах, затачивающий перо.

— Его Преосвященству это необходимо сделать как можно скорее. Он ждет, брат Джеймс, — сказал он, положив документ на стол. — Займитесь этим, пожалуйста. А мне необходимо выполнить еще несколько поручений.

— Хорошо, отец, — сказал монах.

— Еще оленины, сэр?

Слуга в красной ливрее стоял на коленях перед Келсоном, держа на весу тяжелое блюдо с дымящейся олениной. Келсон с улыбкой покачал головой и отодвинул серебряную тарелку в сторону. Ворот его малиновой туники был расстегнут, на голове не было короны. Он уже давно сбросил свои сапоги, предпочитая им удобные мягкие туфли. Он вздохнул и вытянул ноги к огню, а слуга, поднявшись с колен, начал убирать со стола.

Юный король сегодня обедал в своих покоях, деля трапезу с Дунканом и с принцем Нигелем, своим дядей. Дункан сделал глоток из серебряного кубка и аккуратно поставил его на стол. Огонь камина и свет факелов отражались от полированного металла посуды и создавали причудливую игру бликов на столе и на фиолетовой сутане Дункана. С выражением спокойного удовлетворения священник взглянул на своего короля и улыбнулся. Затем он повернулся к Нигелю, который боролся с бутылкой вина, пытаясь вытащить тугую пробку.

— Тебе помочь, Нигель?

— Только если ты сможешь расколдовать эту проклятую пробку, — хмыкнул Нигель.

— Конечно, — сказал Дункан и поднял руку.

Именно в этот момент пробка выскочила в сопровождении сильной струи красного вина. Нигель вовремя отскочил в сторону, Келсон тоже успел увернуться от струи, однако все усилия Нигеля спасти стол и ковер не увенчались успехом.

— О Святой Михаил! Ты действительно вмешался в это, Дункан!? — добродушно воскликнул принц Нигель, пока слуга вытирал пол, держа бутылку над столом. — Я же всегда говорил, что священникам доверять нельзя.

— То же самое я могу сказать про принцев, — заметил Дункан, подмигивая Келсону, который еле сдерживал улыбку.

Слуга вытер кресло Келсона и бутылку. Затем он выжал тряпку над огнем, и пламя в камине, выбрасывая зеленые языки испаряющегося вина, зашипело. Когда слуга закончил протирать стол, Нигель наполнил три кубка, поставил бутылку в ведерко и пододвинул его поближе к огню.

Принц Нигель был красив. В свои 34 года он был таким, каким обещал стать его царствующий племянник через 20 лет, с широкой улыбкой, серыми глазами Халданов, проницательным умом, который был как бы визитной карточкой этого рода. Как и его брат Брион, Нигель был Халдан до мозга костей. Его военным искусством и образованностью восхищались во всех одиннадцати королевствах. Когда он сел на место, его правая рука быстро пригладила иссиня-черные волосы. Дункан заметил этот жест и у него защемило сердце: всего месяц назад этот жест можно было увидеть у Бриона, которому Дункан в том или ином качестве служил двадцать пять лет, у Бриона, жертвы жестокой борьбы, которая теперь вновь угрожает разорить страну, ввергнуть королевство в страшную катастрофу. Теперь Бриона нет. И его четырнадцатилетний сын правит в королевстве с помощью могущества, унаследованного от своего великолепного отца. А напряжение в королевстве возрастает…